Я почем знаю Может, и случайно ножик в карман попал Но если даже и правда, я не выдам зачем на себя грех брать?.. И без того многих к рукам прибрали А все-таки, кто посмелее, того не запугаешь ничем Вон у баржи скорлупку кто-то ломиком прошиб, не струсил
Горячий прислащенный чай застревал у Мартына в глотке, даже одного стакана он не осилил, а к мягкому хлебу совсем не притронулся.
А Иван, натешившись, сказал под конец, что очень обожает шутку
Но так и не узнал мужик, какими судьбами очутился чужой нож у него в кармане
«Значит, ошибка вышла», решил про себя Мартын, стараясь успокоить себя и не мог: уж очень подозрительно, зловеще шутил с ним Забава.
«Напрасно я связался с этим стригуном: обстрижет меня догола, да в таком виде и властям предаст, как Христа Иуда Такого дыму напустил, что угоришь и не оклемаешься. Помилуй бог. Он еще тогда, на реке, наветки давал, да я, дурак, не додумался А может, и впрямь шутит?.. Человек он с большим понятием, не пойдет на это. Я ему жить не мешаю»
Засыпая, Мартын с облегчением чувствовал, как постепенно слабнет и редеет та густая паутина, которая неожиданно облепила его со всех сторон.
А утром, лишь только Мартын проснулся, навалилась новая беда: Иван, перечитывая газету, оставленную Макаром, наткнулся вдруг на что-то и ахнул от удивления:
Вот это новость!.. как же я вчера проглядел? и тревожно повел на Мартына бровью. За тебя принялись.
Где?.. кто? рванулся с топчана Мокроусов, лохматый, огромный, с выпученными, почти безумными глазами.
А вот почитай: «Мокроусова на черную доску».
Так что же он, стерва, вчера не сказал?! заорал Мартын, вспомнив Макара Макарыча, и тряс газетой, сжав ее в кулаке.
Не знаю Впрочем, догадываюсь: ты бы ему тогда и купол прошиб и деньги обратно отнял, а это ему невыгодно.
Иван взял ведро и, погромыхивая им, пошел к фонтану, предоставив взбешенного мужика самому себе Действительно, лучше было ему не видеть, как мечется в землянке и, точно помешанный, рвет и топчет газету Мартын.
ГЛАВА VIIIПестрые будни
Борис Сергеевич Дынников, не имевший собственных сбережений и приличного жилища, распоряжался миллионами. Завод и город сооружения невиданной грандиозности захватили его целиком, и для себя, собственно, не оставалось пока ничего. Он отдал бы им больше, если бы обнаружил в себе хоть крупицу неиспользуемой энергии. И в то же время, оглядываясь назад, на вчерашний день, нередко замечал, что там много излишней силы, времени и денег потрачено впустую, и это злило.
Деньги привозили к нему на машинах, в кожаных тугих сумках, набитых доверху и зашнурованных цепями, и как бы ни велика была получка, ее хватало буквально на несколько дней. Квартальная программа капиталовложений выросла до одиннадцати миллионов. Уже возводили стены корпусов завода; начали прибывать металлоконструкции из Америки, Германии, котлы из Англии, и днем и ночью на площадку ползли эшелоны строительных материалов, по двадцать, по тридцать эшелонов в сутки Нужно вынуть пять миллионов кубометров земли, а пока вынута лишь одна пятая доля. Каждый куб обходился ему на гривенник дороже, чем в Америке, кладка стен дороже на семь процентов; простой машин и ремонт их составлял почти половину их рабочего времени; запасов стекла хватило бы на два корпуса, но кто-то ночью отцепил товарный вагон: с разбега в триста метров он воткнулся в вагоны со стеклом и всей партии как не бывало! Рессорную сталь засунули в гавань, и Штальмер резал ее на хомуты для связи ледорезов и свай. Когда Дынников хватился, то оказалось, полторы тонны уже извели, а хомуты стальные полопались. Так многое летело, как в прорву, и он всерьез тревожился, что исчерпает средства, обанкротится раньше, чем подведет корпуса под крышу.
Особенно тревожила гавань, где без тяжелых происшествий не проходило ни одной декады. Инженер Штальмер, производитель работ в гавани иностранец, человек с партбилетом 1923 года, горячий, но близорукий, на прошлом пленуме райкома все свел к одному:
«Надо думать о пользе суровых репрессий к виновникам аварий. Но нельзя забывать и то, что такой завод страна строит впервые, опыта нет Люди пришли из деревни, молодежи, да и нам простительно ошибаться».
