Они курили у лестницы, поодаль от единственной в коридоре угольной лампочки, едва светившей тусклым красноватым светом, и о чем-то говорили, но замолкли, когда Мария проходила к себе в комнату.
Настя вернулась поздно, веселая, шумная, и еще с порога пустилась, рассказывать, что видела она в кино.
А ты потише, предупредила Мария шепотом и указала на дверь в комнату Фаины Львовны. У нее кто-то ночует.
Настя затихла, и они молча улеглись спать.
С утра слышался за стеной торопливый стрекот швейной машины, точно пилил сверчок, и от этих назойливых звуков звенело в ушах. Мария собиралась идти на почту, но хозяйка кликнула ее к себе.
В пестром бумазейном халате, сметанном на живую нитку, Фаина Львовна стояла перед овальным зеркалом и, поворачиваясь всяко, оглядывала себя каково сидит на ней халат.
На столе у швейной машины лежал отрез зеленого шелка чужой заказ. В комнате все было прибрано, чисто и ничто не напоминало о вчерашних гостях.
Посмотри, детка сзади не подрезать?
Подол немного был длинен и перекошен, под мышками было много складок и на правом плече тянуло.
Хозяйка сняла халат и, оставшись в лифчике и широчайших розовых панталонах, взгромоздилась опять на стул.
Одна скучала вчера? грубоватым, почти мужским голосом спросила Фаина под мерный стрекот машины.
Нет, не скучала Я читала.
Но я не по-ни-маю, развела руками Фаина, откачнувшись на спинку стула, и круглые темные брови ее на узком покатом лбу переломились и поползли вверх. Не понимаю, детка, убей меня бог!.. Ну как это можно? Красивая девочка и сидит целыми днями одна Ну, а жить когда? Ну, а почему не побыть в подходящей компании? Ну, я не по-ни-маю, убей меня бог!
Я работать приехала, сказала Мария.
Фи, как ты говоришь?.. Но я так понимаю: бог дал красоту, а разум самой копить надо. И откровенно улыбнулась, обнажив четыре широких золотых зуба. Не работа кормит, детка моя! Должность на первое время только, чтобы корешки пустить, а потом мужчина обязан приносить деньги. Так велось исстари. Один мой знакомый очень приятный и солидный мужчина, увидел тебя вчера вечером и прямо в восторге! Он хочет с тобой познакомиться
Мне это не нужно.
Фаина изумилась еще больше:
Детка, но что же тебе такое нужно?.. Я имею уши, я имею глаза и понимаю, что нужно девушке в твою пору. А тебе многое надо: и хорошее платьице, и тонкое белье, и приличные туфельки, и шелковые чулочки на все не заработаешь. И раскатилась громким тяжелым смехом, сложив на животе руки. Не в лаптях же, прости господи, искать своего счастья!.. И за квартиру платить надо. Я взяла недорого, но и это для тебя деньги. Подумай о себе, детка, подумай. Учить грузчиков не велика честь молодой кра-си-вой девушке
Все время, пока говорила она, Мария с боязнью и брезгливым чувством ждала, что вот сейчас Фаина подойдет и погладит ее, потом обнимет.
Вы не учите меня, как жить.
Но нельзя быть такой скрытной. Надо говорить обо всем: мы женщины, живем в одной квартире и друг друга поймем. У меня болит душа, когда я вижу девочку с грустными глазами. Надо быть веселей Кто улыбается, тому удается все легче
Улучив минуту, Мария поторопилась уйти, решив держаться от хозяйки подальше и впредь не давать никакого повода для таких речей.
Был ясный ветреный день, по улицам клубились облака песчаной пыли, но ни ветер, ни близость большой реки не умеряли июньского устойчивого зноя.
Под окнами возвышалась изогнутая дугой насыпь подъезд к новому железному мосту, который начинали строить, и на этой насыпи работали люди, подбивая песок под шпалы и устилая полотно битым мелким камнем.
У подножия насыпи играли дети, а над ними по рельсам медленно и гулко двигался балластный поезд, груженный бутовым камнем. На платформах сидели рабочие, пели песни, а когда остановился состав, принялись его разгружать, предварительно прогнав детей.
Босоногое беззаботное племя неохотно перекочевало на новое место, перетащив с собой и свое «хозяйство» лошадок, тележки, лопаты, но потом те, что посмелее, опять подошли к насыпи, чтобы лучше все видеть.
