Совсем рядом чирикнула какая-то птица. Гариб вгляделся, но ничего не увидел. Немного погодя послышался звук, похожий на кудахтанье
Он встал и, прислушиваясь к этим странным, незнакомым звукам, пошел по тропе к камышам. Он шел по влажной, оседающей под ногами земле. Наконец тропа стала совсем узкой и вдруг оборвалась, уйдя в бесконечную, бескрайнюю голубизну. Гариб замер. Казалось, часть неба, отломившись, упала в камыши, стала озером, и высокий камыш, обступив озеро со всех сторон, держит его, как на огромной ладони, охраняя от бед и напастей.
Бескрайняя гладь озера, усыпанная сверкающими монетками бликов, играла и переливалась под солнцем. От легкого движения ветра монетки то дробились, мельчась, то сливались в более крупные.
Неподалеку от берега виднелись небольшие островки. Там, в редких камышах, муравьями кишели птицы белые, желтые, зеленые, рябенькие, с хохолками и без хохолков
Присев на корточки, Гариб с детским любопытством разглядывал птиц. Утята сердито толкали друг друга желтыми плоскими клювиками. Коротконогий белый гусь, чем-то, видимо, недовольный, тяжело взмахивал крыльями. Длинноносые выпи, круто изогнув долгие шеи, дремали, стоя на тонких как палки ногах. Две лысухи не переставая клевались.
Эй, вы! Не драться! Гариб схватил комок сухой травы и швырнул в лысух. Нашли что делите поровну!
Лысухи угомонились. Гариб, довольный, потер руки и поднялся. «Интересно, чем они кормятся?»
Пройдя камышами, Гариб не пошел по тропинке, а свернул налево. Обогнул заросли тамариска и прямо перед собой увидел сперва сторожевую вышку, потом деревянный домик.
За вышкой торчали из земли несколько саженцев шелковицы. Кругом полно было мусора: птичьи перья, шелуха лука, кости, гнилые помидоры, обрывки бумаги, корки Над застарелой кучей отбросов жужжали большие зеленые мухи.
Вместо ступенек положены были один на другой два каменных «кубика».
Гариб отворил дверь. В сторожке никого не было, но дверь оказалась незапертой, и Гариб понял, что Серхан и Адыширин где-нибудь тут, поблизости.
Сторожка разделена была на две половины. В одной, полутемной, видимо, помещался склад. Один на другом стояли полные доверху мешки. Чуть в стороне большой бидон для воды. Примус, закопченный медный чайник, высокие резиновые сапоги, лопата, топор, веревка Поломанные стулья.
В светлой комнате, ближе к окну, стояли две старых железных кровати. Грязные, невесть когда стиранные чехлы на матрацах все были в пятнах. На столе, втиснутом меж кроватями, закопченная керосиновая лампа, посуда В изголовье кроватей висела старая одежда. Стены увешаны были вырезанными из журналов фотографиями девушек, деревянный пол покрыт был слоем грязи, грязь высохла, побелела, при ходьбе подымалась пыль.
Гарибу захотелось скорей уйти. Туда, в птичий мир, веселый, шумный и пестрый. Он вышел из сторожки и той же тропкой, меж камышами, направился к озеру. Странный звук заставил его остановиться. Там, где тропинка сворачивала, стоял мотоцикл с коляской. Мужчина в серой рубашке, присев на корточки, соскребал грязь с сапог. Услышав шаги, человек вздрогнул и обернулся. Гариб сразу узнал его. Мужчина в серой рубашке был Шаммед, «Шаммед-Лиса», как все, от мала до велика, звали его в районе. Сейчас он, бедняга, совсем не похож был на лису стоял и растерянно улыбался. Не разобрав поначалу, кто этот человек, словно джинн возникший из камышей, Шаммед-Лиса прижал к груди руку и благочестиво произнес:
Спаси господи!
Потом вгляделся, и смущенная улыбка соскользнула с его губ.
Гариб, ты? Маленькие глазки изумленно вперились в Гариба. А говорили, при смерти! Шаммед хмыкнул. Ну и напугал ты меня! Он подошел поближе и остановился, беззастенчиво разглядывая Гариба. На кого же ты похож, а! Беременная баба увидит ночью скинет!
Но Гариб не слушал его, Шаммед-Лиса это видел; глаза Гариба казалось, единственное, в чем теплилась его жизнь, не отрывались от коляски мотоцикла. Сиденье было прикрыто пустым залатанным мешком.
Чего он уставился? Шаммед подошел к мотоциклу и плотнее прикрыл сиденье, со всех сторон подоткнув мешок. Потом взял прислоненную к рулю двустволку и тоже сунул под мешок.
