Ты это чего там притулился? Машаллах улыбнулся Джебраилу и махнул рукой. Сюда давай: я тебе очередь занял.
Побаиваясь женщин, Джебраил не решался идти к Машаллаху, но тот настаивал:
Иди! Иди, говорю! Занял я для тебя очередь!
Под недоброжелательными, осуждающими взглядами Джебраил зашаркал к Машаллаху.
Здравствуй! чуть слышно сказал он, пряча глаза и от Машаллаха и остальных.
Здравствуй, здравствуй! громко сказал Машаллах, пожимая ему руку.
И в этот момент послышался громкий визгливый выкрик:
Куда это ты лезешь, дядя?!
Джебраил замер, не подавая голоса.
Не вякай! небрежно бросил Машаллах. У него тут очередь.
В очереди ворчали: кто вполголоса, кто погромче.
Бабушка! позвал Машаллах сгорбленную морщинистую старушку, стоявшую позади него. Говорил я тебе, что за мной один мужчина? Ну? Говорил? Бабушка!
Какая я тебе бабушка? прошамкал синеватый сморщенный рот. Старуха искоса поглядела на Джебраила и сиплым голосом промямлила: Стоял он тут, стоял
Ловчат! сказал кто-то. А еще старики!
Джебраил чуть не кинулся на старое место в конце очереди, потом разозлился: почему это в конец?! Он первый пришел! Раньше всех. Идти домой без молока и всю ночь подыхать от кашля?!
Вспомнил, и сразу его начал бить кашель, да так, будто ножом грудь режет. Он уж и губы стискивал, и руками рот зажимал ничего не помогало. Лицо посинело, жилы на шее вздулись, глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.
Когда Джебраил наконец перестал кашлять, Машаллах сказал:
И что за люди!.. Из-за двух кружек молока растерзать человека готовы, и сокрушенно покачал головой.
Машаллах был до смерти рад, что Джебраил появился: он постоянно нуждался в собеседнике, и ему было хорошо известно, что второго такого слушателя, как Джебраил, терпеливого и доброжелательного, днем с огнем не сыщешь. Партнеры по домино, с которыми Машаллах каждый день встречается на бульваре, не больно-то его слушают. Его бесконечные рассказы о двух людях младшем его брате из Гориса и о Хандадаше, директоре чайханы в Пионерском саду, всем крепко надоели.
День холодный, а Машаллах одет легко. Старый, поношенный пиджак, шея обмотана длинным шарфом, концы которого болтаются на груди. Щеки пылают, как у женщины, пекущей чореки в раскаленном тендире. Густые седые брови лежат ровно, как два колоска пшеницы. Глаза блестят, кожа тугая, чистая, словно он каждое утро моется в бане и крепко-крепко растирает мочалкой лицо и шею. Два года знает его Джебраил на сквере и познакомились и ни разу не видел этого человека озабоченным, недовольным. Порой казалось, Машаллах вообще не ведает горя.
Машаллах взглянул на дверь, запечатанную сургучом, на часы, украшающие здание музея, на Джебраила И Джебраил понял, что Машаллах уже истомился молчавши, сейчас начнет. Уж хоть бы не про младшего брата!..
А я пришел, гляжу, нет тебя, удивился. Что-то, думаю, не похоже на него. Может, думаю, не дай бог, заболел?
Джебраил промолчал, он знал, что отвечать не обязательно и даже не нужно. Машаллах просто брал разбег.
Ты вчера как ушел, я Хорену «козла» забил. Сам знаешь, он клянется, что в домино его никто не переиграет
Машаллах долго рассказывал, с каким блеском обставил он Хорена. Джебраил не слушал, но сочувственно кивал головой
Чего киваешь? услышал он вдруг голос Машаллаха. Я спрашиваю, чего ты нарядный, а ты только головой трясешь. Значит, рассказ про домино кончился. Галстук на нем, костюм Вот только кепка Почему папаху не надел? Он тронул рукой свою шапку. Нравится? Могу такую устроить.
Есть у меня папаха! сказал Джебраил.
Так куда ж ты собрался? понизив голос, многозначительно спросил он.
Встреча у меня, неохотно промямлил Джебраил. И покосился на часы, моля бога, чтоб Машаллах поскорей отвязался.
Встреча? Это с кем? С пионерами? Я тут как-то выступал в школе. Так слушали с открытыми ртами Только председатель какой-то болван, все на часы глядел, кончай, мол. Что значит кончай? Ты меня пригласил, попросил выступить, рассказать ребятишкам про жизнь: что видел, что пережил, чего ж ты мне рот закрываешь? Восемь минут, говорит, у вас времени. Восемь минут! Могу я за восемь минут привить детям любовь к труду?.. Нет, правда, куда собрался?