Один мальчуган, лег пяти, черноногий, с коричневой шеей и розовым облупившимся носом, рыл ямку, обеими руками разбрасывая песок. Когда Мария проходила мимо, он, не вставая, бросил в нее издали целые пригоршни песку и, глядя исподлобья, ждал, что за этим последует.
Вот я тебя нашлепаю, шутливо погрозила она.
А я тебя нашлепаю, сказал он, пришепетывая. Принял воинственную позу и, сжав маленькие, почти черные кулачки, приготовился к обороне: Что, ишпугалась? Э-э, большая, а ишпугалась! Я бы тебе задал.
Глубокий песок плыл под ногами, когда Мария шла вдоль насыпи. В улице не было ни единого деревца, и оттого зной был еще нестерпимее. Опустив письмо в первый попавшийся ящик, она пошла дальше, миновав вокзал. Дома здесь были почти все одинаковые деревянные, двухэтажные, с мезонинами, под железной крышей.
В одном месте ей бросилась в глаза вывеска на двери дома тут жил врач-акушер, но Мария с неприятным чувством прошла этот дом, куда уже наступал срок идти, но все боялась и откладывала со дня на день.
Тотчас же в конце улицы начинался городской сад, обнесенный каменной невысокой оградой. Она хотела посидеть в тени, чтобы внутренне приготовить себя Как стыдно обнажить душу и все тело перед чужим, совершенно незнакомым мужчиной, который непременно будет выспрашивать: кто она, откуда, кто отец ее ребенка и почему он бросил ее? «Ну, раздевайтесь», скажет он.
Она не знала, как потом произойдет это, и ее неведение удесятеряло тяжесть переживаемого. Ее знобило, трясло и заметно падали силы А время шло, и надо было решаться.
За городом, на пустыре она стояла долго, оглядывая холмистую песчаную равнину, по которой были разбросаны рабочие поселки и заводы с высокими дымящимися трубами; промчался поезд, прогремев среди городских построек, неслись по дорогам машины, и Мария дивилась этим огромным просторам, где всюду кипела жизнь.
Повернув обратно, она шла с опущенной головой и быстро, словно тут могли увидеть ее знакомые, торопливо шмыгнула в открытую дверь
Доктор, пожилой и тучный человек в белом халате, с седыми торчащими усами и с родинкой на щеке, встретил ее у порога и тут же пригласил в кабинет.
Он курил, вставив папиросу в длинный желтый мундштук, и не спускал глаз с клиентки.
Вам сколько лет? Восемнадцать?!. О, цветущий возраст!.. Прекрасные годы, золотая пора!.. Первый ребенок? замечательно, право!.. Чем-нибудь серьезным не болеете?.. Зачем же так делать?.. Что вас толкает на это?..
Олейникова упрямо глядела в пол, не смея поднять лица, и ей казалось, что этот суровый человек сейчас прогонит ее Она не совсем понимала, почему же тогда он выбрал себе эту профессию, если всеми средствами отговаривает ее?.. Может быть, говорит он это только по обязанности?..
Неужели вы не сможете прокормить, вырастить свое детище? Странно, очень странно. Потом будете жалеть непременно, непременно.
За стеной кабинета шумели играющие дети, и краем уха она услышала звонкий голос: «А вот угадай, что у меня в руке, тогда дружиться буду».
Врач, как бы поняв ее мысли, сказал:
Иметь детей очень хорошо: больше радости, больше серьезных обязанностей.
Не уговаривайте, доктор я решила окончательно иначе не могу я.
Но имейте в виду: это очень больно это грозит последствиями Некоторые после операции даже благополучной остаются надолго бесплодны А вы еще очень молоды, вам жить да жить. Загляните в будущее. Не пришлось бы после раскаиваться?.. Нет?
Он встал с дивана, откинул полуободья операционного кресла, деловито покашлял: Ну, тогда раздевайтесь И, сделав резкое движение, стукнул ладонью по металлу.
Мария вспыхнула, повернулась к нему спиной и, быстро снимая белье, чувствовала на себе пытливый, пренебрежительный и строгий взгляд Теперь она боялась одного лишь, как бы не пришел в кабинет кто-нибудь третий.