«Первый почин всегда обходится дороже, но мы самая богатая страна в мире, за нашей спиной золотые горы Республики» Так и сейчас не понимал Дынников, что же хотел этим сказать Штальмер.
Просмотров и ошибок у него в гавани больше, чем на других участках; он был речист не в меру и часто ссылался на особые условия своей работы, тем более, что он «не строитель, а литейщик». Чья-то сильная рука в Высшем Совете Народного Хозяйства поддерживала его, и это сказывалось на всем его поведении.
По вызову Олейниковой Штальмер явился, но с опозданием на час.
Высокий, плечистый, с темными курчавыми волосами, с крупным мясистым лицом, с дерзки смелым выражением глаз бойких, карих и немного злых в неглубоких подбровных ямках.
Он всегда ходил в сапогах, синих галифе и зеленой рубахе под широким ремнем.
Через приемную он прямо прошел в кабинет, кивнув Олейниковой с какой-то принужденной вежливостью.
Подождите у него главный инженер, попробовала остановить Мария, но он будто не слышал.
Дынников начал с того: сколько бочек цемента разбито при разгрузке ночью? Когда закончат третий причал?..
Штальмер не считал бочки, но ребята были аккуратны и под жестоким ливнем всю ночь работали дружно, за исключением одной бригады мокроусовской Причины аварии выясняются следственными органами. Штальмер требовал лесу, выкатывают на берег три последних плота, и через пять дней не только гавань, но и площадка завода и соцгорода «сядут на голодный паек». Слегка посмеиваясь, он предлагал «завернуть на двор» двенадцать чужих плотов, по ошибке пригнанных и стоящих теперь на рейде против гавани.
Чьи это? соблазнился было Дынников, потому что лес нужен до зарезу.
Треста механического транспорта нашего дружка Не плохо бы ему отплатить за прежнее а?.. Мы не ушкуйники, но что будешь делать?.. Завод дороже всего Намылят голову?.. но остаться без леса страшнее стройка в разгаре, темпы решают все Сегодня два буксира послать можно и все будет устроено, а?..
Не торопитесь с этим, проговорил Дынников, решив посоветоваться с Колывановым.
Стекла тоже нет?
Штальмер пожал плечами:
Да, к сожалению транспортный отдел наш славится ленью, неповоротливостью, и никогда не найдешь концов.
Резкий в суждениях о других, Штальмер почтительно, с подчеркнутым уважением относился к Дынникову и однажды на собрании назвал его талантливым. Нынче он выслушал все замечания начальника с повышенной нервозностью, но больше ни в чем уже не оправдывал себя, ни на кого не ссылался и обещал точнее составить расписание землеройных машин, тракторов, усилить контроль на своей площадке, пересмотреть людей и ускорить работу на причальной линии.
Весь этот месяц Борис Сергеевич работал с утроенной энергией, уплотняя свой шестнадцатичасовой рабочий день.
Двести молодых инженеров, с дипломами и без них, требовали повседневной опеки, руководства и проверки; рискуя, они частенько ошибались, а свои ошибки нередко укрывали, сваливали на других. Дынников, сам нуждаясь во многом, тащил их за руку, подбодрял, а изредка бил в приказах и на собраниях. Отбирая из них работников покрупнее, он накладывал полный воз и говорил: вези, а отвечать будем вместе.
Щадя казну, материалы, он ужимал, где только мог, торговался с контрагентами, подрядчиками, писал строжайшие приказы, ставил дежурные посты, посылал контролеров, ездил сам. Четырехместный «фордик» его, точно загнанная лошадь, ползал по этому ухабистому бездорожью, появляясь всюду и днем и ночью. Иногда целыми днями инженер не бывал в конторе, редко удавалось найти четыре-пять часов в сутки для сна. Он любил спорт и пожертвовал этой привязанностью; сперва ждал, что вот получит генеральный план и эскизные чертежи объектов, тогда все войдет в норму, появится некоторый досуг и станет легче. Но, оказалось, работы возросли втройне. Он уставал, но даже себе не сознавался в этом, а иногда, задерживаясь на постройке до поздней ночи, засыпал в своем кабинете на кожаном диване, подкладывая под голову кипу газет. Случалось и так утомленный до крайней степени, он не засыпал ни на час.