Чего это тебя по камышам носит? Шаммед насмешливо взглянул на Гариба. А? Чего молчишь? Язык отвалился?
Осторожно, двумя пальцами Гариб приподнял мешок. На сиденье лежало несколько уток: остекленевшие коралловые глаза, окровавленные клювы Вспомнился подбитый заяц, пытавшийся уползти в траву. В ушах прозвучал выстрел, другой От этого вдруг взорвавшегося грохота у Гариба перехватило дух.
Ты что, инспектор? Шаммед-Лиса выдернул у парня из рук мешок и накрыл коляску.
Гариб снова приподнял край мешка, но глядел уже не на уток, а прямо в лицо Шаммеду.
Лиса прищурил голубоватые маленькие глазки.
Чего балуешься?! Не ребенок ведь. Брось, Гариб! Сказано брось!
Шаммед рванул мешок из рук Гариба.
Ишь, хватает! Ты кто есть?! Без тебя найдется кому хватать! Законники, мать вашу! Из Тбилиси, из Еревана полно наезжает, бьют сколько влезет, и им только «пожалуйста»! А тут, понимаешь, подстрелил двух паршивых пичужек, так душу готовы вытрясти! Потому что те с подарками являются! Не знаешь ни черта, а суешься не в свое дело!
Гариб молчал, слушал. Потом, все так же глядя на коляску, негромко произнес:
Вытаскивай! Клади птицу на землю.
Шаммед удивленно открыл рот. С головы до ног оглядел Гариба, усмехнулся.
Надо же! в сторону, словно говорил с кем-то невидимым, пробормотал он. Мало тут легавых бродит, теперь этот взялся! И сквозь зубы, пытаясь справиться с душившей его злобой, добавил: Ты вот что Не больно-то в камышах околачивайся. Знаешь, сколько тут кабанов. Соблазниться в тебе, конечно, нечем, да только кабан, как в раж войдет, не глядит на упитанность.
Он отвернулся и начал заводить мотоцикл. Гариб встал перед передним колесом, широко расставив ноги.
А ну, пошел! заорал Шаммед так, что на шее у него вздулись жилы. Прочь, чахотка проклятая!
Затарахтел мотор.
Объехать Гариба Шаммед не мог, справа и слева стеной стояли камыши, под ними болото.
Мотоцикл медленно приближался. Переднее колесо коснулось Гариба, въехало ему между ног. Гариб не тронулся с места.
Оглушительный, сумасшедший треск мотора наполнил камыши. Задевая друг друга крыльями, разом вспорхнули птицы.
Гариб стоял как скала, сжимая коленями переднее колесо мотоцикла.
С дергающимися от злости губами Шаммед-Лиса заглянул в его непримиримо блестевшие глаза и слез с мотоцикла. Подошел, взял Гариба под локти и поднял. Гариб подивился его силе. С виду вроде худой, а крепкий, как ремень. Жилы на руках вздулись, того гляди лопнут.
Гариб ждал, что Лиса швырнет его на землю, но тот осторожно, будто неся стеклянную посудину, сделал шаг в сторону и поставил его сбоку от тропы.
Через секунду Гариб снова стоял перед мотоциклом.
Ну ты даешь! Шаммед матюгнулся и слез с мотоцикла.
На этот раз он отнес Гариба подальше, но, пока усаживался в седло, Гариб снова успел загородить дорогу.
То, что Гариб был такой больной и чахлый, связывало Шаммеду руки. Щелкни он и готов! Не дай бог, помрет от твоей руки!
Шаммед-Лиса сгреб Гариба за шиворот и изо всей силы швырнул в камыши. Гариб плашмя растянулся в луже, но тут же вскочил, как кошка, и, весь мокрый, бросился к мотоциклу.
Шаммед-Лиса схватил Гариба за шею, вымазанную липкой грязью.
Да что ж ты ко мне прилип, липучка?! чуть не плача, закричал он. Ведь удушу, подлюга!
Шаммед-Лиса смотрел на заляпанное грязью лицо и видел два черных, непримиримо сверкавших зрачка. Ему вдруг стало не по себе. А вдруг спятил парень? Бродит чего-то в камышах
Отстань от меня, Гариб! Честью тебя прошу! Ну ради матери твоей Малейки! Чего он тебе дался, этот заповедник?! Ты ж ему не хозяин, не охранник. Садись сзади, домой отвезу. Ну? Пойдем, умою в арыке!
Гариб покачал головой.
Лиса понял, что уговорами ничего не добьешься. Избавиться от Гариба можно было только одним способом: бросить добычу и уехать. Но Шаммед-Лиса был не из тех лис, на которую крикнуть погромче бросается наутек. «Бросить уток?! С ночи в засаде сидел, по грязи за ними шлепал! Нет, сдохну, а не отступлюсь! Плевать мне, что ты психованный!»
