«Я должен увидеть ее», решил он.
Наступал час, когда обычно возвращались с работы его сожители. Он вышел на крыльцо и, сидя на перилах, смотрел туда, где полыхал пожар великого заката Там, расплавленное, вскипало розовой пеной какое-то зернистое небо, а в стороне, на северо-запад, тянулись горным хребтом снежно-белые облака.
К бараку скорым шагом подходила пожилая уборщица, недавно приехавшая из лесной ветлужской деревеньки:
А вас тут девушка спрашивала.
Какая? когда? обернулся Авдентов взволнованно.
После полден вскоре
Велела передать что-нибудь?..
Да, письмо-грамотку «Передай, говорит, непременно самому в руки». Я сейчас, и, убегая к себе в комнату, громко стучала каблуками.
Он закурил, чтобы хоть этим умерить радостное беспокойство Его не удивил в эту минуту неряшливо сложенный вчетверо листок прожелтелой бумаги с его фамилией:
«Завтра, в 7 утра, поступает девять (9) вагонов силикатного кирпича, семь (7) вагонов лесу и двенадцать (12) платформ металлоконструкций для вашего цеха.
Обеспечьте разгрузку полностью, с расчетом к 23 часам освободить путь для прибывающего эшелона с бутовым камнем и лесом.
Подчиняясь силе инерции, мысли его легко перескочили все эти вагоны, и только минутой позже повернули назад, к цифрам, подчеркнутым жирной волнистой линией. Он почесал за ухом, уперся взглядом опять в листок, а уборщица стояла перед ним и чего-то ждала.
Вам, что ли? спросила она.
Да, да, мне вагоны завтра в шесть вставать Не проспать бы. Вы разбудите меня, и пошел к фонтану, чтобы холодной водой освежить голову.
Авдентов, деньги получил? еще издали кричал ему курчавый и низенький прораб.
Нет!..
Приятели подошли ближе; один уже засучивал рукава, другой снимал рубаху, третий растянулся на лужке, ожидая своей очереди к воде.
Как так нет денег?.. У инженера должна быть в кармане постоянная сотня, а на сберкнижке минимум три тысячи, пустословил безунывный прораб, тоже не имевший пятерки за душой. Наша коммуна доверила тебе животы наши, а ты о благосостоянии нашем не печешься. Аванс тебе дали?
Нет. Кассир пришел пустой, как грек. Обещает дать завтра, а у меня с шести утра и до полночи пробка на участке: двадцать восемь вагонов Здорово?.. Теперь график погоню вверх. Так что за хлебом сходи ты.
Он уже хвалился своим богатством, которое подвалило ему вдруг, а курчавый весельчак завидовал, вздыхая шумно:
А я сегодня гавань принял от Штальмера Худое решето: одни дыры. Ни лесу, ни камня, ни гравия Хоть лыком эстакаду крепи Чего он думал только, иностранная светлая голова!.. Теперь я понял, почему Дынников предупреждал нас Ох и растрясет меня на этих кочках!.. беда!
Зато денег будешь получать кучу, заметил третий.
Этого добра будет!.. а вот леса, железа нет Мне бы теперь плотов хоть тридцать!.. Я бы вывернулся Миша, выручи: вагончика три одолжи мне по-шабровски, а?.. Соседи ведь Да, вздыхал он, придется и мне раненько вставать.
Где-то за поселком, кажется, на Медвежьем логу, играла плясовую чья-то гармонь, заливаясь на закате; потом дружные голоса запели волжскую песню; она крепчала и поднималась выше, и молодой прораб, обхватив колени руками и слегка покачиваясь, подпевал негромко.
ГЛАВА VIIIДни и люди
Утро выдалось тихое, ясное. В сонном воздухе возникали, постепенно нарастая, звуки. Обе бригады Сенцова и Бисерова были уже на площадке и осматривали металлоконструкции, когда пришел Авдентов, одетый по-летнему: было тепло, как бывает нередко осенью, после сухого и долгого лета.
От механосборочного цеха, вдоль белой стены, тянувшейся на полкилометра, полз гусеничный кран их давнишний знакомец на широких лапах, но уже с новой стрелой.