Джебраил давно уже перестал слушать и не сразу сообразил, чего Машаллах от него хочет.
Встреча у меня
Завел, что ли? Машаллах подмигнул ему. Вроде годы твои
Нет, так просто от него не отвяжешься.
У меня встреча с институтскими товарищами. Каждый год, третья неделя октября, воскресенье, десять часов утра. Собираемся в Пионерском саду, идем в «Интурист». Проводим день вместе, потом расходимся Каждый год Друзья юности
Хорошо! Машаллах далее причмокнул. Ох, хорошо! И сколько ж вас, друзей?
Девять человек.
Машаллах еще что-то спрашивал, говорил что-то, но Джебраил не слышал, не видел его
После четырехлетнего перерыва они наконец собрались в октябре сорок пятого. Джафара не было, не вернулся с фронта, Гуммет пришел на протезе, культя еще не зажила, и каждое движение доставляло ему боль. Лоб и правую бровь Гаджи пересекал широкий красный шрам. Серхан и Касум вернулись с войны без единой царапины.
Это были не прежние беззаботные парни. Волосы поредели, на висках светилась седина Все крепко натерпелись за эти годы
На столе было бедновато, зато сердца полны. Они говорили торопясь, перебивая друг друга, словно все, чем переполнилась душа за долгие четыре года, не терпелось им выплеснуть за этим столом.
Вспоминали Джафара, лежавшего в далекой чужой земле. Он стал для них дорогим воспоминанием, причиняющим острую боль. Они звали его Черный Джафар уж больно смуглый он был. Еще Зубрилой дразнили очень уж много занимался. Кино, театры это он не любил. Джафар и Баку-то не успел толком узнать; сколько лет прожил в городе, а где какая улица, представления не имел. Занимался.
Поднялся Абдулла-Аксакал. Он был среди них самый старший. И самый высокий, самый крупный. Со студенческих лет Абдулла привык верховодить, прозвище Аксакал он получил еще тогда.
Ребята! Абдулла взял свой бокал. Джафара нет среди нас. Погиб наш Джафар. Принял славную смерть за Родину. Мы никогда не забудем друга. Но сегодня Сегодня, ребята, будем веселиться! Четыре года мы не могли посмеяться от души.
Малик взял с соседнего столика бокал, наполнил водкой и поставил посреди стола.
Это Джафару, сказал он. Будем считать, что он тут, с нами.
Малик уже хотел произнести тост, но Гуммет опередил его:
Постой, Малик! Можно, я скажу первый? Я и постарше тебя, и потом, он положил руку на орден, фронтовик. Конечно, вас не удивишь орденами, вон они и у Гаджи, и у Серхана, и у Касума. Нефть была тот же фронт. Я не о том Он покрутил головой. Откуда он взялся, этот Гитлер?! Почему наш Джафар должен был погибнуть в двадцать пять? Почему я остался без ноги? Почему?! Раньше с утра до вечера ходишь по буровым, а теперь в конторе сидеть?.. Проклятая война! Другое все стало. У хлеба другой вкус, у воды Вернулся, снял саз со стены, тронул струны, а песни нет. Только стон, плач Гуммет закинул голову, уставившись взглядом в потолок. Потом вздохнул и, коснувшись своим бокалом стоявшей посреди стола рюмки, сказал только: Эх, Джафар, родной ты наш!.. И опрокинул водку в рот.
Машаллах настойчиво тянул его за рукав.
Ты что, не слышишь? Я говорю, со вчерашнего дня за мной ходит. Прилип как смола. Ради бога, говорит, давай еще сыграем. Я ему: никогда больше я с тобой в домино не сяду, а он
Сегодня Джебраилу было особенно невмоготу слушать Машаллаха. Хотелось подумать, повспоминать, уйти в себя Боже милостивый, неужели этот человек ничего не чувствует?
Ты слушаешь? Машаллах все говорил, говорил, время от времени толкая Джебраила в бок, чтобы привлечь внимание. Иду вчера к чайхану к Хандадашу, гляжу, а этот увязался Да, кстати, ты ведь знаешь, что мы с ним друзья, с Хандадашем? Говорил я тебе?
Раз сто Джебраил отвернулся с безнадежным видом.
Ага. Значит, знаешь, как дело было. Ну, я все равно расскажу, стоим ведь, делать-то нечего. Значит, иду я как-то в чайхану, которая в Пионерском саду Со мной еще кто-то был
Ахмедия из Шеки, подсказал Джебраил.