Вошла прислуга с большим тазом горячей воды, от которой шел пар. В электрической ванне на столе кипятили инструмент. Мария уже ничего не видела больше, и только облако пара, разросшееся до неимоверных размеров и почему-то становившееся то красным, то зеленым, то оранжевым, лезло в глаза и окутывало ее сознание
Ее проводили из кабинета час спустя после операции; но и теперь, отлежавшись немного, она едва переставляла ноги. Кружилась голова, слегка поташнивало, два раза присаживалась она отдыхать на уличных скамейках, а когда увидела извозчика, позвала к себе, не надеясь добраться до квартиры.
Тарантас трясло на ухабах, мотало из стороны в сторону, вялая, немощная мысль ее, подобно ослабленному пульсу, размеренно стучала в виски:
«Ну почему ушел он?.. Хоть бы поддержал меня, хоть бы проводил до дома»
И кроме этих мыслей об Авдентове, приглушенных болью, не было ничего в ее сознании
Острые боли не давали заснуть всю ночь, а короткое забытье было подобно легкому бреду. Она очнулась, высвободила потные руки из-под одеяла, под ним было тошно даже рукам, и хотела окликнуть Настю, лежавшую рядом, но не решилась.
Навоевавшись за день с мешками, Настя спала беспамятным сном усталого здорового человека и изредка всхрапывала. За окном было слышно: ревут на реке пароходы и гремит рассыпчатый гул первых трамваев.
Мария непременно открылась бы Насте, если бы знала, что та не станет стыдить и не напишет обо всем домой.
В обычный час проснулась Настя, оделась, подошла к умывальнику и долго плескала себе в лицо. А случайно взглянув на Марию, на ее болезненно-бледное лицо, всполошилась.
Ты уж не захворала ли? спросила она тихо, чтобы не услыхала Фаина Львовна, любопытная до всего. Что болит-то? И подсела к ней на постель.
Все болит, все но не очень. Слабость какая-то.
Настя, заблуждаясь насчет истинной причины, рекомендовала ей целительное средство пролежать в постели весь день, не ходить на занятия, и настаивала вызвать врача.
Не надо, заупрямилась больная. Я скоро сама это пройдет. Принеси мне поесть что-нибудь, если тебе не трудно. И ступай на работу, говорила она, чувствуя, как тяжело преодолеть стыд и сознаться.
Кроме булок и молока, Настя еще принесла из аптеки флакончик валерьянки и заставила тут же выпить несколько капель. Поднося к ее губам лекарство, она подивилась искренне:
Впервой вижу, что от измены хворь приключается Ну и бабы!.. И сдержанно улыбнулась: Неужто и я когда-нибудь эдак слягу?! Ни в жисть тому не бывать!.. Я тебе давно хочу сказать: забудь его. Не клином свет, свою долю в жизни возьмешь: права даны каждой.
Мария промолчала.
Перед тем как уйти, Настя придвинула к ее постели табуретку, положила съестное и, стоя уже у порога, думала; все ли припасла ей на день?
Из дому никуда не ходи до меня. А к ужину сама принесу что надо. А может, плохо тебе? скажи прямо. Я останусь тогда.
Ну что ты, что ты! заулыбалась Олейникова, а у самой лицо было до того бледным, что тонкая кожа просвечивала.
Настя ушла, кивнув ей на дверь, чтобы заперла за нею, и даже догадки о причине недуга не шевельнулось в ней
А на третий день вечером, перемогая свою слабость, Олейникова вышла на занятия.
ГЛАВА VIIIНовые знакомства
Несколько дней мучило ее неприятное чувство головокружения и слабости, которое обострялось по вечерам, когда Олейникова приходила с занятий. В эту пору обычно не было Насти дома: она возвращалась из порта перед сумерками и, отдохнув недолго, уходила к своим товаркам в общежитие. Иногда среди вечера Настя прибегала проведать ее, а найдя ее в постели с мокрым горячим полотенцем на лбу, участливо спрашивала:
Опять нездоровится? Ну, я посижу с тобой.
Нет, я здорова. Немножко голова болит, отвечала Олейникова. Чего со мной нянчиться. Иди
Потом и слабость, и головные боли прошли, но все еще не отступалась та злейшая тоска, от которой некуда деться. Оставаться здесь было тягостно, но и не хотелось никуда идти.
Всякий раз, когда Мария, отперев дверь, входила в эту каморку, находившуюся под самой крышей старого ярмарочного дома, тоска наваливалась на нее мраком, теснотой, запахом чужих залежалых вещей и будто пьяными криками со двора, который казался ей из окна глубоким, безводным колодцем. Мария зажигала огонь, но и этот грязноватый свет лампы не разгонял мрака.