Тогда он заставил себя работать по-другому: выкраивал время для отдыха; строго придерживаясь расписания, по утрам занимался гимнастикой, по выходным иногда катался вместе с приятелями или один на машине. А скоро нашел и потерянную дорожку к реке, для купанья не так уж много требуется времени; изредка бывая в городе, заглядывал в тир и пробивал там мишени.
Сегодня в полдень, когда в кабинете он остался один, проводив толпу корреспондентов, вошла Олейникова с бумагами. Подписывая их, он сидел за столом, изредка взглядывая на Марию.
Ну как устроились?.. Как живете? спрашивал он. Нравится?..
Комната, куда переселилась она недавно, была такая же маленькая, как и в общежитии грузчиков, но гораздо удобней: недалеко от конторы, с окном на юг, к реке, заслоненной ольховником, над которым поднимались лесистые откосы правобережья. Все то немногое, чем владела она, кровать, комод с зеркалом, этажерка с книгами, стол, два стула, было заработано здесь самою. По вечерам она любила сидеть у раскрытого окна с книгой, прохладный воздух тянет с реки, и слышно, как идут по реке пароходы.
Да, нравится, ответила она. Я вам очень благодарна. И смутившись его взгляда, открытого и улыбчивого, добавила: Я хотела пригласить вас на новоселье, но вы не придете вам некогда.
Почему?.. приду, непременно я уже собираюсь, шутил он. У меня на реке парусная лодка В выходной день могу покатать вас. Потом на новоселье Условились?..
Он подал ей пачку счетов и писем, но из рук не выпускал их пока.
Срочные есть Ровно в три соедините меня с банком Разговор с Москвой в четыре Постойте что-то еще я хотел вам сказать?.. Нет, все Да!.. а по вечерам, когда этак не хватает чего-то в жизни, не скучаете?.. Ну и хорошо. Идите Если будут какие-нибудь неприятности, не огорчайтесь чепуха не стоит обращать внимания.
Он не досказал свою мысль, а Мария, несколько смущенная его обмолвкой, не догадалась спросить, что означает это предупреждение.
Он был прост в обращении с нею, снисходителен к ее несовершенной пока работе, понимая, что обязанности ее по сложности и по объему во много раз превосходят все, что делала она прежде.
Осваивалась она довольно быстро и прочно, старалась запоминать людей, подчиненных Борису Сергеевичу, дорожила его временем с той женской заботливостью и строгостью, которую нельзя не заметить сразу, и Дынников оценил это. В ее «бумажном хозяйстве», как выразился он сегодня, наступил разумный порядок.
Работать ей стало легче, а знаки внимания молодых инженеров, особенно самого Дынникова, чуть-чуть пьянили и опять будили в ней ненадолго заглохнувшее чувство женщины. Она стала одеваться лучше, зная, что к ней идет.
Научившись беречь время Бориса Сергеевича, она бережно относилась теперь и к своему, стараясь разумней использовать досуг: два раза в пятидневку ездила в город на курсы стенографии, и дорога не обременяла ее.
Ложась спать почти всегда в двенадцать, заводила будильник, и тот ровно в семь будил ее своей металлической рассыпчатой музыкой.
Недавно она написала Авдентову письмо уже последнее, закончив на этом все, и не ждала ответа.
ГЛАВА IXЗнакомые тени
Ну Маруся! новостей я тебе принесла полный кошель! возгласила Настя Горохова, бурей врываясь в комнату. Да у тебя все по-другому?
Настя хозяйственно ощупывала новые вещи: и тканьевое одеяло на кровати, и полотняное платье, висевшее под марлей на гвоздике, и ситцевую занавеску; потрогала книги на этажерке и полюбовалась пейзажем из окна.
Усевшись на подоконник, она начала рассказывать о ночной работе, о Галке, которая лежит в больнице, о Сереже, о Володьке Сенцове и Петьке, догнавших на свету уплывающий плот, за которых она боялась. (По счастью, все кончилось тогда благополучно).
Мокроусова Мартына знаешь ли?.. Его из бригадиров прогнали, собранье было Штальмер самыми последними словами ругался, я думала изобьет его! С таким позором выгнали страх!.. в газете пропечатали А бригаду отдали Петьке Радаеву.
А у тебя как?
