* * *
Закончив суматошную смену (приходилось два раза объяснять членам разных комиссий причину возникновения трещины в футеровке печи), Парфен Никитин не заторопился домой. Сегодня он надумал нанести самоличный визит заместителю начальника цеха, так как именно Виктор отвечал за печное отделение. Ждать решения о наказании было больше невмоготу. Прихватил раскладки футеровочных материалов, чертежи варочной части печи, обвел красным карандашом узкое место, где треснула от жара балка. Однако сходу в кабинет Стекольникова не попал. Секретарь начальника пожилая женщина с гладко зачесанными назад волосами, не накрашенная, просто одетая подняла голову от бумаг, приветливо поздоровалась.
Сейчас у Виктора Константиновича заканчивается заседание профсоюзного комитета. Зайдите, пожалуйста, через пятнадцать минут.
Парфен качнул седеющей головой. Чтобы убить время, направился в составной цех. Давно не бывал здесь, с интересом огляделся, пошагал вдогонку за транспортерной лентой, что несла на парусиновом ложе промытый и высушенный белый песок. Приостановился в одном месте: на магнитном листе, прикрепленном к огромному ситу, словно густая щетка, топорщились крошечные иголочки железа, извлеченные из песка. Сколько раз видел он на своем веку, как происходит загрузка исходных материалов для варки стекломассы, никогда не вдумывался в суть происходящего работа как работа. А сейчас вдруг представил мысленно этот странный слоеный пирог: лежат пластами вещества, из которых должна свариться стекломасса, самый толстый слой песка, втрое поменьше слой соды, еще меньше известняка, доломита, сульфата. Все это лопасти машин тщательно перемешают, отправят в печь, а там, известное дело, из небытия возродится его Величество Стекло. Неожиданная гордость за свой труд вновь, как в молодые годы, наполнила душу Парфена тихой радостью. На ум пришли полузабытые строки, сочиненные когда-то Михайло Ломоносовым:
«Пою перед тобой в восторге похвалу. Не камням дорогим, не злату, но стеклу».
Когда Парфен снова появился в приемной, с техническим секретарем произошла удивительная метаморфоза. Женщина строго взглянула на него, укорила:
Я человек здесь новый, а вы почему не сказали свою фамилию? Мне за вас нагорело Проходите в кабинет. Вас ждут.
Да, но, кивнул на вешалку, заполненную плащами, куртками.
Заходите, упрямо повторила женщина.
В просторном кабинете заместителя начальника цеха было полно народу: председатели местных комитетов участков, члены всевозможных комиссий. У окна сидел в задумчивой, отрешенной позе Максименков. Все обернулись в сторону Парфена что это за важная шишка, входит в кабинет без разрешения. Виктор спокойно указал Парфену на свободный стул, продолжал на мгновение прерванную речь:
Итак, при работе по скользящему графику в производствах, на участках и в отделах совместным решением администрации завода и профсоюзного комитета согласно пожеланиям работников вводится с 1 июня суммированный учет рабочего времени, отработка каждым недельной нормы может иметь место в течение недели, месяца или иного периода, принятого в качестве учетного. Это в дополнение к вышесказанному. По этому гибкому графику переходят работать сначала цеховые базы отдыха, затем пойдут на пути перестройки заводские, за ними детские, медицинские учреждения.
Стоит ли огород городить? подал реплику кто-то из третьего ряда. Парфен не успел разглядеть лица. Выгода какова?
Экономисты подсчитали: производительность труда повысится на 2025 процентов.
Ого, протянул тот же голос.
И последнее, Виктор отдернул черную шторку на грифельной доске. Взял в руку указку, сделанную из прозрачного оргстекла. О путанице кадров. У нас происходит растрата образования. Да, да. Вместе с начальником цеха и общественными организациями проведены рейды по участкам, фотографирование рабочих мест, сделан хронометраж. И вот что получилось. Инженер Харитонцев мастер, а сдает смену технику Хазину, тот дяде Саше практику. Кто тут дорос до кого неизвестно. Шесть инженеров «висят» с утра до вечера на телефоне, девятнадцать техников и практиков занимают инженерные должности, а в то же время ровно пятьдесят семь специалистов с высшим образованием пристроились, иного слова не подберу, на рабочих местах. Неужели не ясно: рабочий должен выполнять обязанности рабочего, инженер инженера.
А в секретарях две девицы ходят с «верхним» образованием! сказал сумрачный мужчина с крупными руками на коленях. Это был Кутейников председатель цеховой группы народного контроля.
Нынче средняя сообразительность бывает дороже высшего образования! буркнул Парфен, но все его услышали.
