Полностью разрушил иллюзию похожести категорический приказ-мольба, заставивший бы любого японского рабочего вздрогнуть от неожиданности, не поверить в реальность происходящего. На самом обычном листке бумаги было напечатано:
«В профсоюзном комитете цеха имеются путевки в заводской профилакторий. Питание, ночлег, лечение, доставка на автобусах к Матырскому водохранилищу и обратно бесплатные. Работникам третьей смены явка обязательна».
В новом стекольном отделении все было разворочено, перерыто вдоль и поперек, лишь чужеродно вырисовывались две стекловаренные печи. Одна поблескивала под лучом прожектора в почти завершенном виде, а вторая еще только прорастала из фундамента, окруженная кранами, горками огнеупорных материалов. Виктор перепрыгнул через канаву, остановился возле «своей» печи, пытаясь на глазок определить границы печи. Подумал о том, как быстро летит время. Совсем недавно вроде бы, когда завод получил правительственное задание по выпуску новых видов кинескопов, вопрос стоял острей острого: получать ли полуфабрикаты по линии кооперации из Москвы или наладить выпуск кинескопов на месте, в новом корпусе? Мнения специалистов тогда резко разделились. Максименков активно возражал против шапкозакидательства, против волюнтаристских решений перекраивать территорию, возводить новые печи, осваивать зарубежную технологию и одновременно выполнять государственный, прямо скажем, и без того напряженный план. Это казалось действительно невозможным делом. Разве забудешь, как Максименков сказал на заседании партийного комитета: «Известно, что внедрение нового есть насильственное проникновение чужеродного предмета в сопротивляющуюся среду». Однако, к удивлению многих, Виктор выступил против Максименкова, а следовательно, и против своего прадеда, который на этот раз отмолчался. Лишь по дороге домой Кирьян сказал угрюмо: «Смотри, Витюшка, от языка до рук дистанция огромная. Взялся за гуж будь дюж».
Руководство завода поручило тогда ему довести печь «до ума». Проектанты представили традиционный вариант. Молодые ребята-инженеры во главе с Виктором, ознакомясь с чертежами, не согласились с рядом предложений: «Пока будем возводить этакую старомодную махину, она еще больше морально устареет». Родилась у ребят коллективная идея, которая заключалась в том, чтобы перестроить конструкцию варочной части. Предложением этим словно камень в тихую воду бросили. Снова трое суток спорили специалисты. И снова дерзкая идея взяла верх. Позже увлекся новой конструкцией и сам Максименков. Лидия, помнится, даже обед им двоим из дома приносила.
Возле первой стеклопечи Виктор задержался, обласкал взглядом ее округлости, обошел со всех сторон. Прислушался. Глухо постукивал внутри печи молоточек каменщика-футеровщика: кто-то проверял кладку на слух. Пусконаладчики, видимо, ушли на обеденный перерыв на торцевой стороне стеклопечи висели тросы, пучки разноцветных проводов, мотки кабеля были перекинуты через трубы теплотрассы. Виктор прикрыл глаза, представил, как через десяток дней расплывется по зеркалу печи живая стекломасса, пойдет стеклянная река «его» печи.
Задумался и не заметил, как очутился перед ним Тамайка. «Камертон общественного мнения», как прозвали его в цехе, показался Виктору еще больше похудевшим, чем прежде. Фартук болтался, словно парус крохотной лодки-джонки на слабом ветру.
Тамайку, однако, начальник ищет?
Что это у тебя в руках? спросил Виктор, Какие-то веревки. В стекольном корпусе их вроде бы приспособить некуда.
Тамайка не знает. Узлы, однако, распутываю, простодушно ответил парнишка, дядя Парфен велел. Глаза его совсем утонули в узких разрезах. Смоляные узлы Тамайка распутал, сыромятные распутал, а эти шибко трудно, шибко трудно.
Виктор усмехнулся: «Подраспустили вас тут, ерундой занимаетесь в рабочее время». Хотел взять из рук Тамайки веревку, но в этот момент басовитый голос дежурного диспетчера объявил по громкоговорящей связи: «Внимание! Внимание на постах! У печей! В составном! В смесительном! Генеральный директор в цехе!»