Точно, Ахмедия. Спасибо тебе. Умер бедняга недавно от грыжи, да будет земля ему пухом, хороший был человек. Сидим, чай пьем, вдруг чувствую, глядит кто-то на меня. Поворачиваю голову: стоит человек и смотрит на меня не отрываясь, не на меня, а на мою папаху. Кто это, думаю, может быть?
Это был Хандадаш, со вздохом сказал Джебраил.
Спасибо, именно Хандадаш, но тогда-то я еще не знал, что он Хандадаш Кто это, думаю, может быть?..
Машаллах все говорил, говорил Потом снял папаху, ласково оглядел ее и снова надел на голову. Значит, идет рассказ про папаху и про то, как чайханщик Хандадаш, влюбившись в его папаху, бесплатно поит Машаллаха чаем.
Каждый день туда хожу, ни разу денег не взял. Даже если и не один приду. Вчера Корен за мой счет чай пил
Что бы случиться чуду!.. Оказался бы в очереди разговорчивый человек, отвлек бы Машаллаха Не тронь ты меня сегодня, Машаллах, отпусти с миром, не до тебя мне, не здесь я, не возле молочной, я со своими друзьями, с ребятами, с теми, кого уже нет, чей прах смешался с землей
В октябре следующего года на встречу не явился Гуммет. Добила старая рана. Похоронили его, как он просил, в родном Казахе и, как он просил, опустили в могилу под звуки саза.
Коса Мухаммед, лучший ашуг Казаха, стоял в изголовье его могилы и играл
Теперь за столом в «Интуристе» стояли посреди стола уже два бокала. Гаджи чокнулся своим бокалом с бокалом Гуммета
Ну скажи, ради бога, прав я или нет?
О чем ты? жмурясь, точно спросонья, сказал Джебраил.
Скажи, почему у одного и того же отца, у одной и той же матери родятся такие разные дети? Мой средний брат ни на кого не похож, ни в отца, ни в мать. Вот, смотри! Машаллах раскрыл рот и продемонстрировал Джебраилу вставные челюсти. Третьего дня ел пити, решил косточку разгрызть ну хочется иногда, сам знаешь, верхний протез раз и пополам! Пошел к брату. Понимаешь, говорю, без зубов-то какая жизнь, а до пенсии еще далеко, одолжи тридцатку, протез в ремонт отдам. Думаешь, дал? На хлебе поклялся, что нет у него ни копейки. Хотел я ему сказать, если ты такой бедный, на какие шиши «Жигули» купил?
«А ты что ж хотел? Чтоб он ради твоего протеза «Жигули» продал?» Джебраил понимал: избавиться от Машаллаха нельзя, но это хоть тема новая
«Жигули»!.. Машаллах так и взвился. Думаешь, у него денег нет? Э-э-х! Машаллах со вздохом махнул рукой. Я ему, подлецу, последний кусок отдавал! Ты ж нефтяник, начальником был, лучше меня знаешь, как в войну на промыслах доставалось! А я ему помогал!.. Он без меня с голоду сдох бы!.. В сорок третьем привезли нас в Баку
Дальше Джебраил все знал. Привезли в Баку, часть в армию, часть послали на промыслы. Машаллах попал на промысел Бибиайбат рабочим. Сперва жил в общежитии, потом построил хибарку. Обзавелся кое-чем, решил жену подыскать. Присмотрел молодую вдову с ребенком, привел в хибарку. Одну дочку она с собой привела, троих родила от тебя. «Так, Машаллах, так. Я столько раз слушал твою биографию, что знаю ее лучше тебя. В селе дела шли неважно, ты взял к себе среднего брата, ему тогда было девять лет. Жил он у тебя, дочек твоих нянчил, а когда ты уходил в ночную смену, вроде и дом не без мужчины Что зря говорить, брат тебе всем обязан. Вырастил его, выучил. Устроил в Байлове в пожарную команду. Только дело это ему не понравилось, огня уж очень боялся. Где жарко он не любил, он где тепло любил в баню устроился кассиром. Квартиру получил, женился. И уже не кассир директор бани. Который год работает, и ничего, не снимают, шустер твой братец Знаю я все это, Машаллах, знаю. Знаю, что дочек ты выдал замуж, живете вдвоем с женой, пенсии сто двадцать рублей хватает Все это я знаю, не знал только, что ты к брату за деньгами ходил. Что ж, брат не хочет одолжить, другие родственники есть. Четыре зятя»
Настоящий мужчина станет у зятя взаймы просить?
Джебраил оторопело глянул на Машаллаха: «Как он узнал, о чем я думаю?»