Омертвление капитала страшней, чем оборудование, лежащее под снегом. Предлагаю провести на участках встречно-сменные собрания на тему «Человек и его рабочее место». Для всех ИТР мы вводим творческие паспорта, нечто вроде трудовой книжки. Раз в полгода в цехе будем проводить переаттестацию.
В кабинете поднялся невообразимый шум. Кто-то одобрял новшество, некоторые решительно восстали против. Максименков демонстративно отвернулся, стал разглядывать что-то за окном. Виктор, не обращая внимания на шум, неторопливо укладывал бумаги в красную папку.
Товарищи, на этом заседание профкома закончим. Все свободны. Парфена Ивановича прошу остаться.
Максименков вышел из кабинета вместе со всеми, даже руки Виктору не подал. Проводив начальника цеха взглядом, Виктор удовлетворенно потер ладони, вышел из-за своего стола, сел на правую сторону приставного устройства, напоминающего журнальный столик, на котором грудой лежали карандаши, белели листочки бумаги, жестом пригласил Никитина пересесть ближе.
Хорошо, что вы пришли, Парфен Иванович, Виктор сразу дал понять, что распространяться на тему заседания не намерен, я сразу начну разговор. Давным-давно мне пришлось услышать стихи: «С детства не любил овал, я с детства угол рисовал».
Без стихов разумею острые углы обожаешь, Парфен выдавил из себя некое подобие улыбки. Ну, что там у тебя для Никитина? Коли, режь, с землей смешивай, наказывай поделом мне, старому дураку, проглядел, на институтских понадеялся.
Взыскания не будет, дружелюбно, с улыбочкой ответил Виктор. Вышел из-за столика, прошел по кабинету, разминая ноги. Не ваша это вина, Парфен Иванович, а наша беда. Работаем по старинке, уткнулись в свое индивидуальное мастерство, а коллективный опыт вроде бы не для нас.
Где шарага, там мастеру делать нечего, слегка обиделся Парфен, коллективно можно волков гонять, а футеровка сколько моих печей годами стояло.
Да, стояло, не отрицаю. Вчера. Сегодня. А завтра? Нужно на цыпочки приподняться, взглянуть вперед, на пять, десять лет.
Ноги не гнутся! буркнул Парфен. У тебя, Константинович, энергия бьет через край, все в мировом масштабе, а я старинного замесу, творю потихонечку, полегонечку Больно издалека ты заходишь, словно неопытный еще летчик на посадку.
А к вам, чертям прожженным, без подхода нельзя. Виктор отхлебнул глоток из стакана. Не подумай, что хвастаюсь, только я гляжу далеко, как говаривал великий Ньютон: вижу далеко потому, что стою на плечах гигантов, живших раньше меня.
И что же тебе видно с чужих плечей?
Величественная панорама, дыхание захватывает. Мне кажется, Парфен Иванович, что будущее нашей промышленности не только в больших городах. Прообраз будущего в нашем заводе. Всесторонняя выгода людская занятость, слияние города с деревней, городской комфорт и деревенское питание, сочетание труда, расширение культурного кругозора, с одной стороны, и приближение к земле с другой.
Ишь ты, удивленно качнул головой Парфен, здорово. Тогда из городов шефам здесь будет делать нечего. Опять только это в мировом масштабе, а сегодня, завтра, сам говорил. В стекольном?..
Хочешь, перспективу узреть? Виктор неожиданно для себя перешел в разговоре на «ты».
Давай. Якая-такая нашлась палочка-выручалочка. Всякие мы видывали.
Три кита для начала. Виктор придвинул к себе красную папку, разложил перед мастером бумаги, доверительно, словно по секрету, сообщил. Мне бы годика три на разгон. Это не просто мечты, все обговорено в дирекции, в министерстве. Кит номер один: повышение температуры варки стекла.
Годится.
Кит номер два: устройство форкамер с наклонным подом для термической подготовки шихты. Третье: ввод источников тепла непосредственно вовнутрь стекломассы, Эффект потрясающий!
Силов хватит?
Заключим договоры с институтами, дадим молодежи перспективу, вас, стариков, с насиженных мест подниму, передвину в наставники. Виктор разволновался, выдвинул ящик стола, выкатил из стеклянной трубочки белую таблетку, проглотил, запил холодным чаем.
Голова болит? вежливо поинтересовался Парфен. Он был удивлен всем, что удалось услышать в этом кабинете. В душе считал Виктора заурядным инженером, который выдвинулся благодаря стечению обстоятельств и красному диплому. Про себя подумал так: займет кресло угомонится, не подозревал, какие идеи обуревают человека.
