О, тут целая история с продолжением. Никито мальчонкой ходил с артелью церкви по крупным селам ремонтировать, подновлять, кладку стен вел. Однажды, под зиму, возвратился с промысла, а Кирьян тут как тут. Нарочно заспорил с Парфеном о кладчиках, подловил на том, что, дескать, церковные стены класть одно, а вот футеровку ванной печи ни в жизнь ему не выложить, не по зубам, мол. Никитин молодой был, задиристый. Согласился «на спор» попробовать. Попробовал. С тех пор и остался в стекольном.
Я еще такой анекдот слышал, Виктор заметил, что, рассказывая о старых мастерах, Николай Николаевич расслабился, лицо его потеплело, черты лица размягчились. Будто мой прадед отыскал Максименкова на колхозном рынке. Правда ли, не знаю?
Председатель заводского комитета профсоюза промолчал. Конечно, он прекрасно помнит, как их встреча состоялась. В доме Кирьяна какая-то вечеринка намечалась. Вот Потапович и пошел с Пелагеей на толкучку, что всегда располагалась вдоль заводской стены, продуктишков решили подкупить. Смотрят: молодой рыжий, высоченный мужик торгует стеклянными поделками удивительной красоты. Представился Кирьян честь по чести, забрал все игрушки чохом под «честное слово», а за деньгами наказал Максименкову к нему, в стекольный, завтра явиться. Тот и пришагал.
Да, бесценные кадры! Виктор бросил пробный шар: как отреагирует Николай Николаевич Хотя у каждого времени свои песни.
Да, не все нынешние песни мне по душе, признался Николай Николаевич. А таланты, Виктор, на земле никогда не валяются. Одно дело специалист с дипломом, а иное талант. Подумал о чем-то своем. Песни-то у нас и впрямь разные, а вот истоки одни, как пить дать: все мы люди революционного, фронтового замеса Возможно, я отстал малость от скоротечной жизни, но Николай Николаевич не решился досказать фразу вслух, сомневаясь: читать ли мораль на ходу. В памяти его всегда товарищи, друзья, отдавшие молодые жизни на всем долгом пути за светлый сегодняшний день. И его просто выводит из себя, бесит, когда находятся люди, считающие, что все вокруг образовалось само собой, что блага жизненные упали с неба. Слегка тряхнув головой, будто сбрасывая мысли, навеянные случайной фразой молодого друга, спросил: Кстати, когда ты сможешь изложить генеральному, парторгу да и мне тоже программу будущей своей деятельности на обоих фронтах? Ну, о профсоюзных делах мы еще многократно побеседуем, а вот печной пролет нужно пускать как можно быстрее. Отовсюду поджимают. Ну, что молчишь? Николай Николаевич испытывал в этот момент неопределенное чувство. До принятия решения был на все сто процентов уверен в Викторе, воображение рисовало радужные перспективы, сулило скорые перемены в стекольном. Издавна придерживался своей не совсем обычной теории: любил судить о человеке в первую минуту, наблюдал, прямо-таки впивался в лицо собеседника, наблюдая, как новоиспеченный руководитель встретит радостное для него известие, как отнесется к назначению, подумает ли в первую голову о товарищах, о коллегах, о подчиненных. И сейчас вдруг засомневался в молодом инженере. Сомнения нахлынули разом, даже жарко стало. Не испортит ли власть парня? Руководящее кресло опьяняет слабые головы. Он не знал, почему возникло это чувство. Ведь, казалось, достаточно хорошо разбирается в людях.
Разрешите откровенно? Виктор насупил брови, точь-в-точь как это делал покойный Кирьян.
Валяй, режь правду-матку, как ты ее разумеешь. Только, если можешь, поконкретней.
Я давно наблюдаю, Николай Николаевич, что работая в полтора раза больше положенного, некоторые наши руководители, и уважаемый мною Максименков в том числе, успевают сделать лишь две трети дел. Спрашивается, почему это происходит? Почему без них маховик не крутится. Проявляя ненужные страсти, они вынуждены, вместо главного, заниматься пустяками. И профсоюз наш потакает им.
Мы занимаемся пустяками? Вот это новость! Николай Николаевич хлопнул себя досадливо руками по бокам, оглянулся, словно хотел вернуть генерального директора, дать ему послушать Виктора. А кто, извини, добился того, что завод девять кварталов подряд завоевывает первенство в отрасли? Кто изготавливает самые качественные цветные кинескопы?
Вы же разрешили откровенно, Виктор обидчиво поджал губы. Правда, оказывается, любому глаза колет.
