В его словах Илиеш всегда чувствовал насмешку. А в эту минуту за «парня» он растерзал бы его. Илиешу казалось, что Чулика нарочно подчеркивает его маленький рост и худобу.
Дьявол! процедил он сквозь зубы, не трогаясь с места.
Как бы не услышал побьет! предупредила его Ольгуца.
Пусть только попробует!
А меня отец бьет
Если ты позволяешь ему!
А что мне делать?
Илиеш задумался. В самом деле, что могла сделать Ольгуца с таким верзилой, как Истрати, которого боялся даже он, хоть и не был его сыном. Не получив никакого ответа, Ольгуца продолжала:
Ничего, осталось не больше чем два года, и все
То есть как «все»?
Через два года выйду замуж или
Он не дал ей закончить. И того, что услышал, было достаточно, чтобы его бросило в пот.
Ты выйдешь замуж?
А что ты думаешь? Все девушки выходят замуж.
Из-за забора опять послышался голос Чулики:
Что ты там делаешь? Выкачиваешь весь колодец?
Илиеш не обратил внимания. Другое волновало его сейчас. У него в ушах, как колокол, звенело: «Все девушки выходят замуж». Значит решено! Может, у нее есть кто-нибудь? Конечно есть, иначе она не говорила бы о замужестве. Значит, через два года не будет весны. Не будет ни желоба у колодца, ни густых ресниц А он-то думал, что все это вечно, что пройдут годы, его возьмут в армию, он будет помнить каждое слово, сказанное ими когда-то, тосковать по ней, а она будет ждать. Его.
Со двора вышел Чулика. Он был сердит. Упрямство Илиеша вывело его из себя.
Послушай, парень, сначала смотри за делом, а потом за девушками.
Он нагнулся, взял ведро и ушел.
Илиеш побагровел. Устроить ему такое, когда рядом Ольгуца! Если бы у него хватило сил
Иди, подтолкнула его Ольгуца, а то влетит.
Мне все равно
Он равнодушно двинулся за Чуликой, шагая медленно, чтобы Ольгуца не подумала, будто он спешит.
Прошло несколько месяцев с той поры, как Чулика зажил под их крышей, но отношения между ними не изменились. Илиеш не называл его ни отцом, ни по имени. Избегал, насколько возможно, а если не удавалось, обращался на «вы». Чулика не бил его, не ругал. Напротив, старался, чтобы между ними был мир и согласие. Он делал это ради Ангелины. Кроме того, берег и себя. Нервы у него пошаливали, малейшее волнение было вредно ему. Иначе он избил бы пасынка до полусмерти. Илиеш действительно стал невыносимо упрям. Стоило бы вразумлять его время от времени. Чулика иногда обжигал его словом. Он знал, что слово порой бьет больнее, чем палка.
Одни считали Чулику хорошим и рассудительным человеком, другие наоборот. Во всяком случае, он не переступал порога корчмы. Был бережлив. Вел записную книжку, где отмечал все доходы и расходы.
Денежки счет любят, частенько говорил он.
Вообще же он был не дурак вкусно поесть, любил хорошо одеваться.
На свете нет ничего важнее, чем кусочек хлеба вовремя и стаканчик перед обедом, говорил он.
Он снова размалевал горницу и кладовку разукрасил стены крупными цветами подсолнуха. Женщины со всего села приходили любоваться его работой. Они охали и жаловались, что нет деньжат расписать и свои хаты так же.
У него золотые руки, хвасталась Ангелина и тут же жаловалась на сына: А Илиеш упрямится, не хочет учиться этому ремеслу.
Женщины сочувствовали ей, но как только уходили, хулили ее. Они завидовали, что ей везет в жизни, что ей попадаются хорошие мужья. С Романом она не знала, что такое поле, а теперь и этот приносит ей деньги пачками.
В самом деле, Ангелине жилось хорошо. Несчастье и бедность забывались. Она пополнела, стала неплохо одеваться. С каждым днем она все больше отдалялась от Илиеша. Чулика баловал ее, называл ласкательно Линой, не стеснялся проявить свои нежные чувства даже при посторонних.
Илиеш стал злым, непослушным. Когда, как говорится, вожжа попадала ему под хвост, и думать было нечего, чтобы сладить с ним. Отчима он не терпел. Его выводила из себя Чуликина манера смеяться, улыбаться, садиться за стол. Он всякий раз отворачивался, когда видел, как тот подходит к матери, чтобы приласкать ее. Ему было противно. Он похудел, стал чуть ли не прозрачным. В глазах застыло страдание. Ангелина с недоумением пожимала плечами: что происходит с ребенком?
