Потом в рапортную заглянул. Присел на деревянную скамью, прислонился занемевшей спиной к стене. Ноги гудели, глаза предательски слипались. Кажется, никогда так не уставал. Очень хотелось спать. До чертиков надоевшая гостиничная койка со всеми ее железными восьмерками, концы которых больно кололи бока, сейчас представлялась верхом блаженства.
Нет, нет! Встать и снова идти! Он еще не проверил, готова ли к плавке экспресс-лаборатория, велик ли запас металлического лома, опробованы ли промежуточные ковши. Да, взвалил себе на плечи тяжкую обузу. Сотни больших и малых дел ждут его решения. Сегодня и только сегодня. Завтра будет поздно. Радин на минутку остановился на ступенях, осмотрелся. Несмотря на поздний час, в цехе было немало людей. Наладчиков узнал сразу по белым каскам и желтым нарукавным знакам. У первого конвертора о чем-то спорили монтажники в зеленых куртках, у ног их лежали широкие пояса с цепями. Какой-то человек, пристроив стремянку, выверял расстояние между проемом печи и конвертором. Его лицо показалось Радину знакомым.
Чем занимаемся, дружище? дружелюбно спросил Радин. Шагнув поближе, узнал пловца, что подходил к нему на пляже. Тот самый Бруно, «Пульсар».
Сено косим, дружище! отпарировал Бруно и стал спускаться с лестницы.
Юмор оставьте до следующего раза. Не узнаете начальника цеха? Радину понравилась независимость рабочего.
Как не узнать, пропала теперь моя головушка.
Что делаете в цехе накануне пуска?
Извините, нарушил. Бруно склонился в полупоклоне. Невмоготу стало, пришел на свидание к инженеру Дербеневой. Вас это устраивает?
Бруно положил стремянку на землю, что-то записал в блокнот и только после этого взглянул на Радина.
Разрешите уйти?
Шутник! Не перед той аудиторией играешь. Мы родственные души.
Лицо Бруно приняло жесткое выражение, глаза блеснули холодно и непримиримо.
Я вам не верю! как ножом отрезал Бруно.
Из-за «Пульсара»? напомнил Радин.
Не только Я писал в газету. Глядите! Бруно выхватил из-за спины складной метр. Представьте себе, что печь уже выдала сто плавок. Вот здесь, на горловине, появились на́стыли металла. Что будет? Конвертор в проем не пройдет. Наверное, статью не читали? Я предупреждал И вообще! Бруно пошел прочь, пряча в карман логарифмическую линейку.
Вот теперь-то Радин почувствовал, как в душе закипает раздражение. Верно подметил: нужно расширить проем, пока не началась плавка. Сделал пометку в блокноте, пошел к сталевозам.
Сталевозы стояли встык, один к одному. Радин распахнул дверцу кабины и понял: нужно отдохнуть. К лопаткам будто тяжелые камни подвесили. Опустился в кресло, дверь не закрыл. Сквозь окна в цех проникал белесый свет зари, серебрил груши конверторов, горбатил краны. Радин прикрыл глаза, и конверторы, и краны, и мосты переходов, словно стрелы, уносящиеся ввысь, все отодвинулось, притихло. Сквозь зыбкий туман дремы успел подумать о том, что с ним происходит. Как он попал в этот город, серый и безмолвный? Может, приснилось в одночасье: бесконечные переходы, плывущие в синеве рассветного утра, и он в тесной кабине машиниста сталевоза?
Радин поежился, попробовал вытянуть ноги. Они уперлись в пол. Открыл глаза, снова зажмурился, крепко, до боли. Что-то произошло с ним значительное, еще не осмысленное. Неужели тысячи тонн стали, что со дня на день закипят в этом невиданном цехе, отданы ему под начало? Эта мысль вызвала одновременно и горделивое чувство, и тревогу. Первый в мире кислородно-конверторный цех, оснащенный установками непрерывной разливки стали, должен освоить Анатолий Радин. Звучит! В министерстве он читал красочно отпечатанный для «Лицензторга» проспект. В нем говорилось: «Старососненский комплекс чудо металлургии двадцатого века! Сталь плавят и разливают автоматы. Шесть автоматических устройств на человека!» Реклама, в общем-то, верная, но будучи на стажировке в Америке, Радин видел множество рекламных проспектов, теле- и кинопрограмм. Запомнилась одна: дети возле железнодорожной насыпи играют мячом. После удара одного из мальчишек мяч попал на железнодорожную колею. И вдруг показался мчащийся поезд. А навстречу ему другой. Отказала диспетчерская сигнализация, и автоматы перевели оба поезда на один путь. Рвали на себе волосы железнодорожники, бесновались в вагонах пассажиры, гримасы ужаса застыли на лицах детей у полотна. А поезда летели навстречу гибели со страшной скоростью. Сшиблись И вдруг резко покатились задним ходом каждый в свою сторону, наткнувшись на мяч, лежащий на путях. И тут же голос диктора: «Покупайте мячи только фирмы Коу!..»