Крепко ухватив Гариба за руку, Шаммед дернул его, чтобы оттащить подальше; Гариб споткнулся, опрокинулся на спину. Не выпуская его руки, Шаммед волок парня по земле.
Рубаха треснула и разорвалась. Острые обломки камышин раздирали Гарибу кожу Оттащив парня на несколько шагов, Шаммед хотел уже бросить его, но Гариб обхватил руками его ногу и изо всех сил прижал ее к груди. Вырвать ногу не получалось, Гариб висел на ней пудовым куском смолы.
Раздался треск мотоцикла, Шаммед вскинул голову, но тут же опустил ее, не пытаясь уже вырвать у Гариба свою ногу.
Серхан и Адыширин разом соскочили с мотоцикла. Адыширин подбежал к лежащему на земле Гарибу, поднял ему голову, вгляделся в измазанное глиной лицо И вдруг ахнул:
Гариб! Ей-богу, Гариб! Потом снизу вверх посмотрел на Шаммеда: Ты что же это? Хворый мальчишка, а ты?.. Паскуда!
Гариб наконец выпустил Шаммедову ногу.
У него там полная коляска сказал он и, выплюнув грязь, кивнул на мотоцикл.
Серхан подошел к Шаммеду, схватил его за ворот.
Попался, Лисица!
Сколько веревке ни виться, а кончику быть! сказал Адыширин и ладонью обтер Гарибу лицо.
* * *
Малейка обошла все дома на их улице, расспрашивала соседей.
Джавад побывал во всех трех чайханах, по нескольку раз наведывался в разные концы поселка никто даже и не видел Гариба. Речка по щиколотку, ребенок упадет не утонет. Будь во дворе колодцы, решили бы: в колодец свалился. Куда он мог деться? Ведь еле ноги таскает.
Утром ушла, он спал. Пока в школу сходила, часа не прошло. Прихожу нет парня. Куда, думаю, подевался? Послала к тебе соседского парнишку, думаю
Малейка не договорила: отворив калитку, Гариб вошел во двор. Все были в сборе и мать, и Джавад, и Кендиль, и семеро ребятишек. И все смотрели на него чуть не плача. Гарибу стало совестно.
Есть хочу! сказал он, поднявшись на веранду.
За два эти слова Кендиль с Джавадом простили ему все грехи. Мать со слезами на глазах бросилась к плите.
Из дому уходишь сказать трудно? плачущим голосом завела она, но уже так, для порядка. С утра места себе не нахожу. Ну где ты пропадал? Где?
В заповеднике.
В заповеднике?! у Джавада отвалилась челюсть. Один ходил?
Один.
А как же ты добрался?
Туда с попутной, а обратно Серхан на мотоцикле подбросил.
Малейка окинула сына счастливым взглядом, только сейчас заметив, что на нем старая чужая рубашка.
А где ж ты рубашку-то взял, сынок?
Серхан дал. Я свою об кусты порвал. У них там в сторожке полно старья.
Ты что ж, так весь день и ходил голодный? Кендиль сердито отстранила прыгавшего у нее на руках малыша.
Нет. Утром у Серхана поел.
Спасибо тебе, господи! Кендиль подняла глаза к давно не крашенному темному потолку. И болезнь от тебя, и исцеление!
Малейка мысленно воздала хвалу всевышнему.
Джавад хотел было добрым словом помянуть доктора Фарача на небе, мол, бог, а на земле Фарач, но раздумал: вспоминать о нем вспоминать недоброе время; минуло и слава богу.
Гариб сидел у столба на полу веранды, свесив вниз ноги. Иногда спина его касалась столба, и он сдерживался, чтоб не морщиться.
А почему Шаммеда Лисой зовут? спросил он Джавада.
Чего это ты его вспомнил? удивился Джавад.
В заповеднике встретил.
А-а Шаммед вечно где-нибудь в степи таскается, вот и прозвали Да и шустер, подлец. Работать нигде не работает, а живет не хуже других.
Джавад умолк, прислушиваясь, как гудит в пустом животе. Из-за Гариба не поел вовремя, все бегал, бегал И кишки молчали, как засохли, не вспоминал даже. А вот теперь голос подают. Джавад нетерпеливо взглянул на тещу, хлопотавшую у плиты.
3
И дверь, и окна мастерской были распахнуты настежь, и все равно дышать было нечем. Солнце садилось, тени стоявших напротив домов темными ковриками тянулись по земле.