Ба! обрадовался Сережка встрече «Ларион-американец»!.. С добрым утром, железная головушка, чугунно брюхо!.. Опять с нами? Кран двигался прямо на них, и Сережка посторонился. Эге, да ему и новую шейку с хоботком наставили. Товарищ прораб, разъясните ее назначение.
Авдентову с первого взгляда понравился этот бойкий веселый бригадир, со звонким жестковатым голосом, подошедший к нему близко.
Это Штальмер приспособил, вспомнил Бисеров. На днях в газете о нем писали и очень хвалили. А нам преподаватель рассказывал, что другие краны употребляют при разгрузке.
Да, 2025-тонный «Браунхойст» и «Огайо» они, очевидно, заняты на прессовом и механосборочном.
День обещал быть весьма неудачным; «Лорейн» не мог осилить колонн, весивших каждая по три с половиной тонны, ни тем более пролетов с фонарем, весом в пять с половиной тонн, да помимо того, и радиус действия этого крана весьма невелик. Сущим недоразумением является присылка его на участок. Он поднимает только самые легкие части, и придется специально выбирать их с платформ.
Он сбегал в контору Штальмера, но того еще не было на площадке, терять же времени не хотелось, и Авдентов приступил к разгрузке.
В девять часов он опять сделал попытку объясниться со своим начальником, но не застал и теперь: тот ушел к Дынникову.
Прождав с полчаса, Авдентов два раза спрашивал по телефону, и оттуда ответили, наконец, что Штальмер будет на литейном через сорок минут. Дождаться его было легче, чем идти к Дынникову.
Других поднимает рано, а сам спит, нервничал Авдентов, думая, что единственная причина его беспокойства заключается в несогласованных действиях начальства.
Штальмер «утешил» его тем, что два «Браунхойста» освободятся не раньше трех часов дня, что Дынников торопится закончить сборку прессового цеха и раньше трех краны не придут. Авдентов развел руками, не сказав ни слова. Партия груза была значительной, срок дали жесткий, спозаранок пригнали людей, а оказывается ничто не готово!
«Лорейн» медленно двигался вдоль железнодорожного полотна, и поэтому после пяти часов работы узкая площадка была сплошь завалена мелкими частями конструкций.
Солнце припекало сильно, облаками носилась по площадке взбудораженная машинами и ветром пыль. В обеденный перерыв Авдентов сбегал к фонтану, чтобы смыть с себя хоть частицу усталости, ходил в столовую и все поглядывал по сторонам не встретит ли где Марию. Из соседнего магазина вышла молодая женщина, он нагнал ее, но это была не та.
«Я позвоню ей», решил он, совсем позабыв о том, что, собственно, и говорить больше не о чем.
Кран не прислали и в три часа разгрузка явно срывалась, и ему ничего не оставалось делать, как идти к самому Дынникову с жалобой.
По дороге он думал: какая точность и порядок были в работе армии и какая неразбериха здесь!.. Ему уже казалось, что управлять танком, сидя в душной и раскаленной коробке, куда легче, чем быть инженером на стройке И все-таки «Да, да, я непременно позвоню ей», повторил он, и вдруг остановился: у нарзанного киоска стояла она, глядя в его сторону.
Он подошел.
Здравствуй, я очень рад, улыбнулся он, я только что сейчас о тебе думал а вчера все почему-то ждал записки и представь получил
Я не писала вам и она пожала плечами.
Но тем не менее, я получил. Он смотрел ей теперь прямо в глаза и, кажется, сердился: Да, не писала и, наверно, никогда не напишешь больше Я говорю глупости, извини. Но действительно, я очень ждал и вот получил приказ разгружать вагоны Идем, я хоть провожу тебя немного. Куда идешь, Маруся?..
К Борису. В половине пятого он уезжает в город и мне надо наказать ему одну вещь. Боюсь, что запоздала.
У ней были свои дела, заботы, общие с мужем, никакого отношения не имевшие к Авдентову, и все же хотелось знать о них. Он даже спросил, когда встала она, с чего начинается его рабочий день, чем она занята вообще, словно этим путем можно было пройти к ее сердцу и заглянуть, что там теперь?
О наших прежних отношениях ты говорила ему? осмелился он.
Вообще да а лично про тебя нет.
И хорошо к тебе относится?