А ты знаешь, мне, председателю заводского комитета профсоюза, ежедневно приходится решать около сотни вопросов, не указанных в должностной инструкции.
Чего же здесь хорошего? горячо спросил Виктор. План, знамена великолепно. А добыча всевозможными хитростями дефицитных материалов для предприятия, уламывание стекловаров, решивших уволиться, разматывание десятков несвойственных руководителям ситуаций. Виктор умело перешел от конкретной личности к обобщенному образу руководителя. Это не осталось незамеченным, Виктор был в душе уверен: Николай Николаевич, конечно, полностью согласен с ним, но признать его правоту вот сразу Председатель завкома чуточку оттаял, насмешливо скривил губы:
Имеешь рецепт, как этого избежать?
Зачем открывать Америку? Ответ лежит на поверхности. Почему руководитель надрывается, а его непосредственные помощники заместители, начальники смен, отделов, старшие мастера «пашут мелко», в основном дублируют приказы: есть, сделаем. Нет подождем. Каждый разумеет: именно он должен везти, а не ехать, однако спокойно едет на чужой спине.
Да ты, оказывается, шустряк! даже удивился председатель завкома. Спасибо за откровенный разговор. Надеюсь, продолжим его у меня дома. Да, напоследок прими совет: не спеши в стекольном рубить сплеча. Что ты умеешь не щадить себя, я знаю. Щади других. И для начала возьми один крупный вопрос, реши его эффективно.
Какой вопрос?
Самый главный! не сдержал усмешки Николай Николаевич. Он лежит на той самой поверхности, о которой ты столь горячо говорил. И еще. Держись Максименкова. Это глыба, самородок. А самородки легкоранимы. Сломаешь мне старика, голову отверну. Будь здоров, шустряк! Стиснул Виктору ладонь с такой силой, что молодой начальник печного пролета едва не задохнулся от боли.
Неприятный осадок остался на душе Виктора от разговора с генеральным директором и с председателем завкома. Стоило ли вот так прямо рубить по живому? Хотя зачем юлить? Он ведь не для впечатления говорил, для дела, то, что думал. Ладно, птичка вылетела не поймаешь.
Эй, парень! окликнул Виктора бородач-пусконаладчик. Помоги катушку подтащить к печи. Вдвоем они подхватили тяжелый моток кабеля, донесли до печного пролета. Спасибо! кивнул бородач, даже не предполагая, что так бесцеремонно обращался с новым начальником печного пролета. Этот маленький эпизод рассмешил Виктора. В молодости горе мимолетно, радость безмерна. Встав посредине площадки, он подумал: «Один умный человек изрек: успех руководителя зависит от его умения отключаться от основного дела. Последуем дельному совету. Итак, от-клю-ча-юсь. Уф! Сразу легче дышать стало. И хорошо бы увидеть Лиду. Знает ли она о моем назначении?» Он оглянулся по сторонам: позвонить бы в медпункт телефона поблизости нет. Возвращаться в контору далеко. Быстро вернулся к печи, свистнул по-мальчишески. Тотчас выглянул Тамайка, как белка из своего гайно.
Меня звал, начальник? любопытство светилось в глазах парнишки.
Найди докторшу, Лидию Сергеевну. Скажи: начальник пролета приглашает. Хотя погоди. Давай устроим розыгрыш. Сделай печальное лицо, мол, сильно заболел Виктор Константинович, с головой что-то плохо.
Врать нельзя, начальник, кто врет, у того язык тонкий, как нож, становится, отпарировал Тамайка, а у меня, видишь, язык какой толстый, во!
Разве это обман дружеский розыгрыш?
Ладно, позову. Я тетку Лиду на составном участке видел.
Когда Тамайка скрылся в длинном узком пролете, Виктор засомневался: стоило ли вызывать сюда Лиду. Снова все начнет раскручиваться, как прежде. Предполагал, что за дальностью расстояния все забудется. Оказалось, наоборот. Нынче мир без Лидии Сергеевны много проигрывает в его глазах. Но нельзя, нельзя им быть вместе. Сколько раз, оставаясь наедине со своими мыслями, он пытался здраво, «на холодную голову», снова и снова проанализировать ситуацию, тщательно раскладывал все по полочкам. Итог был всегда один и тот же: нужно сконцентрировать все свои силы, взять себя в руки и плеснуть водой в костер, погасить все разом, забыть друг о друге. Только едва появился в родном поселке, увидел из окна автомашины знакомые контуры завода, полудеревенскую улицу своего детства, проехал мимо знакомой до слез березовой рощи, ощутил: «Все останется, как прежде»
Однако жизнь сделала неожиданный пируэт, до чрезвычайности обострила ситуацию. Раньше он был одним из рядовых итээровцев, а теперь муж Лидии стал его прямым начальником. Мало того, волею судеб они отныне обязаны работать с Максименковым рука об руку, дуть в одну дуду и ни в коем разе не «пускать петуха». Да, не кругло получается. А что, если все-таки вот сейчас, не раздумывая ни секунды, отрубить все разом, порвать с Лидией? Нет, она не заслужила этого. Да и у него недостанет сил поступить таким образом.
