Это я знаю, что от богатого сословья вольготной жизни нам не видать. Я говорю: война-то от нас не зависит.
У землянок горели костры, дымили самоварные трубы, повернутые коленом в ту сторону, куда тянул ветер. Но к вечеру ближе затихали ветра, и теперь дымная хмарь застилала эту песчаную голую, бугристую от землянок местность.
Если посмотреть издали, то земля тут кажется покрытой волдырями, так много нарыли землянок!..
Пестрый, разношерстный селился здесь люд. В тесных норах, вырытых наспех, неподалеку от Ключихи и Медвежьего лога, селились семьями, парами; одинокие мужики объединялись небольшими «артелками»; землянки рыли после работ на площадке, сколачивали двери, столы и нары из тесин и горбылей, потолки застилали толем, заваливали землей и мусором.
За два последних месяца выросло не менее сотни таких убежищ. Среди тружеников земли, которым не удалось пока найти другого жилья (окрестные селенья были уже забиты пришлым рабочим людом, а бараков никак не успевали настроить вдоволь), были здесь и бежавшие от коллективизации, люди с темным прошлым, бродяги без документов. Вначале никого не спрашивали: откуда они? что привело их сюда? Их просто пересчитывали, заносили в списки, чтобы не ошибиться при выдаче хлеба, а требовали только одного работы!..
В Ключихе и Медведеве развелось в тот год немало шинкарок, спекулянтов, воров и прочей вредоносной тли, облепившей большую стройку. Они таскали сюда водку в корзинах, покрытых лопуховыми листьями, в ведрах, в узлах, под пазухой; взламывали по ночам ларьки, срывали у вагонов пломбы.
Однажды в дождливую ночь какая-то шайка разгромила вагон с парфюмерией, и Иван Забава, по его словам, нашел на дороге четыре флакона духов. Сезонники сбывали мануфактуру, спецодежду за водку ключихинским бабам, которые бойко вели запретную торговлю у себя на дому и на городских базарах.
Уголовный розыск, милиция не раз прочищали неводом эту трущобу, но трудно было достать до дна, где прятались двуногие хищники: на илистом дне реки одинаково незаметны и ржавый гвоздь, и камень, и слиток платины. Да и текла эта людская масса подобно той же реке: ежедневно уходили с площадки по две-три сотни человек и еще более прибывало новых. Покинутые землянки занимались тотчас же.
Иван Забава стригун и брадобрей, поселившись здесь недавно, один владел просторной, обжитой землянкой, с надежным запором на двери, что особенно пришлось по душе Мокроусову.
Когда мужики перебрались к нему и разглядели его поближе, Иван оказался скромным, простым, обходительным человеком, нрава общительного, во вкусах нетребовательный, веселый и словоохотливый. За эти редкие качества Харитонушка проникся к нему уважением и легко сносил беззлобные шутки Ивана, который изредка подтрунивал над своими жильцами.
Роста был Иван крупного, с острой бритой головой, с большими прижатыми ушами, с угловатым лбом, с бесцветным взглядом серых глаз. Даже усов не носил, он брился часто, и потому, должно быть, трудно определить, сколько ему лет: то ли тридцать пять, то ли сорок пять? Желтая кожа в мелких морщинках у глаз и на шее, веко на левом глазу подергивалось, когда он смеялся.
Судя по первому впечатлению, много полазил Иван Забава по оврагам и болотам жизни, да и сейчас едва ли нашел свое место.
Раза два в неделю он уезжал в город, ночевал там и возвращался оттуда в чистом белье, там у него были родственники, которые не навестили его ни разу. Любил он удить рыбу по вечерам или утром на зорьке, когда в тихих заливах, укрытых зелеными тальниками, снует несытая рыба.
Червяков, блеснушек и всякой рыбьей приманки держал он в запасе много, и было у него четыре великолепных удилища. Умел ловить и на подпуск. С реки он никогда не приходил без рыбы, изловчался как-то обманывать рыбиц и днем, а обычные рабочие дни были у него чаще всего бездельны. Кроме него был еще парикмахер в Ключихе, в Медведеве, и сюда, на «Кавказ», приходил клиент не каждый.
Иногда Харитонушка помогал ему скоблил от цельного куска мыла стружку, растирал в порошок, а в часы работы подогревал воду, стараясь услужить во всем; пищу для троих готовил тоже он, разные супы и уха с лавровым листом Харитонушке удавались на славу.