Не выспался, лег вчера около трех ночи.
Знамо дело, кивнул Парфен, холостяцкое житье-бытье.
Виктор ослабил галстук, ничего не ответил. Не на свидании он был. Все намного проще, прозаичнее. На техсовете обсуждали план реконструкции загрузочных устройств, начатый Максименковым, переругались в дым. Старая песня. Максименков предлагал остановить участок, а он уверен: нужно вести реконструкцию без остановки производства. Время, время подпирает. Сроки, темпы, качество. Он почти физически чувствовал, как время, подобно песку, утекало между пальцами. Время самая невосполнимая утрата. Черт возьми, можно заработать утерянные деньги, залатать прохудившуюся футеровку печи, повторить неудавшийся опыт, лишь пропавшее время вернуть невозможно. Виктор всегда с каким-то внутренним содроганием смотрел на секундную стрелку на экране телевизора, которая неумолимо отрубала время от жизни. Вспомнив об этом, Виктор решительно перешел к делу.
Ты, Парфен Иванович, подобно аккумулятору, накапливаешь энергию, опыт десятилетиями, а мне нужна скорость, скорость.
Мы люди маленькие, Парфен любил прибедняться, наше дело известное круглое катать, плоское кидать. Никак не мог сориентироваться, понять, куда гнет Виктор, какая такая роль отведена ему, Никитину, в наполеоновских планах молодого руководителя. И от непонимания терял уверенность, точку опоры, не знал, как вести себя, что говорить.
Мы создаем крупное огнеупорное отделение. Век штучных гениев кончился. Бригада каменщиков-футеровщиков будет работать на один наряд. Возглавит отделение молодой инженер, приезжий, из Москвы. А вы Снова незаметно для себя, Виктор перешел в разговоре на «вы», будете при нем вроде «зама» по обучению кадров. Наставником.
Н-да, наказание так наказание, растерялся Парфен, осиротить желаешь, от живого дела оторвать, понял слова Виктора по-своему: нашел-таки удобную, вежливую форму отстранить его от непосредственной кладки.
Ребят сами подберете, научите их премудростям. Суть бригадного метода ясна: опыт новаторов всем. Только есть одна просьба, Виктор наклонился к лицу мастера, пожалуйста, не сразу знакомьте молодежь со своими предками с дедом Никито, с яичным желтком. Договорились? протянул руку.
В человеке, Витек, есть главный нерв, струна особая. Тронешь она чисто-чисто зазвенит. Мой нерв кладка, пойми ты, ручная кладка, Парфен так и не пожал протянутой руки. Виктор неловко отстранился. Меня с пацанвой равняешь? Шалопаи будут камни подносить, а я в общий котел стану вкалывать? Дудки!
Скоро установим машину для напыления футеровки машину. Зачем нам ручная кладка, для тренировки? И вообще, Парфен Иванович, наш разговор затянулся. Вот, возьмите! подал Никитину новенькую брошюру. Увлекательнейшая книжка. «Инструкция института «Огнеупоры» по кладке стекловаренных печей». Новейшая.
Сам читай! разозлился Парфен. Швырнул инструкцию на стол. Не согласный я идти в бригаду.
Уйдете с завода. Пора кончать с партизанщиной.
Парфен побледнел, вцепился обеими руками в подлокотники кресла. Последняя фраза ударила в самое сердце. Плохо помнит, как вышел из кабинета, как пил в приемной воду. Малость пришел в себя, когда очутился в цехе. В голове все еще звучали набатным колоколом обрывки фраз: «век штучных гениев кончился уйдете с завода» Походил возле печи, как очумелый, двинулся на выход. «Лады, коль мой век закончился, то баклуши бить стану, решил про себя, сколько времени телевизор не включал, не был с год в березовой роще, а раньше-то большим охотником считался до березового сока». Шел, не замечая прохожих, разжигал самого себя: «Приду, швырну оземь дедову плиту, сгребу в кучу образцы и на помойку. Витек-то, оказывается, стоит на плечах гигантов, а я я тоже далеко вижу. Наши местные мастера по каменной кладке испокон веку в России дороже золота ценились».
Ксана нагнала Парфена за воротами завода, в аллее трудовой славы. Мастер только что прошел мимо собственного портрета, даже не глянул в его сторону. Два раза окликала, Парфен не отвечал. Догнала, взяла за рукав. Он остановился, нисколько не удивился. Спросил чужим голосом:
Оксана Семеновна, скажи: кто стоит перед тобой?
Парфен свет Иванович, симпатичный мне человек.
Нет, неправильно! отмахнулся Парфен. Перед тобой ноль, штатная единица, член бригады. Смекаешь?