С него потребуют за каждый промах. Словом, тут и восьмого дня недели не хватит. Радин усмехнулся, припомнив, когда-то в студенческие годы вывел для себя формулу: чтобы выбиться из разряда явных середняков, необходимо выкроить из недели восьмой день. За счет сна, отдыха, развлечений. Он тогда считал себя ярым рационалистом и втайне гордился изобретенной формулой. Время шло, увлечение рационализмом почти выветрилось, формула забылась. И вот сейчас он вспомнил о ней. «Да, не хватит и восьмого дня недели», повторил Радин.
Он снова задремал. Наплывами пошли обрывки дневных впечатлений: стволы фурм, возбужденные лица. Потом и это отошло.
Проснулся Радин минут через двадцать. И сразу почему-то вспомнил фразу Бруно: «На свиданье к Дербеневой». Распахнул дверь сталевоза, выбрался наружу
Гул в цехе постепенно стихал, вероятно, какой-то технарь шел по пультовой, выключая одну за другой кнопки, рычажки, щелкал выключателями.. Стало совсем тихо, если не считать потрескивания электросварки где-то внизу, у седьмой отметки. Радин увидел искры, вылетающие из узкой трубы, и удивился: искры казались голубыми.
После кабины сталевоза цех показался ему совсем иным, подчеркнуто современным: связки металлических конструкций, блеск синтетики, многометровые глыбы бетона, опоясанные гроздьями труб. «На свиданье к Дербеневой, повторил он вслух. Ишь ты!.. Дербеневой в такую пору в цехе делать нечего. Она голубые сны видит». Радин с неожиданной ясностью вспомнил залитый солнцем берег, водную лыжницу. Странно, почему он до сих пор ее не встретил? Радин направился к воротам, но возле дверей экспресс-лаборатории остановился. Стал убеждать себя: конечно, никого там нет. А ему вдруг так захотелось, чтобы свершилось неожиданное Надежда!..
Радин толкнул массивную дверь, она приоткрылась неслышно. Он очутился в сумеречной комнате, заставленной прямоугольными ящиками-блоками. Все вокруг белое: белые шкалы, белое отражение, белые поручни. Только на экране россыпь зеленых, красных, голубых лампочек.
Спиной к Радину сидела девушка. Золотые волосы в отблеске неонового света рассыпались по плечам. Синяя спецовка казалась голубой в отражении полированных блоков.
Девушка почувствовала: кто-то вошел, обернулась и стала медленно подниматься со стула.
Вы?
Здравствуйте! Я очень рад вас видеть!
Я тоже.
Помните, сказал: «До свиданья»?
Знали, что вернетесь?
Нет. Зигзаги судьбы Не надеялся вас увидеть в столь позднее время.
Работы уйма. Вы посмотрите, она кивнула на стопу перфокарт, до последнего дня тянули и вот новые программы, трансляторы. Голова кругом идет.
Радин видел: Надежда тоже рада встрече, смущается, перекладывает в корытце пачки перфокарт, не поднимает глаз.
Дербенев отсыпается перед сменой. Как он говорит: успех плавки закладывается в семье Правда, красиво отсюда цех выглядит?
Поглядывать свысока дозволено только пассажирам Аэрофлота, пошутил Радин. Ваши роботы на ходу?
Пришлось сменить один блок.
Какой?
Вот этот. В системе оперативной памяти.
Я принял систему за модный шифоньер.
А почему вы на меня так смотрите?
Как?
Во всяком случае не как начальник на подчиненного.
Начальник Никак не войду в новую для себя роль.
Скорее всего, просто не можете выйти из старой
Меня зовут Анатолий Тимофеевич.
Помню. Анатолий Тимофеевич, есть хотите?
Вы настоящий провидец, признался Радин, я голоден, как молодой волк, сутки убегающий от погони Он пригладил волосы, с интересом наблюдал за Надеждой, которая без лишних слов приступила к делу: вынимала из холодильного шкафчика что-то, видимо, необыкновенно вкусное, завернутое в целлофановую бумагу.