Генеральный директор Евгений Григорьевич Остапчук тоже был в поселке и на заводе колоритной фигурой, в чем-то он походил на председателя заводского комитета профсоюза. Только если Николай Николаевич был «помешан» на общественных делах, то Остапчук жил производством, увлекался сногсшибательными проектами, любил и умел рисковать, никогда не останавливался на достигнутом, резал в глаза правду-матку любым чинам. Возможно, за «язычок» и не продвигался долгое время по служебной лестнице. А как назначили года два с половиной назад генеральным директором, ожил, «вспомнил молодость», изменился даже внешне. До этого вообще не обращал внимания на свою внешность, ходил в старомодном пиджаке, стоптанных ботинках. Теперь одежду сменил, но привычки, характер остались прежними. Это он, будучи главным инженером, горячо поддержал Виктора, взял его сторону в вопросе реконструкции на действующем производстве.
Виктор, увидев генерального директора издали, поспешил навстречу. Они обменялись крепкими рукопожатиями, чувствовали оба: нужно обняться, но на веревочных трапах уже «висели» наладчики. Генеральный, а для Виктора просто дядя Женя, тоже был давним другом стекольниковской семьи. Он частенько качал маленького Виктора на колене, а однажды, когда Виктор приехал к прабабушке на лето, дядя Женя пошел с ним за ягодами в дальние закружные леса. Возвращаясь под вечер, дядя Женя остановился перед речушкой, заросшей по берегам диким шиповником, взял его на закорки и понес. Речушка потемнела от частых дождей, бурлила, подмывая глинистые берега. Широкая доска, перекинутая чьими-то добрыми руками, соединяла два берега. Виктор смотрел на черную, змеящуюся воду, не замечал, как скользил по доске дядя Женя, стараясь удержать равновесие. Перейдя на тот берег, дядя Женя сказал странную для маленького Виктора фразу: «Всю жизнь на плечах груз, под ногами бурлящая вода. Хорошо!»
Лет двадцать прошло с тех пор. Генеральный директор сейчас был очень импозантен высок, седовлас, одет в серую куртку из джинсовой ткани, эмблема завода на рукаве. Белую каску с фамилией, написанной по-английски (подарок коллег), держал за ремешок в руке. Помощник директора деликатно отступил в сторонку, юркнул в щель и Тамайка.
Конницива, Виктор-сан! пробасил по-японски генеральный, заулыбался.
Конницива, конницива! Виктор вспомнил: генеральный многократно бывал в стране Восходящего Солнца.
Как самочувствие, здоровье?
В порядке, спасибо зарядке, на чужбине хорошо, да дома лучше.
Надолго теперь здесь засядешь, поверь мне.
Понимаю.
Ну, командировочные возвращать не придется? директор, конечно, шутил, но Виктор принял фразу всерьез, неопределенно пожал плечами. Там, в Японии, он словно смотрел остросюжетный фильм с множеством вариантов, неожиданных поворотов, неизвестным исходом. Задача была более чем скромная: познакомиться с технологией производства стекла для цветных кинескопов. Он и смотрел во все глаза, дотошно расспрашивал немногословных специалистов, подолгу раздумывал над их скупыми фразами. А они и впрямь были не больно-то разговорчивы, когда дело касалось технологии. Смотри, пожалуйста, на то, что на поверхности, а в глубину не лезь.
Подошел Николай Николаевич, за руку поздоровался с генеральным директором.
Вот и твой наставник тут как тут, улыбнулся генеральный, с глазу на глаз говорить с тобой не дает.
Говори, я вмешиваться не буду, серьезно ответил Николай Николаевич.
Хотел я тебя, братец, на руководящую должность двинуть. Уже с главком согласовывать начал. Заместитель по кадрам удивился: «Не молод ли для начальника цеха? Твой протеже?» «Да», отвечаю. «Ручаешься за парня?» «Как за самого себя».
Спасибо за доверие! Виктор после этих слов генерального снова засомневался в правильности уже сделанного им под воздействием председателя завкома выбора. Выйдет ли из него настоящий профсоюзный вожак неизвестно, а технический специалист, пожалуй, наверняка выйдет. Иногда задумывался над тем, что, пожалуй, смог бы возглавить печной пролет, знакомое до мелочей производство, начиненное сложной техникой, взять под свою руку сотни людей. Он не гнался за должностью, никоим образом не причислял себя к людям, делающим карьеру. Просто многое нынче не нравилось в организации труда. Повсюду бригадный метод в почете, а у них, в стекольном, по-старинке мастер перед мастером как петухи ходят. Вековой, фамильный спор продолжают чей мастеровой род деловитей. Ему и раньше казалось, что хватило бы сил перекроить, переломать не только технологию, но и многие застывшие догмы, формализм в соревновании внутри цеха, когда только одна фамилия мастера исключала возможность лишения призового места. Сегодня, образно говоря, он поймал давнюю задумку прямо за обжигающий хвост. Теперь он не просто начальник печного пролета, но и профсоюзный вожак цеха.