Так прошло несколько недель; жители землянки, этой привыкли друг к другу, сжились.
Вернувшись с реки, Мартын улегся на нары, вытянув длинные ноги, а Иван сидел у порога землянки на хвощовой чаконке и негромко, почти про себя, напевал песню чуть-чуть гнусаво:
Есть в Батавии маленький дом
На окраине в поле пустом
Скучно, небось, без бабы-то? спросил его Мокроусов, думая, что поет человек от одиночества. Жениться тебе обузу на руки брать, а так, на обиход, попроще бабу пользительно завести. Теперь за это не осуждают. А для такого коня травы здесь хватит. Девка здесь крупная, чистая, как зерно
Хо, усмехнулся Иван, и бойкий на глазу заиграл живчик. Это зерно, пожалуй, и росток даст а между прочим, насчет алиментов законы строгие. И не виноват, да взыщут. А впрочем, не худо бы завести парочку.
Тут уж засмеялся и Мокроусов:
Ты больно захватистый!.. И одной довольно
Одна-то, может, и есть у меня.
Харитонушка принес с фонтана воды, разжег поодаль землянки костер и, повесив котелок на козла, уселся рядом с Иваном.
Подстриг бы меня, Забавушка, чем так сидеть. Пока светло. Попью чайку и на занятия.
Недавно записался этот непоседливый старик на курсы монтажников, и вот уж пять вечеров ходил вместе с молодыми в барак, где обучалось несколько групп.
Садись давай, студент, подтрунивал Забава, пододвигая ему табуретку.
Тебе бы в церковь надо ходить, а ты с тетрадкой бегаешь! крикнул из землянки Мартын.
Мне церковь ни к чему, чуть сердито глянул на него старик. В церквах-то, Мартынушка, одно мошенство. Когда-то и я топтал туда дорожку, да проку не получалось. А денег попам пересовал прямо страх! Троих бы сынов на эти деньги выучил, право.
Иван одел его простынкой и привычно защелкал ножницами, а поглядеть на них выполз на луговину и Мартын. Стригли Харитонушку «под кружало». Волосы были густые, жесткие, кое-где пробивалась серебристая седина, а борода длинная и густая была уже пестрой от седых прядей.
Ты мне и бороду подправь, попросил он, сидя с низко опущенной головой, и ладошкой показал, насколько ему укоротить желательно. Куда ни глянь кругом молодежь безусая, стыдненько вроде с таким помелом ходить.
Мартын подозрительно покосился на него, но промолчал.
Пожилому крестьянину приличествует бородка, заметил, между прочим, Забава, держа его за бороду. В прежнее время ученые люди и то волоском не брезговали и даже законно похвалялись. Петр Первый сильная личность новую моду ввел, а нынешний век, можно сказать, совсем голый.
И не разобрать было или он восторгается обилием работы, которой награждало его время, или осуждает. Сам же он брился кругом, как и Макар Макарыч Подшибихин, прибегавший сюда частенько. Харитон сказал:
Живых ученых не видал, а на карточках действительно Я три года себя подправляю, иначе нельзя: третье лето с заграничными господами работаю. Один заводище в лесу сгрохали, теперь господь привел и второму подмогой стать. А этой зимой в колхоз влился. Никто до меня не решался, а я махнул.
И не каешься? спросил Иван.
Кайся тот, кто грешит, а в колхозе греха нету. Я вроде на меже стою, промеж деревни и городу: там поработаю сюда приду. Вот он я такой, пролетария всех стран! заключил старик.
Это хорошо, что на меже стоишь, похвалил Забава, наводя красоту на благообразный лик Харитонушки. А что за завод такой, в лесу? Не любил Иван молчать во время работы, потому и спрашивал.
А такой на оборону страны поважнее этого
А кормили как? Лучше, чем здесь? или
Как же, хорошо кормили. Там в пяти верстах узловая станция, Ломовка прозывается. Ну оттуда и везли всего.
Не знай, не бывал в этой Ломовке, безразлично сказал Иван.
Да, великое дело харч, вздохнул Мартын. А у нас здесь одни дыры да прорывы за хлебом и то приходится стоять в очереди дорогие часы.
Ну, ты не больно бережешь их, часы эти, сказал Харитонушка.
Берег бы, да не приходится Утром давеча встали за хлебом, а Колыванов на машине ехал, увидал и всех до единого прогнал на работу А работа, она что ж не медведь, в лес не убежит.