Словно кто-то сзади подтолкнул Виктора. Он поднял голову, увидел в конце стекольного пролета белый халат цехового врача. Быстро огляделся по сторонам, заспешил навстречу.
* * *
Поздно вечером в квартире Виктора раздался телефонный звонок. Говорил Максименков. Извинившись за позднее время, сообщил: утром у него будут представители НИИ, поэтому тренаж на новой печи придется вести одному Виктору. Положив трубку на рычажок, недовольно поморщился: очень хотелось бы послушать, что скажут «умные головы» о его новинках, внедренных впервые в этой печи. Но приказ есть приказ, даже если он дан уважительно-просительным тоном.
Когда он пришел в кабинет Максименкова, совещание было в полном разгаре. Седеющий человек с лауреатской медалью на темном пиджаке, держа в руках указку, стоял перед грифельной доской и, чуточку окая, продолжал, видимо, давно начатую речь:
Кроме температурного режима, при варке стекла необходимо больше обращать внимания на состав и давление газовой среды над поверхностью шихты и зеркалом стекломассы по длине печи. Для предупреждения выгорания восстановителя в шихте
Виктор оглядел кабинет своего прадеда. У входа отметил: «Максименков даже табличку на двери не сменил». На круглой подставке коммутатор, селектор, телефоны. В углу телевизор. Тумбочка с книгами по технологии производства. Книжки все старые, одна к одной. Только в кресле вместо прадеда сидит другой человек. Жизнь продолжается.
Когда Максименков и Виктор остались одни, на дворе уже начало темнеть. Максименков распахнул окно, впустил в кабинет свежий воздух.
Ну, поговорим по душам?
Поговорим.
С чего думаешь начинать?
С главного! улыбнулся Виктор, вспомнив совет Николая Николаевича. С вашей помощью, конечно.
Например?
С перестройки организации труда.
Ого! присвистнул Максименков, поворошил жесткие волосы. С какой именно? не удержал ехидную улыбку: знакомая история новая метла по-новому метет. Сколько их уже было, таких «метел»? Поистрепались, поперезабылись.
Давно об этом мучительно думаю, Виктор покраснел. В глазах начальника корпуса читал откровенную издевку, которую тот пытался скрыть изо всех сил. Сколько дней в неделю мы работаем?
Как положено: пять плюс два выходных.
Виктор вынул из бокового кармана несколько листков бумаги, разложил по столу, разгладил ладонью. С год, наверное, обдумывал что и как, не решался предложить. А теперь сам бог велел заниматься перестройкой. И на должности, и по душе.
Понимаю, выгляжу в ваших глазах смешно: яйца курицу учат. Но смотрите: в субботу и воскресенье, завод не работает. Выходные законные. В понедельник первая продукция наша поступает в смежные цехи к концу смены. Еще один выходной день. И никакого парадокса: три дня отдыхаем, четыре работаем.
Верно, согласен. Так издавна повелось. И я, как и твой прадед, не вижу выхода.
А вы взгляните на расчеты. Пододвинул Максименкову бумаги, стал внимательно следить за выражением лица начальника корпуса. Максименков так и не согнал до конца легкую усмешку, принялся читать. Брови его, рыжеватые, топорщившиеся в разные, стороны, то взлетали вверх, то собирались, к переносице.. Виктор заволновался. Прекрасно осознавал: от того, как воспримет начальник его предложение, зависит, слишком многое. Или они будут осуществлять, идею локоть к локтю, или
Что ж, рациональное зерно имеется. Максименков больше не улыбался. Теоретически прекрасно. Обосновано. Но поднял очки на лоб. Ты упустил существенный момент: люди, рабочие люди не воспримут новшество. Для производства, возможно, это палочка-выручалочка скользящий график дело известное.. Свои два выходных человек получает в иные дни недели.
А завод выпускает продукцию безостановочно, конвейер! обрадованно воскликнул Виктор.
В главном Максименков одобрил идею.