Сибирские пельмени в старососненском варианте! Голос Надежды из противоположного угла комнаты прозвучал неестественно низко. Радин запоздало понял: стены лаборатории обиты звукоизоляционным материалом.
Как бы отвечая на его немой вопрос, Надежда проговорила:
У нас жарко, правда? Блоки очень капризны, колебаний температур не выносят. Люди иное дело, а транзисторы
Мы не транзисторы, следовательно, все выдержим! нарочито бодрым тоном произнес Радин.
Прошу! Ужин, он же завтрак или полуношник, как будет угодно! Надежда придвинула Радину пластмассовую тарелку, стакан и термос.
Радин ел с аппетитом, изредка поднимал голову, и взгляды их встречались.
Анатолий Тимофеевич, а ведь я кормлю вас в корыстных целях! неожиданно весело призналась Надежда.
Говорите скорей, мало пельменей осталось: велика ли плата?
Вы ешьте, а я буду жаловаться, хорошо?
Валяйте, жалуйтесь. Только договоримся так: если не смогу помочь, скажу, что наелся.
По рукам! Надежда забрала волосы под косынку, как бы придавая серьезность предстоящему разговору, села напротив. В нашей лаборатории четверо специалистов. Каждый из них на моей совести, их заманила на завод ваша покорная слуга. Короче говоря, меня тоже в свое время смутили перспективой.
Вы разочаровались?
Нет. Специальность, в отличие от всего прочего, выбирают раз и навсегда, убежденно продолжала Надежда, только мои ребята мечтают о настоящем деле. А нам предложили поиграть годик-другой в считалочку, иными словами, поручили лаборатории, помимо анализов проб стали, заниматься подведением итогов социалистического соревнования.
Я сыт, засмеялся Радин, приятная встреча, дружеский ужин и сразу такие серьезные вещи
В голове у начальника, любит повторять Дербенев, должны быть такие ячейки-секции, и в каждой секции резонатор. Придет время, начальство увидит, к примеру, Надежду Дербеневу, резонатор в мозг сигнал дзинь!
Резонатор, запомни, дзинь!.. Мы еще вернемся к этому разговору, а пока спасибо за ужин!
Пойдемте, я вас немного провожу. Голова заболела. Надежда взялась за дверную ручку.
Они спустились в конверторный пролет, вышли через распахнутые настежь ворота на улицу.
Смотрите, смотрите, Надежда показала рукой куда-то вверх, проснулся!
Радин увидел: на мокрой от ночного дождя высоковольтной линии сидел скворец и чистил перья.
Минутку! Радин выхватил из кармана блокнот, авторучку, двумя-тремя штрихами нарисовал скворца, вскинувшего голову, чуть раздувшийся зобик. Скворец пел, радуясь наступающему утру.
Красиво, тихо сказала Надежда.
Возьмите на память.
Благодарю Я продолжу мысль. Помнится, в институте мы сообща соорудили забавного робота.
Наверное, он умел говорить без стеснения: здравствуйте, милая Надя? И тут же подумал: зачем это я? Глупо.
Между прочим, не только это, не смутилась Надежда. Наш Роба стрелял из пистолета, танцевал под современные ритмы, думаю, он тоже сумел бы подводить итоги соревнования.
Радин понимающе кивнул головой.
Утро-то какое настает, товарищ Дербенева, а вы Радина немного огорчило, что Надежда не поинтересовалась настроением начальника цеха, будто ему каждый день приходится пускать подобные комплексы. Почему-то очень хотелось, чтобы спросила. Он рассказал бы Пожаловался бы на усталость, поведал бы, что испытывает смутную тревогу, которая затаилась глубоко в душе
Шли молча. Остановились возле здания конторы.
Благодарю вас, товарищ Радин! Мне пора возвращаться.
Зачем так официально?
Надежда протянула руку. Радин задержал ее в своей ладони. Заметив, как порозовело лицо Надежды, пожалуй, слишком поспешно отнял руку
Надежда, проводив взглядом Радина, постояла немного, пожала плечами, будто сбрасывая с себя незримый груз, пошла в цех. Если бы вдруг Радин спросил ее, вспоминала ли она их короткую встречу на пляже, Надежда не смогла бы отказаться. Поначалу Радин особого впечатления не произвел, просто повеяло свежестью, нездешним ветром. Только узнав о его назначении, почему-то обрадовалась, стала с затаенным испугом ждать первой встречи.
