А ну, посвети-ка Хурам вынул бумажник и, отсчитав деньги, протянул их Азизу. Возьми. Купишь такого же барана и сдашь колхозу.
Что ты?.. Товарищ Хурам отстранился Азиз с обидой.
Возьми! решительно повторил Хурам. И не обижайся. Я знаю закон и знаю обычаи. Но сейчас у нас скота мало. Когда мы повысим поголовье, станем богатыми, почему ж? можно будет и этот старый обычай вспомнить. А сейчас Что в колхозе останется, если для каждого районного работника резать барана? За это мы будем исключать из колхоза Не хочу тебя ругать, Азиз, говорю это просто как коммунист, как старший товарищ. Я не сказал этого на собрании, потому что не хочу снижать твой авторитет. Но ты сделал большую ошибку. Понимаешь меня?
Даже в тусклом свете «летучей мыши» видно было, как побагровело лицо Азиза. Он оглянулся на смущенных товарищей, помедлил, неловко взял деньги, смял их в кулак.
Ну вот, теперь до свидания, товарищи! улыбнулся Хурам и неожиданно дружески щелкнул Азиза двумя пальцами по затылку. Эх ты, горячая кровь!.. Давай руку!
Хурам возвращался в Румдару в глубоком раздумье, довольный прошедшим днем. Темные чащи садов чередовались одна за другой. Сухие, голые ветви деревьев были так часты и густы, что, глядя сквозь них, казалось, будто звезды усыпали не недоступное небо, а эти деревья. Стволы, истончаясь, разветвлялись, будто широко раскидывали черные руки в стремленье охватить как можно бо́льшие массы темного, прохладного воздуха. И только одни тополя возносились строго и прямо, словно их стремление было высшего, иного порядка.
Чутье подсказывало Хураму, что разгадку причин убийства надо искать в классовых отношениях, весьма запутанных в кишлаке. Но как? В чем? Где? Верная тропка логики была где-то около, но Хурам тщетно старался на нее набрести.
Он пришел в чайхану усталый и почувствовал голод. Чайханщик, однако, уже спал, и Хурам решил не будить его. Добравшись до постели, настланной на груду ковров, зажег свечу и поднес к ней стальной стерженек, взятый у Лола-хон. Долго вертел его в пальцах и разглядывал, стараясь додуматься, из чего он может быть сделан. Донесшийся с площади грохот случайного грузовика повернул мысли Хурама в новое русло ассоциаций. И решение задачи возникло само собой это было неожиданное открытие, и оно заставило Хурама ворочаться в постели почти до рассвета.
Глава пятаяМЕХАНИКА
Едкими дымками жженого кизяка, яблоневым цветом, акациями пахнут мартовские теплые дни Румдары. Шоссе перекидывается мостом через рыжую реку, теряется в овале базарной площади и, снова возникнув за ней, бежит сквозь строй тополей навстречу широкому магистральному арыку, в просторы широкой долины, к грядам красноцветных гор, и там, не осилив их, превращается сначала в глинистую аробную дорогу, затем в горную тропу, по которой можно проехать только верхом. Мост делит Румдару на две разнохарактерные половины. По одну сторону моста городок подчиняется закономерности прямых, геометрически правильных линий. Кирпичные выбеленные дома расположены вдоль обочин шоссе и вдоль нескольких широких пустынных улиц, пересекающих шоссе под прямым углом. Каждый дом охвачен квадратным участком тенистого сада. Каждый квадрат отсекается вытянутым по ниточке арыком. Окна домов глядят на улицу, в палисадники, в глубь садов. Это новый город учреждений, служащих, хлопотливого советского быта. Старый город начинается базарною площадью, по другую сторону моста. Он не знает прямых линий: ни окон, ни улиц одни затейливо перепутанные, глухие, узкие улочки да тяжкие ворота во внутренние дворы. Углы домов закруглены, смягчены ладонью, медлительно мазавшей глину. Крыши плоски, а на крышах с весны до зимы одеяла, подушки, домашний скарб. Над крышами, над дувалами, арыками и улочками зеленое владычество широко раскинувшихся ветвей: миндаль, абрикосы, шелковица, яблони, тополя и карагачи Они, сплетаясь, перекидываются арками через улочки, и нагретый воздух стоит между стен недвижимо; они дробят каждый солнечный луч на мириады светлых солнечных пятен, пестрящих на лицах и на халатах прохожих; они укрывают весь город от высокого птичьего взгляда, превращают его тесноту в сплошной, насыщенный ароматами сад. А теснота такова, что люди вжимаются в стены, чтобы пропустить пробирающуюся к базару арбу, и сам арбакеш склоняется к холке лошади, уберегаясь от сплетенных над ним ветвей, и листья, шурша по его голове, стремятся сорвать с него узорную тюбетейку. Сады ведут свою дружную жизнь с необузданной пышностью и даже дальше за городком, где кончаются переулочки и дома, тянутся нескончаемой чередой, разграниченные только дувалами да ленивыми протоками извилистых арыков. И уступают господство только хлопковым полям серой, желтой и рыжей земле, застывшей комками с прошлого года, жадно набирающейся солнечного тепла, жаждущей воды и человеческого труда, который бы ее размягчил, расчесал, разгладил и напитал отборными семенами.