Нет, к зятьям я не пойду! Лучше смерть, чем к зятю руку протягивать. Вот младший мой брат, узнай он сейчас, что у меня протез сломался, все зубы повыдергал бы и мне послал!.. А почему? Я ему и не помогал особенно, так, иногда пошлешь посылочку Потому что в жилах у него мужская кровь!
Подъехала крытая машина привезли молоко. Близилось избавление.
Да, с этим братом у меня все! Машаллах решительно махнул рукой и стал смотреть, как из машины выгружают проволочные корзины, уставленные пакетиками с молоком. Ноги моей больше у него не будет. Пока еще никому не кланялся, даже богу
Становилось тепло. Джебраил расстегнул плащ. Поглядел и увидел: солнце вышло, ярко-красное солнце. Увидел, что с неба струится свет, тепло струится и стекла в окнах соседних домов сверкают и серебрятся. Светлел асфальт земля начинала просыхать. Джебраил повернулся к музею, щурясь, взглянул на часы и удивился впервые заметил, что часы трехгранные: с боков тоже были циферблаты.
Серхан, самый нетерпеливый из них, то и дело поглядывал на часы:
Интересно, где это Мири застрял?
Мири ждали уже минут сорок. Нужно было ждать еще двадцать минут с самого начала уговор: собираемся с десяти до одиннадцати. Абдулла из Мардакян на электричке приехал, и то вовремя, а этот
И чего Мири так опаздывает?
Начальство не опаздывает, а задерживается, грустно заметил Касум. Целым управлением командует наш Мири.
Ничего, я ему покажу, что значит командовать! Абдулла выразительно сжал кулак.
Напротив у сквера остановилась большая черная машина. Из нее вышел Мири, что-то сказал шоферу. Машина уехала, а Мири, улыбаясь, направился к приятелям.
Простите, ребята! Столько дел!..
Что еще за дела в воскресенье? окрысился на него Серхан.
Интересный разговор! обиженно отозвался Мири. Ты что, не на промыслах работаешь? Воскресенье не воскресенье
Абдулла положил ему на плечо сжатый кулак.
Это особое воскресенье, негромко сказал он. Особый день. Постарайся не оставлять на него другие дела
Мири не сиделось за столом. Он все больше отмалчивался и лишь сдержанно улыбался, когда друзья его весело хохотали. Если за столом становилось уж очень шумно, он начинал настороженно озираться по сторонам. Все видели, что Мири томится, не по себе ему, но помалкивали. Не выдержал наконец Серхан:
Чего ты все по сторонам смотришь?
Люди же кругом Мири недовольно поморщился. Половина из них знают нас. А вы как мальчишки. Орете, гогочете!..
Абдулла положил локти на стол и пристально посмотрел на Мири.
Да, мальчишки. Сегодня мы все мальчишки. Почему бы раз в году не побыть детьми? А ты, бедняга, закаменел весь от собственного величия! Никак не можешь забыть, что заведуешь управлением?
Скажешь тоже!.. Мири поморщился и украдкой взглянул на часы.
Абдулла взял его руку, снял с запястья часы и сунул ему в карман.
Пойдешь домой наденешь.
Когда они вышли из «Интуриста», черная машина уже дожидалась Мири.
Идите, ребята, сказал Абдулла, мы сейчас. Догоним. И он потянул Мири за угол.
Прошло минут пять. Джебраил не выдержал, пошел туда, за угол. Так и есть! Захватив в кулак галстук и воротник Мири, Абдулла с силой притиснул его к стене. Мири не смел, не пытался вырываться. Лишь улыбался виновато и растерянно.
Ну ладно тебе Брось, Абдулла Смотрят же Ну виноват. Признаю, исправлюсь. Ну хватит, Абдулла!..
Джебраил схватил Абдуллу за руку, намертво сжимавшую воротник приятеля.
Ты что, обалдел?!
Это он обалдел! Абдулла наконец отпустил Мири. Зазнался! Из грязи да в князи!.. А если его еще повысят? Совсем наплюет на старых друзей? На дружескую встречу в служебной машине приезжает! Учти, начальство: если что, приду, прямо в кабинете тебя излуплю! Ну, иди! Он поправил на Мири галстук. Машина ждет. Насовсем убирайся! Знать тебя не желаем.
Да хватит, Абдулла! Мири обхватил Абдуллу за шею, поцеловал. От всего на свете откажусь, только не от старых друзей. Он поцеловал и Джебраила. Понимаешь, вчера в «Азнефти» такой нагоняй дали!..
Ну и что? Абдулла был непреклонен. У нас, что ли, неприятностей нет? Затем и придумали эти встречи, чтобы хоть раз в год забыть про свои неприятности.