Она придвигала табуретку с лампой к кровати, ложилась на эту чужую постель с книгой, стараясь отвлечься, забить то, что переломило ее жизнь, и не могла читать. Все, с чем свыклась она в деревне, оборвалось, отодвинулось далеко, и теперь Мария, точно после пожара, которым уничтожено все, начала жить какой-то несообразной, фальшивой и ложной жизнью Она будто блуждала в ночной пурге, где все призрачно, случайно и странно.
Вот уже который раз она оглядывала эти стены Рваные обои выцвели, масляные пятна на них вызывают брезгливое чувство; доски на потолке рассохлись; одна из щелей замазана глиной и когда хлопнут дверью, сыплется с потолка сухая бурая пыль на одеяло, на голову, на лицо.
Иногда ей кажется, что это существование ее кратковременно так не может продолжаться долго и надо искать чего-то другого, более здорового, прочного. Но впереди ничего пока не видно И тогда она останавливалась на мысли: надо найти в себе самой нечто такое, что бы могло оздоровить это существование, упрочить в нем самое лучшее, и оно станет терпимым. На большее пока не рассчитывала она
Рассудив и многое обдумав на досуге, она уже была убеждена, что причина ухода Авдентова заключается не только в нем, но и в ней самой: за время длительной их разлуки она только мечтала и все ждала, что вот он, далеко ушедший в гору, вернется обратно, спустится к ней и, взяв за руку, поведет за собой А ведь жизнь требует стойкости, упорства и борьбы. Того, кто имеет в себе силу, не ведут за руку.
Перебирая в уме знакомых девушек и женщин, которых знала в селе, в районе и здесь, в порту, она видела, что каждая из них нашла свое место в жизни, вступила на свою дорогу.
А для того, чтобы добиться этого, Марии требовалось найти в себе силу, приучить себя смотреть на жизнь по-иному, с лучшей стороны взглянуть на личное горе, на неудачу, да! именно на неудачу только!.. и тогда все станет действительно лучше, надежнее, светлее Вон Настя она крепкая Себе дорогу пробивает локтями
А главное работать! решила для себя Олейникова. Простора в жизни много и для меня.
Ей уже хотелось двигаться, ходить по шумному порту, где плескалась в берег большая река и вольные песни пели грузчики, бродить по городу, узнавать новые места в нем, встречаться с людьми
Так прошло еще несколько дней, работа уже начинала понемногу затягивать ее, но это были только осторожные шаги человека, который оступился однажды и упал
За это время два раза приходил знакомый Фаины Львовны парикмахер, с очень заметной наружностью: сухое, чуть скуластое лицо спокойного, немного усталого и будто всезнающего человека; чисто выбритый, с сильными покатыми плечами, а руки с широкими приплюснутыми пальцами, которые больше всего почему-то запомнились Марии.
Оба раза он был в великолепных хромовых сапогах, в серых галифе, клетчатой ковбойке и с дорогими часами на руке
Он рассказывал о своем ремесле с каким-то шутливым пренебрежением, но подчеркнул, что оно дает немалый заработок. Мария слушала безразлично, но не гнала его.
Не дождавшись Фаины, он уходил, пожав Марии руку с какой-то бережливостью. И она тут же забывала, о чем говорил он Вчера вечером кто-то постучался к ней опять, она не открыла, потому что была одна.
Как-то под вечер приходили с Настей грузчицы, среди которых была и Катя Кожевникова. Был вчера один работник из отдела кадров и, осмотрев каморку, сказал: «Да, это на первое время только Скоро устроим вас»
В том положении, в каком находилась Мария, всякое, даже самое ничтожное, участие казалось ей значительным. «Можно жить и здесь, уговаривала она себя. Не так уж плохи люди, которые меня окружают»
Окликнув Марию из своей комнаты, вошла Фаина Львовна, захватив по чашке кофе себе и ей, лежавшей на постели. Она села на краешек кровати и заговорила о своем невинном девичестве, о первой любви, о неудачном, своем замужестве: первый муж ее бросил, второго выгнала сама, и не жалеет ни того, ни другого.
Да, детка моя, все было Но потом я научилась жить. И мне стало очень легко.
Все, что говорила она, начало казаться правдивым. Мария уже не испытывала к ней того неприязненного чувства, которое с такой силой родилось в ней в то утро, когда Фаина примеряла на себя халат; не было уже и той настороженности, с какой она слушала ее раньше.