Виктор, по-отечески мягко проговорил начальник цеха, тебе отныне люди доверены, хрупкий инструмент, нужно руку постоянно на их пульсе держать, а ты представь себе лишь один вариант из ста возможных. Собрались муж с семьей отдохнуть в воскресенье на лоне природы. А выходные дни не совпали? Это им неудобно.
Нужно не только о себе думать! не выдержал Виктор.
Ладно, ладно, не кипятись. Оставь свои расчеты. Я изучу. Примирительным тоном произнес Максименков. С водой не выплеснуть бы и ребенка. И условимся раз и навсегда: я начальник, ты мой заместитель. Сначала возьми у меня все, что накоплено, а потом У стекловаров, представь, сколько лет спор отчаянный идет: как вращать мешалку по часовой стрелке или против. Освоить бы то, что имеем. Максименков открыл ящик письменного стола, потянул какие-то старые тетради, прошитые суровой ниткой на сгибах, с торжественным видом протянул Виктору:
Вот, возьми для ознакомления. Стекольная энциклопедия
* * *
Под утро Пелагее приснился вещий сон. Будто бы осторожно, без стука отворилась дверь и в сенцы неловко, бочком вошел сынок Алешка, тот, что погиб давным-давно, заячья шапка на голове, одно ухо у шапки оборвано, фуфайка, пропахшая дымом костра, виноватая улыбка. Алешка приложил палец к губам, призывая мать к молчанию. Поставил в угол возле кадки с водой винтовку, на цыпочках подошел к ней, хотел что-то сказать, но повернулся, так же неслышно направился к выходу. Так ничего и не спросил, растворился.
Долго лежала Пелагея с открытыми глазами, пытаясь восстановить в деталях чудно́е видение. Странная мысль посетила старую женщину. Подумалось ей, что где-то в синем лесном мареве собрались подружки и погодки, с ними Кирьян, Алешка с Наташей, заводские дружки, что ушли в сорок первом в партизаны в местные леса. Невезучим оказался отряд полгода и провоевали-то, а потом разом положили всех ребят фашисты. Всего на двадцать семь минут задержал отряд продвижение немецко-фашистских захватчиков к Москве, как писали позже в газетах. Жили рядом, легли рядом, в свою землю. И сейчас, представив размытые временем их лица, Пелагея не испугалась, утешилась душой. Те, что ушли, были для нее частью ее самой. Велика земля, но очень мала, когда остаешься совсем одна, не считая правнука, да отрезанного ломтя Константина отца Виктора.
Сколько бы еще пролежала Пелагея трудно сказать. Приподнялась, заслышав стук двери. Пришел сосед. Думала: хочет проведать, а у него своя тяжкая ноша. Остановился возле дубовой кадки, зачерпнул в ковшик воды, выпил, осторожно присел на стул.
Со смены? тихо спросила Пелагея, села на кровати, накинула халат на голые плечи, с трудом втиснула в шлепанцы подпухшие ноги.
С ночной приплелся. Пришел, тетка Пелагея, а в доме пустота, тишина, даже мыши не скребут. Тоска зеленая. Хоть волком вой. Спеть и то некому, шумно вздохнул Матвей.
Хучь мне нынче не до песен, однако спой, послушаю. Всегда твои песни людей радовали. Пелагея прошаркала к окну, распахнула форточку, впустив в комнату прохладный воздух. Я, как видишь, тоже одна-одинешенька. Сколько лет не видела во сне Алексея, а сегодня приходил, соскучился, видать Ждала сочувствия.
Да, диалектика, нисколько не удивился Матвей, все там будем, каждый в свое время. И тихо-тихо напел:
В нашей деревне огни не погашены,
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая, тихая ночь.
Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад.
Трудное, трудное все забывается,
Светлые звезды горят
Ох, как верно сказал ты, трудное забывается, доброе помнится. Пелагея не находила слов утешения для Матвея. А они, вероятно, были очень ему нужны. Жениться бы тебе заново. Пелагея словно со стороны услышала свои слова и горько подумала о том, как крепко еще держит ее жизнь, сцепила корнями с людьми, с поселком, с заводом, как ни старается откреститься от всего сущего, никак не получается. Казалось, думай о бренной душе, а она вот и о Тамайке сердцем тревожится один парнишка столь безобидный в поселке, не затюкали бы ненароком, о Викторе сердце болит, о Лидии. Неладное между ней и Виктором делается. Разве не понимает: она не солнце, всех не обогреет, только привыкли люди, считай, за сто годков к ним в дом идти с бедами, огорчениями, радостями. Ну, что примолк, певун?