Опять чудишь огород городишь.
Я, ежели хочешь знать, преклоняюсь пред тобой, пред умом твоим, неожиданно признался Парфен, шевельнул с досады широченными плечами. Предлагала оглянуться, увидеть разную там красоту К тому и возвращаюсь. Шабаш. Парфен Никитин начинает новую жизнь.
Чего буробишь-то? Чего? Ксана принюхалась, не под градусом ли мастер?
А ты, Оксана Семеновна, будь сызнова моей любимой женой. Да. Перебирайся в квартиру, готовь свои салаты, переставляй мебель по собственному разумению, крути веселую музыку. Теперича мы с тобой на все картины ходить станем.
Заболел что ли, Парфенушка? Ксана осторожно притронулась ладонью к холодному лбу мастера, беспокойно оглянулась по сторонам: нет ли поблизости знакомых помочь довести мужика до дома. С головой, видно, что-то. И немудрено: с его каменьями в сумке ни дня, ни ночи. Ксана подхватила Парфена под локоть, подвела к скамейке, присела рядом, лихорадочно соображая, что делать дальше. И тут Парфен подобрался, словно разом стряхнул с себя дурь, взглянул на женщину светлыми глазами:
Шабаш! Разошелся, как холодный самовар. Может, правда, хватит пудовые каменья таскать, годы не те, хотя, честно сказать, какой из меня член бригады, я мастер-единоличник. От одной тревоги за дело пропаду, поневоле стану за каждым присматривать, перепроверять, во все щели полезу, завоют от меня люди, дикими голосами взвоют
Не спрашивай старого, спрашивай бывалого! отмахнулась Ксана, объяснить по-человечески не можешь, все вокруг да около.
Айда ко мне домой, там все и разобъясню
* * *
Легкий бег по тропинке, что вилась посредине березовой рощицы, всегда успокаивал Виктора, не только давал заряд бодрости, но и побуждал к раздумьям о быстротекущей жизни. Вот и сейчас, закончив пробежку, он скинул намокший от пота спортивный костюм с престижной эмблемой фирмы «Адидас», умылся на кухне холодной водой до пояса, накинул на крутые плечи махровый халат, присел на диван. Подложив правую ладонь под щеку, задумался. Сегодня днем совершенно случайно услышал в бытовке разговор двух мастеров. Один сказал товарищу: «Наш-то ЭВМ, Виктор Константинович, малый не промах, любого спихнет, кто ему поперек дороги встанет».
«ЭВМ» он уже не впервые слышал это прозвище. По всему выходило, что стекловары прозвали, его машиной, бездушной машиной. Наверное, он невыгодно отличается от Кирьяна да и от Максименкова. Но почему? Виктор попытался трезво, объективно проанализировать свою деятельность на руководящем посту. Взял сначала собственные плюсы. Начал со «своей» печи. Отныне план стал постоянно перевыполняться, сократилось количество рекламаций, стекло идет с новыми техническими свойствами. Правда, до этого пришлось поменять чуть ли не половину руководителей участков, бригадиров, мастеров. Чья в этом заслуга? Его. Пятерым толковым ребятам квартиры выбил. А что же отнести к минусам? Возможно, прозвище «приклеилось» к нему после того, как однажды Виктор прямо в глаза посоветовал Максименкову переменить должность. Тот скривился, как от зубной боли, ничего не сказал. А сторонники его зашептали по углам. Возможно, он был неправ лишь в одном: сущую правду любят выдавать, как сладкую конфетку в яркой обложке, проглотишь не заметишь. Однако разве лучше молчать, видя, что человек больше не тянет тяжело нагруженный производственный воз, работает по старинке, тормозит дело. Почему-то с некоторых пор понизить, снять, перевести на более низкую должность у нас порой считается чуть ли не оскорблением. По натуре он не жестокий человек, но когда нужно, то умел быть твердым, решительным, его просто так не собьешь. Разве это плохая черта?.. Если быть предельно честным перед собой, то чувствовал: скоро и эту свою должность перерастет, хочется более масштабного дела, чтобы дух захватывало. Н-да, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Отличная поговорка. Только почему-то в нашей реальной жизни подобные солдаты кой-кому явно не по нраву. Отчего же в большом спорте, например, всячески поощряется борьба за лидерство. Разве в жизни не такое же соперничество между бездарностями и талантами, между «серыми» и яркими личностями. Разве так уж безнравственно трудиться в полную силу, стремиться быть первым? Виктор припомнил товарища по институту Володю. Добрые задатки проявлялись у парня в институте, а потом сейчас он обмирает только в том случае, когда пытается первым приобрести модную вещь.