Она стала беспокоиться, как бы из-за него в доме не начались раздоры. Сколько можно терпеть капризы? Иногда она давала ему подзатыльники, ругала, но это не действовало. Ангелина боялась, что когда-нибудь муж все-таки взорвется.
Вот так поженились как-то двое, жили, как голубки, и разошлись из-за детей, рассказывала ей Евлампия, которой все было известно. Мужчины теперь как лекарственная трава. Их нужно беречь.
Чулика имел освобождение от военной службы страдал какой-то желудочной болезнью. С начала войны даже тщедушный Сидор стал приобретать в глазах Евлампии какой-то вес. А то, что он глуп, даже радовало ее: с дурака меньше спросу.
Ангелину стала мучить навязчивая идея: вдруг Чулика поймет, что Илиеш не уважает его, и тогда Разве теперь кто-нибудь ценит брак, когда кругом прорва девушек?
Мысль, что она может снова остаться одинокой, пугало ее больше смерти. Она вдоволь насытилась «прелестями» вдовьей жизни. Хватит! Зимой не иметь полена дров, мерзнуть, даже стоя у печки А в длинные, тоскливые вечера, когда ветер воет в трубе, услаждать себя только веретеном Не иметь возможности утром выйти из хаты, потому что метель за ночь занесла порог и некому расчистить снег А весной, когда начинает прорастать трава и текут ручейки, плакать и одиноко ворочаться ночью в постели, слушая, как шумят деревья Нет! Тысячу раз нет! Она не хочет больше быть одинокой. Она еще молода. Должна жить и радоваться жизни. А Илиеш? Что понимает Илиеш? Он еще растет. Он маленький и глупый. Жизнь его только начинается. Не то что у нее: еще несколько лет, и прощай молодость! И разве ходил бы он теперь в суконном костюме, если б она была одинокой?
Илиеш валяет дурака, сказал Чулика, внеся ведро. Трижды я кричал ему, чтобы принес воду, а он словно оглох.
Ангелина отсчитывала нити на станке да так и оцепенела. Значит, начинается Правильно сказал кто-то: чего боишься, от того не спасешься. Недаром у нее щемило сердце уже несколько дней.
Если бы он был моим, я бы живо наставил его на правильный путь, продолжал Чулика, но не имею права.
Она оставила станок, подошла к нему, помогла снять пиджак.
Ты не гляди, что он не твой. Приструни его. Иначе совсем разбалуется. Разве не видишь, что он меня совсем не слушается. Дав волю слезам, она села рядом. Сделай что-нибудь с ним. Я больше не могу. У меня пропало терпение. Ты мужчина, ты сильнее меня. Припугни его.
Чулика не ожидал, что его слова так заденут ее. Он знал, что Илиеш его не любит и не воздает ему должного почтения. Чувствовал, что они никогда не подружатся, и мысленно уже давно готовился к такой беседе. Но сейчас, когда Ангелина так внезапно вспыхнула, он немного смутился.
Битьем ничего не сделаешь, проговорил Чулика. Он уже подрос. Так еще больше ожесточишь его. Да и людская молва только этого и ждет.
А ты все-таки отлупи его. Это мой ребенок, и никто не имеет права вмешаться. Бей его, пока не станет мягким, как воск!
После сцены у колодца Илиеш остановился в сенцах, размышляя войти или подождать, пока они успокоятся. Услышав слова матери, он вышел во двор. Сел на пень, на котором кололи дрова, взял в руки топор и стал обстругивать им какую-то палку. Из-под забора выпрыгнул пестрый зверек ласка, вызвав переполох среди тех немногих кур, что у них остались. Он швырнул в него топориком, оставил палку и задумался. Ясно, что его не любят здесь. Иначе разве могла бы мать так старательно упрашивать Чулику побить его? Значит, они хотят покончить с ним, значит, он лишний в доме! Правда, до сих пор отчим и пальцем не прикоснулся к нему. Зато с появлением в доме Чулики мать перестала пришивать Илиешу пуговицы к рубашкам и пальто. Даже постель его больше не убирает.
Пусть сам делает, не приучай его к баловству, поучал ее Чулика.
И она слушалась. Зато как ухаживала за Чуликой!
И только он, Илиеш, сам должен был о себе заботиться. Дело, конечно, не в трудностях. Кто-кто, а уж Илиеш привык к любой работе. В конце концов, не так уж ему тяжело постелить постель или вымыть себе голову. Труднее обработать поле, вырвать у земли урожай. Просто ему раньше доставляло большое удовольствие, превращало будни в праздники внимание матери, когда она осматривала, чистая ли у него одежда, поправляла одеяло, когда он спал. Но теперь все кончилось. Теперь он не больше чем пень, который всем мешает. Надо уйти. Но куда?