И люди в домах, во дворах на подстилках чистят семена, складывают их большими и малыми кучками, строгают из тополя и карагача рукоятки для кетменей, чинят ветхозаветные омачи. И люди знают, что в нужный день на помощь к ним придут машины, которых не было ни сотню лет, ни четыре года назад. Дробя тишину глухих переулочков, распирая стены, переваливаясь через канавы, кочки и арыки, просеками в чаще садов, сквозь проломы в тесных дувалах, выйдут из Румдары тракторы, расползутся по всем полям, примутся за то дело, над которым еще недавно кряхтели только облепленные мухами и оводами быки.
Люди ждут, и в домах, в садах, в переулочках всюду идет разговор, что приближается этот день, что надо успеть, ночей не спать, но успеть все приготовить к этому дню, потому что солнце не остановится, если человек хоть в чем-нибудь запоздает.
Успеть! Единая мысль. Успеть! одно слово в тысяче выражений. Весна надвигается широкими солнечными шагами.
Об этом в кругу семьи, склоненный над деревянной чашкой бобовой похлебки, говорит чернобородый, в полосатом халате дехканин.
Об этом переговариваются, болтая босыми ногами, верхом на своих ишаках, два круглолицых и белозубых парня, спешащих в кооператив, и, не оборачиваясь, тычут за своей спиной кулаком в костистый круп, чтобы ленивый ишак участил свой мелкий топот.
Об этом твердят председатели колхозов и сельсоветов на шумливых собраниях.
Об этом летят телеграммы из столицы республики и из Москвы.
Об этом напролет дни и ночи думает начальник политотдела Хурам. Встает на рассвете, записывает показания градусника, висящего на ветке ближайшего дерева. Спешит в райком, в земотдел, в правления колхозов, советуется с бригадирами и агрономами. И каждый день обязательно заходит во двор мастерских МТС. Все не нравится ему здесь: и грязь, и бестолковая суетня трактористов, и жалобы их, и нытье, и поиски инструментов, и нехватка нужных частей
Успеть А тракторы не готовы. А тракторы похожи на старый лом: их части разобраны и мертвы, и люди здесь копошатся, как медлительные жуки. Разве так надо работать, чтобы эти части срослись, ожили, превратились в умные действующие машины, жадно сосущие горючую смесь, ритмично постукивающие клапанами, над которыми в тесных камерах сжатия с методической точностью вспыхивают бриллиантовые искорки, соскальзывающие с электродов свечей?
Беспокойство Хурама растет. Десятки раз ругался он с Винниковым, но Винников только пишет приказы, а потом раздраженно разводит руками, нервничая и злясь. Убеждал механизатора и трактористов, но их заверенья работой не подтверждаются, и, чтоб собрать один трактор, они разбирают три-четыре других. Механизатор сам угрюмо признался Хураму, что мастерские латают из железа и стали просторный тришкин кафтан. Дело идет самоходом, медлительной походкой верблюда; для такой поступи впереди должны были бы лежать бескрайние пустыни времени, а оно высится скалистой грядой, которую можно взять только отчаянным штурмом.
И мысль Хурама напряжена до предела. Успеть Наладить ремонт тракторов; побывать во всех кишлаках; проверить работу всех тридцати колхозов; сразу понять людей и выдвинуть лучших, а враждебных убрать Хурам даже самому себе не хочет признаться в растерянности
Все это похоже на шахматную игру, в которой пешки расставлены бессмысленно и случайно. Какие ходы надо выдумать, чтоб превратить пешки в самостоятельные действующие боевые фигуры? И откуда взять время?