А вот так. Теперь я не просто подручный, а хозяин делу. Приходи, полюбуйся, как приказываю. И, свирепо сдвинув брови, почти угрожающе кивнула. Не вырвутся!
О сердечных своих делах она стеснялась рассказывать, да Мария и не спрашивала. Потом смеялись, вспоминая первый день в палатках на Медвежьем логу, переселение из города на площадку, работу в порту и житье у Фаины Львовны, но дальше, в прошлое, уходить обеим не было охоты.
Мария спросила о Кате Кожевниковой, а Настя брезгливо поморщилась:
Сгинула, ни слуху, ни духу ежели встречу такую трепку дам сто годов пропомнит!.. Ба! спохватилась она, вскочив с подоконника. Самое-то главное и позабыла. Меня и Володьку в комсомол приняли
Приняли? порадовалась за нее подруга, зная, с каким нетерпением ждала Настя этого дня.
Угу да еще как! с почетом Ну, давай угощай меня.
Только белый хлеб да банка консервов случились у молодой хозяйки на этот раз и больше угощать было нечем.
Ты нынче какая-то особенная, взглянула Мария, восторгаясь кипящим здоровьем и возбужденным ее лицом. Или давно не виделись мы с тобой
Давно Я соскучилась Приходи к нам. И понизив голос до шепота, сказала: А мы с Сергеем-то поженились!
Так чего же до сих пор молчала!
Стесняюсь и самой все не верилось я думала, что он А как выяснилось все, так и пошли расписываться Вчера ходили Пока в палатках врознь поживем, а там вместе Проводи меня я тороплюсь на курсы надо
Мария пошла проводить ее.
По небу, точно серые льдины, несло ветром грязные лохмотья облаков, закат был пестрый и какой-то холодный, неприветливый. После ночного ливня зелень не успела обсохнуть за этот хмурый ветреный день, дороги были непролазны, и даже галоши не спасли бы новеньких туфель Олейниковой.
Пришлось идти нетронутым полем, откуда виднелись среди высоких взметов глины белые, невысокие, пока в рост человека, стены корпусов. Местами их закрывала частая сетка лесов; железобетонные колонны, точно срубленные пни, торчали из перекопанной земли, и невозможно было себе представить, как и когда осилят эту стройку люди!.. Но белые, словно сахарные, стены с каждым днем заметно росли, удлинялись, и когда Олейникова возвращалась с работы, то замечала, что они стали немного выше Вот, вправо от будущей конторы, нынче появился шахтный подъемник, закрепленный тросами, на нем красная из фанеры звезда, а на верхушке трепещет флаг.
В том месте, где заложили фундамент гаража, Олейникова увидала Макара Подшибихина и одного из работников жилотдела, сидевших на бревнах за канавой. Бывший секретарь что-то уж очень настойчиво доказывал своему усатому соседу в соломенной шляпе и все тыкал пальцем в газету, которую держал на коленях.
Несколько позже, когда подруги переходили шоссе, Макар Макарыч прошмыгнул мимо с портфелем под мышкой и будто не заметил Олейникову Непостижимо, как он успел за это короткое время поговорить с человеком, потом сделать немалый крюк, когда они, шагая скоро, не прошли и ста сажен! Встрепанный, угрожающий его вид и эта газета, с которой он носился, показались Марии подозрительными, и мысль, подобно дурному предчувствию, омрачила ее.
Настя остановилась, чтобы проститься, и только тут, зачем-то оглянувшись по сторонам, осторожно спросила, точно предупреждала о несчастьи:
А ты чего это натворила, а?..
Где? Когда?
Во вчерашней газете Да ты разве не читала!.. Там, где и про Мокроусова писано Сережа мне одной прочитал, а другим не сказывает, чтобы меньше разговору было. Вот и приходила упредить тебя.
А про что там? забеспокоилась Мария. Кто пишет?
Да ничего не проставлено а только говорится: «Наглая выходка» Ты непременно узнай, как бы чего не случилось. А впредь гляди тут всяких чертей, мазуриков полно, и не ждешь, как боком на рог наскочишь.
В киосках еще торговали, и Олейникова пошла туда, совершенно теряясь в тревожных догадках: что такое нашли за ней? в чем ее проступок? По дороге к бараку ей попадались знакомые люди, которые, конечно, уже знают все, и она вплоть до своего барака не смела вынуть газету из сумочки, куда спрятала ее от посторонних глаз.