Иван аккуратно, не торопясь, расчесывал старику прямой рядок, поддерживая затылок широкой ладонью. Сильная, но мягкая была у него рука.
Одеколончиком спрыснуть? по привычке или в шутку спросил он, легко нагнувшись.
Вон Мартынушку спрысни, у него в голове кружение, сказал Харитонушка и, посбив с колен и плеч волосы, пошел к костру, где закипал чайник.
Тут, на чурбашке у огня, и сидел он подстриженный, чистый после купанья, а когда, напившись чаю, собрался на занятия, Мартын добродушно улыбнулся:
Грифель-то не забудь а то учитель двойку поставит!.. Чудно, право
Мокроусов допивал свою кружку чая, а Иван Забава опять уселся на койку.
В картишки не сыграем? лукаво подмигнул парикмахер, вынув из-под подушки новую колоду карт.
Ну что ты! испугался Мартын, еще не опомнившийся после первого проигрыша. Не стану: однова хватит. Червонцы на дороге не валяются. За них, окаянных, спину ломать приходится.
А я тебе проиграть хотел.
Иван, не выпуская его из глаз, достал из кармана деньги и отдал Мартыну, признавшись в том, что неудобно ему как-то брать хотя и выигранные, но по существу чужие деньги, тем более, что живут вместе, в одной землянке, имеют общий стол. Мокроусов с благодарностью принял их и запер в свой сундучок.
ГЛАВА IIIТревога
Не забыл Дынников своего обещания и прислал Парфену Томилину новехонькую пару из плотной парусины. Хоть сто годов носи не износишь! Правда, сшит был подарочек не по размеру: штаны широкие, длинные, пола пиджака, если запахнуть ее, доставала до плеча, но даровому коньку не смотрят в зубы. Парфен обносился очень, и потому как нельзя более кстати пришлась обновка.
Парфен надел ее и несколько раз выходил из палатки, будто по делу, но единственно для того, чтобы подивовались на него другие.
Однако его не замечал никто, или от зависти показывали вид, что не замечают Да, скорее всего так: завидуют!..
Подмигивая себе, возвращался он обратно, снимал костюм, шумя добротной материей, и надевал опять. Никак не сиделось ему на месте Вот придут ребята с занятий и ахнут, увидав разодетого старика, а Парфен улыбнется и промолчит нет, даже не улыбнется!.. А ежели спросят: откуда взял? «Самый большой начальник прислал», скажет он тогда и, взяв котелок, тут же уйдет за водой Пускай без него обсуждают, почему Парфену сирому, безродному старику выпала такая честь!..
Время, когда обычно возвращался Володька с ребятами, уже прошло, остывал и чайник, вскипяченный Парфеном, а их все еще не было.
Старательнее, чем прежде, подмел он голичком земляной пол, взбил подушку на Володькиной постели, разгладил руками морщинки на одеяле и накрыл им подушку, чтобы не пылилась, так изредка делал он, когда Володька оставлял постель неубранной. Но сегодня Парфен оправил все постели, вымытый стол покрыл свежей газетой, и палатка преобразилась!.. И самому было любо такое прибранство.
Никогда он не ждал ребят с таким нетерпением как сегодня. Он вышел опять из палатки, чтобы посмотреть на дорогу не идут ли?.. Но слезящемуся и единственному глазу его доступно было немногое. Сперва показалось Парфену, что идут!.. Но когда он пригляделся пристальнее, узнал чужих: тропой к палаткам приближались владимирские. Потом целой ватагой привалили девки, с крикливым шумом проходя мимо него.
Настюха! окликнул он Горохову. А мои-то ребятки где?.. не видала?
Вон, за нами идут.
А я, мол, пора бы уж, а все нет и нет Ну а коли вы явились, значит, и они следом за вами.
Девки рассмеялись чему-то громко и разбрелись по своим палаткам.
Парфен принес стружек, зажег, чайник повесил опять над костерком и, стоя перед огнем на коленях, то-и дело поглядывал на дорогу. И, наконец, увидел.
Ну, как, деда? еще издали крикнул Володька. Разве не готов еще?
Готов, готов, родимый давно дожидаю скипятил. Остыл малость подшуровать надо. Вы ноне, голубчики, совсем заработались
Он заметил, что ребята пришли чем-то довольные, веселые (а это было для него всего дороже!). У Володьки в руках завернуто что-то в бумагу не иначе получка была, чего-то купили Ну, и Парфен сегодня с обновой!.. Она, сложенная аккуратно, лежит на постели в самом углу.