Я уже сказала в прошлый раз.
Когда-нибудь, когда станет тяжело, мне можно позвонить тебе?
Звони пятнадцать, ноль и две тройки но о чем говорить нам?..
Хоть услышать твой голос Какая ты стала! восторженно и тихо вымолвил он.
Кажется, все такая же.
Нет. Усилием воли он сдержал себя, чтобы не перейти черту, которая разделяла их жизни. Нет еще лучше, красивее и дороже.
Что вы этим хотите сказать? взглянула она пристально. Ну я тороплюсь.
Он первый протянул руку, не спуская с нее влюбленного взора, и в этот же миг промчался мимо, окутанный пылью, темно-синий «линкольн».
Это он! чуть испугалась Мария. Как жаль я сама же просила его, и я же Он так занят. И в голосе ее дрожала нотка сожаления и недовольства.
Я не знаю, что ты поручила ему но мне неприятно, если из-за меня произойдет хоть маленькая неудача или задержка в чем-нибудь.
Вообще, не будем говорить об этом Как устроился? спросила она.
Пока в бараке четверо нас коммуной. Вон наш барак, и он показал рукой.
Мария недавно была в соседнем женском бараке и проводила там беседу по заданию комитета комсомола.
Ты что на меня так смотришь? спросила она, не понимая, к чему относится его грустное удивление.
Еще придешь туда? спросил он.
Может быть
Когда?
Если это нужно тебе узнаешь сам А в общем, советую не приходить Это не нужно ни мне, ни тебе.
Он был готов идти с нею до ее дома, но она сказала, чтобы не шел дальше И только издали с тяжелой печалью смотрел на этот веселый и уютный коттедж на краю леса, где жила она. Он проводил ее взглядом, любуясь ее фигурой, ее походкой, ее платьем голубым и необыкновенно нежным, словно кусочек незабываемого моря.
Такою и осталась она в его потрясенном воображении вплоть до того дня, когда произошла последняя и еще более неожиданная встреча.
Теперь его жизнь пошла какими-то толчками, порывами от одной встречи до другой, и, странно, даже работа его приобретала после встречи с ней разумный, четкий распорядок и привлекательную ясность Да, он тяжко болел недугом, имя которому безнадежная любовь, когда дни идут своей укороченной поступью, но никакой не предвещают перемены.
ГЛАВА IXВ больнице
Он даже не отказывался от лекций на курсах, ибо лучше чувствовал себя, когда предельно загружен и вечер. Да и обязан был платить долг, возвращая свои знания народу, чтобы легче было двигаться вперед этой неисчислимой, как песок морской, массе, в чье сознанье революция вдохнула жажду к творчеству и почти детское любопытство к науке.
Он с удовлетворением разглядывал, как прорастают мужицкие плодливые поля, как возникают новые завязи мыслей и как звучат для этих людей, всколыхнутых горячим ветром, неведомые дотоле истины, подобно откровению, высказанные полвека тому назад.
Бисеров слушал Авдентова напряженно, внимательно, ловил каждое слово и удивлялся тому человеку будущего, которого с колыбели будут сопровождать науки.
Инженер заключил свою лекцию фразой Маркса, и, присутствуй тут Штальмер, он сказал бы, что Авдентов и сам увлекается без меры. Однако Сережка Бисеров попросил продиктовать ее, чтобы надольше сохранить в памяти.
«В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам»
Я ее наизусть выучу, объявил Сережка, поднимая палец кверху.
Ее понять надо, улыбнулся Авдентов.
Я уже понял!..
Необычайно подвижный и чуточку нервный паренек его хватало на многое! Сережка был не только командиром молодых, но сумел по совету бюро комсомола внедрить и новые порядки: завел на всю бригаду одну общую расчетную книжку; людям не надо было теперь стоять каждому в очереди. Деньги получал сам и с точностью до копеек высчитывал, что причиталось каждому на руки.
Если у кого сомненье, предупреждал он, проверяй, «не отходя от кассы», и по углам не шепчись. Тут не в церкви, обману и шельмовства нет.
В комсомоле стал Сережка своим человеком: ни от какого поручения не отказывался и, выслушав новое задание, только вскидывал руку к виску на военный манер и сердито бросал:
Есть такой сорт! А докладывая о результатах, произносил одно: Готово!