Справишься с должностью? в упор спросил директор.
С должностями, осторожно поправил Николай Николаевич. Перефразируя слова Суворова, скажу: заботою людской живущий, читай устав на сон грядущий. Профсоюзный устав, конечно. Думаю, поможет, и шутливо добавил:
Со своим уставом в чужой монастырь не лезь! полушутливо отмахнулся генеральный, давая понять, что не склонен поддерживать председателя завкома. Производство, производство нужно поднимать. Ты на мой вопрос так и не ответил?
Работа, думаю, по силам, особенно после поездки на острова. Кругозор расширился в электронике.
И, надеюсь, в политической экономии. Можешь сравнить, как живут люди там и здесь, восславить наш, советский образ жизни. Знаю, ты мимо людской беды не пройдешь, не отвернешься стыдливо.
Буду поднимать стекольный! четко сказал, как отрубил, Виктор.
Генеральный поморщился. Он ждал от Виктора не совсем такого прямолинейного ответа. Хотелось услышать привычные слова о тесном содружестве с коллективом, о помощи со стороны руководства, а он даже не обмолвился о Максименкове недавнем своем учителе, не счел нужным упомянуть, что рука об руку станут поднимать новые печи, весь цех. Разом отрубил: «Буду поднимать стекольный!»
Николай Николаевич словно прочитал мысли генерального. Он тоже подивился решительности Виктора, подумал: «Молодость порой бесцеремонна. Она легко сжигает за собой мосты, забывая, что эти же мосты могут понадобиться для собственного отступления». У него немного испортилось настроение, словно что-то раздвоилось в душе: продолжал мысленно размышлять о таинствах человеческой натуры и в то же время искал доводы в оправдание своего любимца. «Ничего, характер есть это тоже немалый плюс, уверенность в себе хорошая черта, если, конечно, она не перерастет в самоуверенность. Остальное приложится, конечно, с нашей помощью. Любой, самый драгоценный, камень нуждается в умелой огранке». А Виктор, не замечая смущения на лицах руководителей, продолжал рассказывать о предприятиях электронной промышленности на чужих островах.
Сможем их «достать» в ближайшие годы? машинально спросил генеральный, усмехнулся: сам неоднократно бывал в Японии, знает достаточно хорошо их плюсы и минусы.
Трудно, но обязательно «достанем».
Самоуверенность, казалось, помимо воли сегодня буквально лезла из Виктора. Последняя фраза обожгла, стало неуютно: «Чего это я вдруг раскудахтался?.. От радости, что ли, бахвальство появилось?» Захотелось как-то оправдаться перед генеральным директором, но тот круто повернулся в сторону новой печи.
Прежде всего проверь готовность футеровки, не глядя на Виктора, приказным тоном произнес директор. Новая печь должна выдержать фантастическое напряжение. Специалисты института не гарантируют десятилетнюю стойкость.
Мы внесли в конструкции печей столько нового, что без ученых обойтись трудно.
На своих мастеров положись. Раз ошибемся, два, а потом генеральный поманил Тамайку, который выглянул из-за груды огнеупоров.
Здесь Тамайка!
Кликни Никитина. Ну, что замер? Разве я сказал что-то непонятное?
Однако, не позову. Не велел мастер звать. Шибко сердитый. Тамайка набрался решимости, встал перед металлическим трапом, загораживая вход.
Шибко сердитый? с улыбкой переспросил Виктор. Сейчас мы его развеселим. Скажи мастеру: внизу, мол, ждут генеральный директор и начальник печного пролета. Выполняй!
Меня ругать будет, не вас! проворчал Тамайка. Однако нехотя полез вверх. Генеральный снова почувствовал легкую досаду. Озлился: «Нервы, нервы, сдают, стал похож на барышню из института благородных девиц. Подумаешь, парень поспешил назвать себя начальником, хотя с момента назначения и суток не прошло. Да не в Викторе дело. Час назад звонили из министерства. Освоение новых кинескопов поставлено на особый контроль. Передали: министр недоволен темпами стройки нового корпуса».