Возвращались журавли. Вытянувшись по неведомой ниточке, они медленно летели в голубом небосводе к знакомым местам. На своем дворе Тоадер граблями выравнивал место для посадки лука. Услышав курлыканье журавлей, он бросил работу, сдвинул шапку на затылок и стал считать их. Его глаза ясно различали птиц, значит, старость еще далеко.
Ольгуца несколько раз подходила к колодцу в надежде встретить Илиеша. Но паренька нигде не было видно. Над селом опускались красновато-фиолетовые сумерки. На северной стороне громоздились темные тучи. Кто-то собрал сухой бурьян и поджег его. Дым стелился по земле, окутывая сады, разъедая людям глаза. У калитки, под слоем льда, бурлил небольшой ручеек.
Илиеш сидел в сумерках, погруженный в мысли. Он мучился над разрешением тяжелой и древней, как земля, проблемы. Как дальше жить? Зачем он родился на свет и где его место в жизни? Два года назад все было так ясно. Достаточно было пожелать чего-либо всем сердцем, и желание могло исполниться. Теперь же он стоял посреди двора, как в бескрайней пустыне, не зная, в какую сторону пойти.
Однако Чулика, человек, искушенный и энергичный, решил все без него. До войны его ремесло было денежным, не на что было жаловаться. Теперь же он чувствовал, что, если война продлится еще несколько лет, все пойдет прахом. Сейчас людям не до икон и цветов. И Чулика составил план. Прежде всего надо переехать в город. Там люди не такие, как в деревне. Им нужны картины, цветы, красиво нарисованные вывески. Короче, они нуждаются в нем, в его ремесле.
Сказано сделано. Чулика уехал разузнать, что и как, отсутствовал несколько недель. Ангелина даже напугалась, что он больше не вернется. Но однажды вечером Чулика вернулся, полностью устроив все дела. Нашел массу работы. Даже получил аванс у нескольких торговцев. Он был весел и жизнерадостен.
Были бы деньги, там можешь достать все что захочешь. Отца и мать можно себе купить, в сотый раз повторял Чулика, рассказывая Ангелине, где ему довелось побывать.
Устроился он в самом Кишиневе. Даже квартиру нашел, оставалось только перебраться.
Илиешу не хотелось расставаться с селом, он заранее горевал, что придется уехать. Здесь были Ольгуца, а также Чертов курган, долина Купания и еще много дорогих мест, которые ему не хотелось покидать. Кроме того, столько воспоминаний, связанных с Ионикой и дедушкой
С другой стороны, Чулика рассказывал такие чудеса о городе, что надо было быть камнем, чтобы не захотеть повидать их. В городе, говорил он, вода течет из стен, свет с потолка.
А на дорогах ни пылинки, все выложено камнем и так чисто, как даже в хате не бывает. Если же тебе нужно пойти куда-нибудь, то садись в трамвай. К тому же ни омутов, ни бурьянов, ни змей, ни лягушек. Все это было невероятно. Илиеш не мог представить себе, чем занимаются дети летом в городе, если там нет скал, на которые можно карабкаться за гнездами, нет нор в поле, где можно подстерегать сусликов. Раз Илиеш видел город Резину. Его возил туда Роман. Но это было так давно, что он уже успел все позабыть.
Чулика смеялся над Резиной. Что такое Резина? Чепуха! Паршивый городишко с одной-единственной улицей, которая тянется, как кишка, по берегу Днестра. В этой Резине нет даже приличного постоялого двора. Вместо гостиницы грязный сарай, стены которого кишат клопами. А в Кишиневе!.. О, вы увидите Кишинев! Один собор чего стоит. Намалюешь одного святого, подновишь другого и денежки в кармане. А магазины! Матерь божья, сколько там магазинов! Забиты шелками, фильдекосом, органди. А торговцы какие деловые люди! Они не торгуются за копейку, как эти паршивцы из Резины. Им лишь бы вывеска была привлекательной, чтоб толпился перед ней народ, как мухи у банки с медом.
Чулика не переставал рассказывать. Его глаза, как у хорька, расширялись, лицо принимало блаженное, счастливое выражение. Обычно молчаливый, он стал теперь болтливым. Его трудно было узнать.
Ясно, что Илиешу захотелось повидать многое из того, о чем рассказывал Чулика. И в то же время он понимал, что в Кишиневе попадет в полное распоряжение отчима. Вместо аромата полей он будет вдыхать тяжелый запах краски. Здесь же он какой ни на есть, а себе хозяин.