7
Сегодня работа валилась из рук. Казалось, наладчики и те усмехаются за спиной, мол, иной теперь начальник в цехе, товарищ Будько.
Поднялся в дистрибуторную. Из этой комнаты, уставленной приборами, машинист поведет по указанию мастера плавку. Сейчас в дистрибуторной пусто. Тускло отсвечивают кнопки и рычаги на пульте управления. Будько сел в кресло машиниста перед обзорным стеклом, вся конверторная площадка как на ладони. Задумался, глядя на нее.
Обида обидой, только странно: почему заместитель министра «выслал» сюда своего референта? Проштрафился? Не похоже, держится гордо. О выдвижении говорить смешно. Наверное, нашел бы Иван Иванович для любимчика тепленькое местечко. А может, не захотел искать? Будько думал о Радине с пристрастием, приписывал и наговор и черт знает что, а в душе не был уверен в правоте: рассыпаются его доводы, не выдерживают логики. Так и не найдя ответа, стал думать о своей судьбе. Разжалобился, благо никого рядом не оказалось. Люди мы, не ангелы. Возможно, что-то и не дорабатываем, в чем-то ошибаемся. Но зачеркнуть целую жизнь? Тридцать лет ходит он через одни и те же заводские проходные. Первый раз шагнул сюда двадцатилетним. И вот уже пятьдесят. Сколько хлебнул горячего до слез, не упомнишь, не сосчитаешь. Да и стоит ли бередить душу?
Будько попытался отвлечься от воспоминаний, ничего не смог с собой поделать. Всплыло в памяти былое, предстало перед ним четко и ясно, во всех деталях. Из ополчения отозвали на завод. Приехал, а завода и не оказалось на месте. И раньше невелик был Старососненский металлургический пяток цехов, а предстал перед ним пустырь без конца и края. Искореженные фермы подстанций утонули в густой траве, запутались в повители. Фундаменты доменных печей выщерблены, словно прошел по ним артиллерийский смерч. Среди развалин уцелели горны печей, но и они переплелись с застывшим металлом. Будько понимал: печи «закозлили», чтобы не достались немцам.
Помнится, в райкоме партии встретились они с Шараповым тогдашним секретарем. Шарапов хлопнул по плечу: «Шагай, дружище, на завод, возглавь работы по восстановлению. Людей попозже подошлем в помощь, механизмы на месте остались. Разбирайся сам». Много раз Будько недобрым словом вспоминал Шарапова. Из механизмов нашел вагранку без вентилятора и мотора, кран да паровоз без тендера. Бригада тоже была своеобразная: два сварщика, слесарь, остальные подай-поднеси. В основном бабы. Командовала ими Настя нынешняя супруга его.
Охо-хо! Да, были деньки куда трудней, чем сегодняшние. Целый год резали автогеном мертвый металл, веревками вытаскивали железные куски из горна.
Вспомнилось былое, и заныло в груди. Будько налил в стакан воды из сифона. Запоздало подумал, что мало тепла стал нынче уделять жене, больше ворчит да покрикивает. И еще: к чему это Радин выдал делай только то, что не можешь?..
С трех сторон вспыхнули на конверторной площадке прожекторы. Будько зажмурил глаза. Прожекторы выхватили из сумеречной полутьмы махины конверторов, коробы кранов, сталевозы. Еще не осмыслив до конца, что сейчас должно произойти, Будько продолжал думать о своем: «Лады, заместителем так заместителем. Возьму под начало разливку, и баста. Замкнусь, как улитка в раковине. Берите, командуйте, правьте! Попробуйте на вкус, что такое бразды правления, товарищ Радин. Это вам не бумажки на подпись подсовывать. Спохватитесь, поздно будет, прибежите к Будько за советом Это ведь красивые фразы компьютеры, АСУ, институты конъюнктуры Нет, в исследовательских институтах, конечно, все это есть, а тут, где металл, как говорится, на ощупь, на излом определяет человек, не скоро без мастеров обойдутся. Никто меня в этом не переубедит».
Внимание! Внимание! разнесся над цехом голос руководителя пусконаладочных работ. Через десять минут начинаем полный тренаж! Прошу всем руководителям групп сверить часы!
«Как на космодроме», усмехнулся Будько. Сегодня они, эксплуатационники, гости в цехе. А когда цех будет принят государственной комиссией, отдадут им ключи и бирки от всех агрегатов.