Портной Муми уже закрыл мастерскую, и парикмахер Худуш закрыл свое заведение, и сапожник Велиш. Один Джавад не трогался с места. Сидел за швейной машинкой, подперев мягкой рукой подбородок, и размышлял: «Вот время пришло! Во всем районе десяток стариков осталось, что у меня шапки шьют. Помрут они, что буду делать? Фабрики вон какие шапки выпускают, красивые, ладные. Хочешь кепку, хочешь папаху Гасанкулу, да будет земля ему пухом, говорил, бывало, голову почесать минутки нет, а сейчас хоть весь день чешись. Если так дело пойдет, спустишь, что на черный день припасено, а потом хоть иглой могилу копать. Гариба еще в это дело втравил»
Джавад поглядел на пустую табуретку Гариба и тяжело вздохнул. Застой в делах, конечно, неприятность, но главное не это, главное Гариб вытворяет черт-те что. Вот уже десять дней: удерет с утра в заповедник и до темноты не жди. Только о заповеднике и разговор. О женитьбе даже и не думает, вроде и ни к чему ему, не тянет семьей обзавестись. И про мастерскую ни слова. Слава богу, поправился, окреп. За дело приниматься пора.
Здравствуй, Джавад!
Джавад поднял голову: привалившись к дверному косяку, Шаммед-Лиса щурил на него голубоватые глазки.
Чего это он явился? С тех пор как стоит мастерская, носа ни разу не показывал. Кепку решил заказать? Не похоже. А ведь чего-то ему надо Такой не придет, чтоб о твоем здоровье справиться.
Как делишки, Джавад?
Понемножку
У тебя-то? Брось прибедняться! Твои ножницы не сукно, деньги режут!
Джаваду такое начало не понравилось. «Денег пришел просить? Не дам! На этом свете одолжи, на том получать будешь! Да и то, если ангелы с мечами стоять над ним будут да в котел кипящий толкать»
С чем пришел, Шаммед? С добром?
От меня его отец родной не видел, а ты хочешь, чтоб к тебе с добром!
Выходит, со злом?
Нет. Жаловаться к тебе пришел.
И на кого ж твоя жалоба?
Шаммед достал из кармана «Аврору», вынул сигарету и двумя пальцами стал разминать ее.
На твоего шурина! Он сунул сигарету в рот.
На Гариба?
А у тебя что, полно шуринов?
Чем же он мог тебе насолить? Джавад поднялся с табуретки. Больной парнишка
Шаммед раскурил сигарету, затянулся разок-другой
Никакой он не больной. Пускай я Лиса, большим пальцем руки, державшей сигарету, Шаммед постучал себя по груди, а он псих! Точно.
Да что ж он тебе такого сделал?! Джавад всерьез начал беспокоиться.
Я в заповеднике пяток уток подстрелил, а твой Гариб у меня их из глотки вырвал! Присосался как пиявка, и ни в какую! Клянусь, Джавад, только ради тебя я бы из него кишки выпустил! Ведь Серхан чуть не избил меня. Хорошо, Адыширин вступился.
Джавад представил себе загорелое лицо и мощные руки Серхана: «Врешь, Лиса, Серхан тебе хорошо выдал!»
Будь их хоть сто, Серханов, против меня тьфу! Шаммед-Лиса так глубоко затянулся, словно решил сжечь легкие. Закон за него вот в чем дело.
А ты не нарушай. Зачем закон нарушил?
А если он мне не нравится, его закон? Ладно, Джавад, не об этом у нас разговор. Разговор о твоем шурине
Я потолкую с парнем. Чего лезть не в свое дело? Строгий наказ дам.
В гробу я видел твои наказы! Гариб меня на две сотни выставил! Штраф взяли и ружье отняли. А для меня две сотни Сам знаешь, зарплату не получаю.
За пяток уток две сотни?!
Да, две. Я уж не говорю про ружье. Какое ружье было цены нет. А все твой сосунок! Клянусь, Джавад, только ради тебя не прикончил парня. Думал к нему пойти Где он две сотни возьмет? Вшей и то столько не наловит.
Джавад давно уже все понял. Но тянул, надеялся
Чего ж теперь? спросил он, не глядя на Лису.
Что теперь? Шаммед бросил на пол окурок, придавил его ботинком. Покрой мой убыток, и все. Ружье уж ладно, не в счет.
Джавад опустился на табуретку. «Славно он хочет меня нагреть! Две сотни! Неужели отдать? А если не отдам?.. Ведь его, подлеца, не зря Лисой зовут, дождется случая, такое устроит две тыщи рад будешь дать! Отдать или не отдать?»
Шаммед! Половину возьмешь?
Лиса загнул на правой руке три пальца, а двумя ткнул Джаваду прямо в нос.
Две сотни!