Уже снимая чайник, Парфен поднялся с земли и вдруг замер, услышав Сережкин голос:
Володьк, смотри: это чего такое? спросил он так, будто уличил в краже. Везет нам, добавил он с горькой догадкой.
Парфен тут же вошел в палатку, чтобы поскорее объяснить Володька, развернув брезентовый пиджак, разглядывал его, согнувшись над нарами, и Парфен, войдя, увидел его покрасневшую щеку. А Сережка рябой и востроглазый парень, не мигая, уставился в лицо смущенного старика.
Где взял? спросил Володька в замешательстве.
Старик робко, точно боялся, что не поверят, забормотал что-то, кивал, щурился, готовый заплакать, и в то же время по-детски глупо улыбался. Потом немного стал смелее:
А вот взял обновка такая По этому случаю, надену завтра носить буду Если понадобится куда в дождь или еще куда и вы надевайте. Всем хватит.
Да ты говори: кто дал? поправил себя Володька, сообразив, наконец, что Парфен не вор ведь.
Не дал, а принесли Посыльный человек пришел и спрашивает: «Тебя как зовут?» Парфен, говорю, Томилин.
«На, говорит, распишись и получай пару по приказанью Дынникова». Что я скажу, я неученый. Поставил крестик, а это взял А как же!.. Он был у меня, спросил, как живу. Хорошо, мол, живу, не обижают. Вот, поглядите-ка, добро какое! И, широко развернув на нарах, показывал.
Ты утонешь в нем, засмеялся Сережка.
Зачем тонуть!.. Я живой человек, подпояшусь. Он хотел надеть при них, но ребята торопились на курсы. Они сели за стол, разложив хлеб, колбасу и яблоки, велели Парфену садиться вместе с ними.
По-сиротски он примостился на краешек табуретки и тянулся рукой издали.
Сережка будто впервые увидел, как старик прикасается к этому чужому хлебу, взял два ломтика колбасы, но второй тут же положил обратно, а, когда ели яблоки, Парфен выбрал себе одно поменьше, с лежалыми пятнами, вытер об колено. И тут Сережка понял, что старик никогда, ни на минуту не забывает своего сиротства и беззащитности. И ему стало жаль его.
Ты что же самое плохое взял? запросто сказал Сережка и дал ему самое крупное, чистое. Мы одна семья; равная. Привыкай.
Бог спасет, промолвил Парфен тихо. В маленькой сухой руке он долго держал это яблоко, не решаясь есть; потом, поглядев на Володьку, поднес ко рту.
Его бы на полку для красы Бывало, в саду у меня антоновка Упадет далеко слышно По три корзины с одного дерева снимал. Да, по три с одного. Погибло: мыши обгрызли.
Сережка Бисеров принес, оказывается, новые ботинки и, прежде чем идти на курсы, примерил их. Черные, с глубоким блеском, они скрипели, когда он прошелся вдоль нар.
Ну как, хороши, деда?
За мое почтение любая девка наденет. Поберегай их, надольше хватит Со скрипом, что ли?.. Дорогая обувь всегда со скрипом Не пляши в них, а то разобьешь А на курцы ступай в них За партой сидеть не глину рыть.
Провожая ребят на курсы, старик радовался их достатку и поучал бережливости, как в былое время поучал своего сына. Теперь он не чувствовал себя нищим, заброшенным и безродным приживальщиком, у кого нет ни крова, ни родни, ни собственной силы. Нынче у Парфена Томилина было все, на что имеет право человек!..
В палатку вбежал незнакомый парень с фонарем в руке.
Где люди? задыхаясь спросил он, и поднятый над его головой фонарь осветил пустые койки.
Вот я есть, вскочил Парфен, встревожившись крайне. А кого надо? Ребят? Они на своем месте, ежедень учатся Скоро придут в пятнадцатом бараке они али чего случилось?
Да, в гавани цемент Давай, беги за ними, чтобы все в гавань!.. сейчас же! Он побежал луговиной, размахивая огнем, и светлое пятно по земле бежало с ним вместе.
Парфен, весь дрожа, искал в потемках свою шапку, да так и не нашел. Чтобы сократить путь, он направился прямиком, натыкаясь на пни и обрубки бревен, попадавшиеся на пути.