Парфен Никитин появился не вдруг. Сначала Виктор и генеральный услышали, как чаще застучал его молоточек внутри печи, потом все смолкло. Наконец появился на кромке печи Тамайка, за ним, тяжело дыша, Парфен. Ворчал что-то себе под нос, совсем не смотрел в сторону начальства. На боку его привычно болталась знакомая всему печному пролету сумка с надписью «Аэрофлот». В ней обычно Парфен носил образцы кирпича, не доверял сумку никому.
Здорово, мастер! первым протянул руку директор.
Наше вам! хмуро буркнул Парфен. И что это вы все ходите, ходите? Люди работают, Только задумаешься и
Не ворчи, Никито, дружелюбно, с любовной интонацией проговорил директор. Что в сумке-то держишь? Кирпич?
Образец. Думаю: на анализ пошлю.
Дай-ка сюда. Попробую, по старой памяти, без лаборатории, по зерну определить, сколько плавок кирпич простоит.
Не стоит. Парфен смело смотрел в глаза директору, На кирпиче письмена только по моим глазам. Вперевязку кладу, каждый огнеупор обжигали особым способом.
Однако кладка идет крайне медленно. Я посмотрел график, вмешался Виктор, его обидело: каменщик удостоил вниманием только директора, пропустил, видимо, мимо ушей сообщение о том, что отныне его прямым начальником стал он Виктор.
Веревку видишь у паренька? спросил Парфен Виктора.
Веревку да, взаимосвязи не вижу, Виктору впервые захотелось сердито одернуть каменщика: «Подраспустились, все запанибрата. Генеральный директор стоит перед ним, заместитель начальника цеха, а Парфен ведет себя так, словно они ровня. На островах рассказывали, рабочие своего хозяина только во сне видят да молятся перед его портретом».
Я узлы навязываю, Тамайка развязывает. Терпение вырабатываю у паренька. А тебя, Виктор Константинович, видать, терпежу за границами не научили. Кто быстро поскачет, говорит наша заведующая столовой, тот быстро заплачет.
Авось не заплачем, перетерпим, отпарировал Виктор.
Иди, работай, свет наш Никито! с доброй улыбкой проговорил генеральный, взглянул на часы. О, мне пора. Через десять минут министерское селекторное совещание. Положил руку на плечо Виктора, заходи вечерком ко мне, потолкуем. Директор вместе с помощником удалился.
А мы с тобой давай пройдем по печному пролету, предложил Николай Николаевич. И первым шагнул в сторону второй печи. Виктор последовал за ним.
Каким благодарным взглядом Никитин одарил вас, сказал Виктор, когда они отошли от первой печи. Я давно хотел спросить: почему вы чаще всего бываете именно в стекольном? Людей знаете не только по фамилиям, даже по прозвищам.
Почему? Николай Николаевич пожал плечами. Парадокс получается. Электроника отрасль молодая, а стекловарению тысячи лет. Однако у стекла тайн не убывает, а электронику мы уже крепко «оседлали». Любую систему соорудить легче, чем сварить, допустим, стекло с новыми, необыкновенными свойствами. А что касается людей, то сам здесь начинал, у твоего прадеда. Смешно начинал. Николаю Николаевичу явственно припомнилась та, их первая встреча. Шел из бани домой, заглянул в стекольный сарай, к Кирьяну. Спрашиваю: не нужны ли работники? Кирьян отмахнулся: «Самим, дескать, нечего делать». Биржи труда кругом, безработица. Нет так нет. Повернулся я к двери, а Кирьян остановил странным вопросом. Что, мол, за шайка у тебя? Фигурная. Из чего выделана? Обыкновенная, отвечаю, из дерева. Где взял эту шайку? Сам выточил. А где точить научился? Еще в Красной Армии, в мастерских служил. А станок токарный где взял? Тоже сам смастерил. Кирьян за меня и ухватился.
Странный он был моментами, наш Кирьян Потапович.
Не странный, неординарный. В ту счастливую пору в стекольном чудаков на вес золота ценили, прекрасно понимали руководители, что на чудаках мир держится, а они, чудаки, будто сестры-матрешки, друг за другом тянулись сюда, на стекольный завод. И почти каждого, заметь, Кирьян Потапович, можно сказать, приветил, к месту определил.
И Парфена Ивановича? Виктор спросил не ради праздного любопытства, знал и без Николая Николаевича, как это было. Мнение председателя завкома о каждом мастере проясняло многое: отношение к людям, с которыми отныне Виктору предстояло не просто работать бок о бок, но и руководить ими. Никитин кем до стекольного был?