Илиеш уснул поздно. Снились ему клопы, трамваи, пузатые купцы, он рисовал их головы, носы, щеки и покатывался со смеху, глядя на их рожи.
На другой день он очищал от гусениц деревья в саду. На вершине старой сливы было несколько гнезд гусениц, до которых не доставала рука. Он взял палку с крючком на конце, которым дергают солому из стога, и захватил им нужную ветку. Держа одной рукой палку, другой обирал сухую листву, из которой гусеница свила гнездо. Внезапно ветка соскользнула с крючка, и ее конец сильно хлестнул по лицу, поцарапав его. Ему было не так уж больно, но он испугался, что под кожей могла остаться заноза, и побежал в дом за зеркалом.
Ангелина шила мешки из старой мешковины, готовила их для упаковки одежды. Ведь вскоре придется уезжать.
Какой ты неосторожный, мог бы выколоть глаза, упрекнула она сына, вытирая кровь с его лица.
Ничего мне не будет, успокоил он. До отъезда заживет.
Мать повернулась, чтобы намочить тряпку, да гак и застыла, забыв, что хотела обмыть ему лицо.
Илиеш, отец говорит, что ты пока должен остаться здесь.
Останусь, с радостью согласился он.
Видишь ли, этот переезд будет стоить массу денег. И пока мы не подработаем
Илиеш с недоумением смотрел на нее, не понимая, куда она клонит. Если б у него были деньги, он с готовностью отдал бы их. Но у него не было ни гроша. Он глупо улыбнулся и заметил:
Если так не уезжайте.
Это невозможно. Все уже подготовлено. Он даже задаток взял. Я думаю, после небольшой паузы продолжала Ангелина, думаю продать хату.
Хату? А я! Ты как будто говорила, что я останусь?
Ты все равно один не останешься. Он говорит, что пока нужно устроить тебя куда-нибудь на работу. У него есть знакомые на табачной фабрике. Так что тебе не о чем заботиться. Она перекусила нитку и продолжала: Хату я строила с Романом, прости его бог. И так как его уже нет, то тебе следует решить. Если кто-нибудь спросит тебя, говори, что ты был согласен. Собственно, тебя могут и не спрашивать, но говорю тебе так, чтобы ты знал
Продать хату! Для него хата означала не только четыре стены, которые давали ему убежище. Дом означал для него гораздо больше. Это была часть его жизни, которой не могла коснуться даже война. Если бы хату и разрушила бомба, он восстановил бы ее из пепла на прежнем месте. Таков был обычай в селе, так поступали все, кого он знал, так должны были поступить и они. Продать хату значило продать колыбель, в которой ты вырос, шесток, за который держался, когда впервые стал на ноги..
Продать свои радости и горести! Ведь когда молодожены начинают класть стены, все село приходит помогать им делать кирпичи. А если кому-нибудь приходится продавать хату, то и тут село не остается в стороне. Если на это человека толкает нужда, то люди ему сочувствуют, а если он делает это с другой целью, то вызывает враждебность односельчан.
В голове кружился целый хоровод мыслей.
Ну, скажешь так, Илиеш? настаивала Ангелина.
Я уже сказал раз, когда ты выходила за Чулику, но разве ты послушаешь меня?
Ты злой, Илиеш! Не знаю, как ты проживешь на свете.
Ангелине и самой было трудно расставаться с хатой. Она знала, что в трудное время всегда хорошо иметь свой угол, куда можно укрыться, он всегда ждет тебя. Скорее она продала бы землю. Только опять подходил фронт, и охотников на нее не находилось.
А Чулика все настаивал на переезде. Наконец Ангелина согласилась. Ее беспокоил только Илиеш. Боялась, чтобы он не выкинул какую-нибудь штуку. Но мальчик довольно спокойно принял известие. Правда, стал более резким, грубым.
Переезд в город соблазнял Ангелину, пробуждал в ней забытые желания. Село, где она загубила свою молодость, где она так и не нашла себе места, всегда казалось могилой. Здесь люди бились из-за куска хлеба. Этому было подчинено все. И она презирала односельчан. Роман не отличался от других. Он так прирос к земле, что оторвать его от нее было просто немыслимо. Его жизнь была жизнью земли, которую он обрабатывал. Он не знал капризов, в речах и в поведении был открыт и прям. Деньги никогда не служили ему средством для сколачивания капитала. Он вспоминал о них только тогда, когда нужно было приобрести что-нибудь необходимое. А Чулика деловой человек. По его мнению, деньги основа основ.