Времени не было. Леонов дал Хураму квартиру сразу за мостом, в маленьком белом доме на самом шоссе, две комнаты с отдельным выходом в сад. Но Хурам как сложил туда свои вещи, так и не трогал их, дома почти не бывал, возвращался ночью, спал на ковре, уходил с рассветом. Питался он как придется и где придется: то схватив на базаре лепешку, то забежав в чайхану, где ему подставляли чашу с густо наперченными манты подобием набитых рублеными бараньими кишками пельменей, а часто и вовсе забывал о еде.
Времени не было. Надо было побывать всюду. Колхозы «Лицо Света», «Грамота», «Октябрь», «Золотая Земля» и десятки других уходили, синея садами, в глубь и в ширь румдаринской долины. Хурам уже побывал во многих из них. Их сады и дома могли показаться спокойными только тому, кто не захотел бы ничего в них увидеть, или тому, кто взглянул бы на них с вершин окружающих гор. Но из всех колхоз «Лицо Света», самый богатый и многолюдный, представлялся Хураму и самым тяжелым. В глубине классовых отношений, установившихся там, Хурам угадывал такие скалы, такие ущелья, в каких могло быть завалено любое советское мероприятие, проводимое, как караван в настоящих горах, всяким неопытным вожаком.
В день, следующий после собрания, Хурам первым делом пошел в ГПУ. Начальник районного отдела Арефьев, золотоволосый блондин с вздернутым носом, казавшийся много моложе действительных своих лет, встретил его приветливо, по-добрососедски и поставил на зеленый стол стакан крепкого чая с вином.
Хурам выложил на стол стальной стерженек и предложил Арефьеву догадаться, из чего он может быть сделан. Арефьев правильно определил, что эта сталь не простая и что для обточки такой стали нужен корбутно-наждачный круг.
Ты понимаешь что-нибудь в автомобилях? спросил Хурам, и Арефьев почесал кончик носа:
Управлять еще кое-как умею, а чтоб понимать ты это с меня не спрашивай. К чему клонишь?
А к тому, спокойно заметил Хурам, что из автомобильного клапана этот стержень.
Из чего?
Клапана Вот, гляди: дырочка эта для чеки, а наверху тут головке полагается быть, видишь, утолщение на конце? Головки нет, срезана. Он ее срезал и этот конец не затачивал, чтоб опора для пальца была. А самый стержень книзу в иглу заострил.
Арефьев воодушевился:
Выходит, значит, теперь остается только проверить, у какой из имеющихся в районе машин клапанов не хватает?
Ну, это, пожалуй, дело гиблое. Клапанов всюду до черта. Знаешь, как у нас, где только не валяются запасные Мог и подобрать просто.
Думаешь? Да Пожалуй, ты прав! Арефьев с досадой положил стерженек в ящик письменного стола и еще около получаса беседовал с Хурамом. Сошлись на том, что, конечно, не в ревности Анджумана надо искать причину убийства, что Анджуман сам вряд ли мог превратить этот клапан в стилет в простой кузнице, пожалуй, не сделаешь, что обстановка для убийства тоже, очевидно, выбрана была с целью, вероятно, провокационной, хотя кое-кто и пытался объяснить это ухарством своего рода: вот, мол, у всех на глазах, смотрите, какой я джигит
Мы это дело выясним до конца, на прощанье сказал Арефьев. Хоть и придется, пожалуй, поломать голову!..
В один из следующих дней, получив телеграмму, что в Румдару едут его помощники, Хурам послал на станцию грузовик.
Вот тебе помещение, сказал Леонов, указывая рукой на маленький кирпичный дом, расположенный против райкома, с другой стороны шоссе. Четыре комнаты под квартиры и две для конторы. И сад, чтобы не скучно было. Подходит? Сегодня дом приведут в порядок, завтра можешь открывать свое государство.
Спасибо. А пока я их размещу у себя.
Грузовик вернулся с запыленными людьми и вещами.
Приехали, спрыгнув на землю, весело сказал молодой черноглазый Урун Ирматов, помощник Хурама по комсомольской работе. Садов тут! Не то что у нас в столице! Будет где при луне с двухстрункой гулять.