За неутомимую энергию и легкий, игривый нрав приклепали ему новое имя Орел. Под этой кличкой и шумел он на площадке, не узнавая себя прежнего, которому и худые лапти были впору, и лень по плечу.
В зале заседания райкома он сидел нынче всех ближе к Колыванову, которому ударный труд молодых был самой надежной подпорой. Дынников припомнил, как нанималась к нему мокроусовская артель и какие условия тогда выторговывал себе Бисеров.
Это ж давно было! конфузливо отпирался парень, невольно оглянувшись назад. Теперь другое в уме
Машина, досказал Радаев, сидевший с ним рядом. Когда-нибудь мы ее, голубушку, сделаем!..
То была вечеринка, когда-то обещанная Дынниковым, только люди сидели тут уже другие, кого не соблазнишь вином. Речь шла о том, как одолеть наступающую осень, когда удесятерятся трудности, когда зальет дождями развороченную землю, обледенеет металл и загудят холодные ветра в высоких стальных «стропилах».
Золотая, душистая и солнечная пора была кануном ненастных коротких дней, и в этот недолгий промежуток требовалось рассовать по баракам обитателей землянок и палаток.
ЦК партии указывал срок, не позднее которого должны быть закончены сорок девять, больших зимних бараков, а нарком Орджоникидзе каждую пятидневку спрашивал по телефону о ходе строительных работ; его интересовали и бараки; по его же приказу началась и ликвидация земляного поселка «Кавказ»
Сенцов ушел из райкома с таким ощущением окрепшей силы и какой-то стремительной уверенности, будто Колыванов или даже сам нарком похлопал его по плечу, сказав: «Молодец! Шагай дальше».
Ему хотелось поделиться с Галкой сокровенным, и он пошел в больницу, когда еще не закатилось солнце, и всю дорогу думал о ней.
Раздробленную ногу залили гипсом, и Галя целые дни лежала, не двигаясь. Терпеливо перенося свою боль, ни на кого не жалуясь, она была переполнена постоянными заботами о нем, здоровом человеке, и спрашивала о таких мелочах, которым он не всегда придавал значение: сколько заработал? что купил себе из белья, одежды? почему не отдает починить себе рубашку?.. На его тревожные вопросы неизменно отвечала, что ей лучше стало, что не позже, как через месяц, ее выпишут Но ему-то видно было, что на скорое выздоровление надежды нет
Его испугало тогда известие, что Гале заказаны костыли.
В следующий раз ты придешь, а я буду на них.
Глупая, она даже радовалась этому. Он выслушал молча, понурив голову, а вспомнив старуху на костылях, которая встретилась ему однажды в коридоре, представил Галю, повисшую на деревянных подпорках, маленькую, худую, идущую к нему навстречу, и мысленно отшатнулся.
Это на первое время только Володь Чутьем женщины Галя поняла движение его мыслей, и точно извинялась за свою затянувшуюся болезнь. А потом без них буду ходить.
Он навещал ее часто и, замечая, как прибывают в ней силы, радовался. И вот уже близился срок, которого ждали нетерпеливо оба
Опять дали ему халат в желтых пятнах, пахнущий лекарствами, очень длинный, но узкий в плечах, кажется, тот самый и надевал Володька месяц тому назад, придя сюда впервые Он боялся тогда идти в седьмую палату, не зная, в каком состоянии застанет больную, и спросил о ней сперва сиделку, потом сестру
Нынешний день казался Сенцову праздником.
Пробежав коридором, он остановился у седьмой палаты и заглянул в непритворенную дверь одним глазом: Галя в больничном халате читала на койке книгу, и лица ее не было видно ему; правая нога, в желтом чулке, уже не забинтована, а свободна, как у здоровой, лежала поверх одеяла.
Он кашлянули постучал в дверь
Увидев его, Галя порывисто поднялась, щеки у ней зарделись. Простая полотняная рубашка с незавязанными тесемками широкого ворота открывала ее тело, и Галя поспешно поправила ее.
«Чего ты меня стесняешься?» улыбнулся Сенцов, присаживаясь на табуретку рядом. Он не сказал этих слов, потому что был не один, но Галя поняла его улыбку.