Ну, ну, погуляешь! Только для этого тебя сюда и прислали, с суровым добродушием проворчал рослый и солидный Шукалов и подмигнул Хураму. Погоди, возьмет тебя начальство в работу. Верно, хозяин, а?
Хурам улыбнулся:
Ничего, двухструнка тоже не вредно А чтоб попусту не гулял, мы подыщем ему жену Ведь ты холостой, Урун?
Ирматов смутился, а Шукалов хлопнул его мясистой ладонью между лопаток:
Ты его, начальство, не тронь, он у нас красная девица.
Товарищ Хурам, твой заместитель сам всю дорогу на женщин заглядывался, попробовал отшутиться Урун, но Хурам уже разговаривал с другими политотдельцами.
Вот что, ребята. Валите пока ко мне. Квартира у меня не слишком обставлена, но ковры есть, посуду найдем, отдыхайте с дороги, мойтесь вот арык, можете спать, кто не выспался, завтрак сейчас соорудим, а разговоры по нашему таджикскому обычаю отложим до вечера Как, нравится вам моя Румдара?
Тихо тут у тебя, я смотрю, подхватив чемоданы, заметил Шукалов. Парк, не город Люблю тишину!
Люби, люби, я тоже люблю! многозначительно усмехнулся Хурам. Житье тут тебе как раз спокойное будет.
А что, разве не так?
Сомневаешься? Так! невозмутимо ответил Хурам. Отдохнешь тут, спешить некуда. Толстый живот нарастишь. После обеда каждый день мертвый час соблюдать будешь. У нас тут не то что курорт санаторий прямо для утомленных. Соловьи поют, а скоро и розы начнут цвести. А пока заходи, заходи же в дом: вот тебе чайник на примусе, вот консервы. Повар мой выходной сегодня Питайся
Вечером Хурам посвятил политотдельцев во все подробности своей работы.
Главное каждый факт, каждую мелочь просматривать надо до сердцевиночки, чтоб стали они для нас прозрачными как стекло, вот как это стекло, стучал Хурам сгибом пальца в окно своего кабинета. За окном стояла темная ночь, и нити яркой электрической лампочки отражались в оконном стекле, как в черном, хорошо отшлифованном зеркале. Каждое дело, даже самое маленькое, доводить до конца Нет малых и больших дел. Любое до конца, понимаете?.. В этом будет стиль нашей работы А пока вы в кишлаках поработаете, я займусь тракторами, теперь мне можно не отвлекаться от них.
С утра Хурам направился в мастерские. Группа трактористов, рассевшись на длинной доске, весело слушала подбоченившегося, в кепке набекрень парня.
Я, товарищ доктор, весь день на одной ноге простоял донеслось до Хурама покрытое хохотом окончание анекдота, но хохот оборвался, едва показавшийся в воротах Хурам был замечен. Скамья вмиг опустела, парень в кепке наклонился над лежавшим у его ног коленчатым валом и понес его под навес с видом отца, заботливо несущего своего ребенка.
Перекуривали, подошел к Хураму сконфуженный механизатор.
Вижу Устали, должно быть, от перекурки Ты бы им отдохнуть велел Товарищи, обернулся Хурам к трактористам, приглашая их жестом, давайте-ка сюда. Вот тут рассаживайтесь Тащите сюда эту доску
Клуб надо, хмуро произнес кто-то сзади. Насиделись на досках уже.
Так, правильно Клуб надо. Вот я об этих делах и хотел поговорить с вами. Прежде всего: зарплату все получили?
Получили хоть Да не больно разъедешься на этой самой зарплате нашей.
Спецовки почему не дают?
Общежитие обещали, а где оно? За семь верст киселя хлебать ходим.
Верно, спокойно заметил Хурам. Еще что? Винников говорил, что столовая со вчерашнего дня открыта?
Тот же кисель столовая эта. Райзовскую приспособили. Это что ж, по часам минут сорок ходить. Разве годится?
Жалобы сыпались одна за другою. Хурам кратко записывал их в блокнот.
Хорошо. Теперь о работе поговорим. В две смены работаете?
Три дня работали в две, потом бросили. Невозможно.
Это почему ж невозможно?
Темнеет рано для второй смены. А у нас лампочек, гляди сам, здесь две, а там третья. Всё! В кучу сбившись, разве можно работать?
А нам придется, товарищи, не в две, а в три смены работать. Не в лампочках дело проводку наладить, хоть сотня будет. Дело в вашей охоте.