Надо уметь жить с расчетом, говаривал он, туго стягивая ремешки денежной сумки.
Он стал малевать не потому, что имел к этому наклонность, а из-за выгоды. Пронырливый и разбитной в делах, он никогда не тратил слов попусту. Хату он продал в мгновение ока, багаж отправил.
Илиеш вынужден был примириться с судьбой.
Табачная фабрика, куда устроили Илиеша, находилась в километрах сорока от Валурен. У Чулики там были знакомые. Он устроил пасынка с условием, что через полгода приедет за ним. Илиеш доставил удовольствие матери безропотно согласился на все. Ангелина оставила ему два мешка картошки, семь литров постного масла и немного денег. Так как жалованье, которое ему полагалось, было небольшим, она обещала посылать ему ежемесячно несколько сотенных.
Будь послушным, Илиеш. Не иди наперекор, не пререкайся. Ласковый теленок двух маток сосет, поучала его Ангелина на прощание.
Я не теленок.
Никто этого не говорит. Боже, какой ты стал невыносимый!
Хорошо, хорошо, иди, сказал он, с любопытством оглядываясь вокруг.
Двери складов распахнулись, и оттуда вырвался целый рой девушек, спешивших в столовую. Он стоял рядом с матерью на белых, словно только что вымытых, ступенях каменной лестницы, которая спускалась к главным воротам. Чуть подальше в аллее разговаривали Чулика и Руга человек, на попечении которого оставался Илиеш. Они, очевидно, кончили беседу, так как Чулика делал Ангелине знаки, чтобы она уходила.
Я стараюсь ради тебя, Илиеш, убеждала Ангелина сына. У нее болело сердце он так расстается с ней. Будто каменный, даже не плачет.
Хорошо, хорошо, иди! повторил Илиеш.
Говорят, Руга хороший человек
Она поцеловала его несколько раз, затем потянула за собой, чтобы он попрощался с отчимом. Чулика дружески похлопал его по плечу:
Пиши. Не заставляй мать переживать из-за тебя. У нее и так много горя.
Я могу его шлепнуть иногда? поинтересовался Руга.
Ангелина, как наседка, бросилась защищать своего цыпленка:
Ни в коем случае! С ним нужно по-хорошему!
Ну, если заработает, то начал было Чулика, но не договорил.
Руга весело рассмеялся, обнажив верхнюю челюсть и выставив напоказ крепкие, белые как снег зубы.
Я шучу. Все будет хорошо. Не беспокойтесь.
Илиеш остался.
Только одна Евлампия проводила на вокзал Ангелину и Чулику. Ей льстило, что у нее будут родичи в самом Кишиневе. Злобно-надменная, склочная, полная мелкого тщеславия, она про себя решила, что наконец вышла победительницей в борьбе с семьей этих невыносимых мужланов Браду. Лимпиада пропала где-то в водовороте войны, старик и Ион на каторге. А от самого заклятого ее врага, Романа Браду, в Валуренах осталась лишь его могила горка земли с кустиками ириса и шиповника. Деревенские ребятишки собирались по воскресеньям у этого шиповника и играли в дурачка замасленными картами, сделанными из картона сизого цвета. Часто, прогуливаясь по кладбищу, полная благочестия, Евлампия натыкалась на ребятишек, разгоняя их, чтобы те не поганили могилы и не нарушали покоя усопших.
Евлампии нравилось бродить среди могил, вспоминать ушедших в иной мир, где нет ни страданий, ни обмана. Почти каждое воскресенье она силой вытаскивала Сидора из дому и вела на кладбище. Он шел за ней вялый, послушный, с книгой под мышкой «Житиями святых». Это была его главная обязанность сопровождать ее всюду. Он был доволен такой ролью; Евлампия вела хозяйство и не требовала от него ничего. На самом же деле она брала его только для отвода глаз, чтоб не появляться одной. Придя на кладбище, Евлампия оставляла его на каком-нибудь могильном камне; Сидор углублялся в чтение, а она путешествовала по всем уголкам этого царства смерти. В чаще пели птицы, напоминая ей о том, что и здесь торжествует жизнь, что все живое радуется жизни и только она неприкаянная на земле из-за своей глупости. Болезненное самолюбие не позволяло ей открыться кому-нибудь, чтобы облегчить душу. Евлампия умела скрывать свое истинное лицо. И когда желание побеседовать с кем-нибудь подступало к самому сердцу, она приходила на кладбище, в одиночестве разговаривала сама с собой, с той, какой была когда-то. И перед ней вставала избалованная, красивая девушка, которой судьба сулила счастливое, беззаботное будущее, как это и положено дочери зажиточных хозяев. Все шло как нельзя лучше. Но пришла любовь. И рухнули все устои ее души.
Микандру Этим парнем гордилось все село. Он обладал таким даром речи, что завораживал даже стариков. Ни одни посиделки и танцы не проходили без него. Когда же он проходил по улице, ему улыбались все девушки и женщины. Улыбнулась однажды ему и она, чувствуя за собой поддержку тридцати десятин земли, которыми владел отец и которые она считала достаточно надежной опорой. Они встречались почти год, пока Микандру не забрали в армию. Перед его уходом они обручились. Взамен любви он оставил ей узенькое колечко. Позже оказалось, что оно было всего лишь позолоченным
Евлампия оперлась о крест, чтоб не упасть. Листва окружавших ее вишен была желтой. И солнце как будто пожелтело. И вся ее жизнь не что иное, как маленький, желтый, слегка позолоченный кружок.
Когда Микандру вернулся со службы, он стал реже встречаться с ней. Если и приходил, то, казалось, думал о чем-то другом. Свадьба все откладывалась. Так шло до тех пор, пока она не увидела однажды, как он качает на качелях Лизуню. Тогда она поняла все. Если бы это поняло ее сердце, было бы гораздо лучше. Со временем оно успокоилось бы, и, может быть, Евлампия нашла бы себе другого. А так Она подчинилась велению сердца, не зная, какое оно злое и жестокое. И сердце толкнуло ее на грех, чтобы снова завладеть своим суженым. Много дней искала она то, что ей было нужно.
Как-то в воскресенье Евлампия собрала у себя в саду девчат и парней. Они играли в путаницу, в жмурки. Затем она предложила новую игру. Кто проглотит зеленое перо лука, тот выигрывает. Поднялся шум, сутолока. Один жевал лук, другой выплевывал, третий давился им под общий смех. Было невиданное веселье. Парни с вожделением смотрели на нее, родители не могли нарадоваться на свою дочку. Евлампия, однако, не видела ничего, кроме позолоченного колечка, которое должно было засиять прежней надеждой. Раздавая лук, она на виду у всех проглотила две зеленые стрелки сразу.
Наконец подошла очередь Лизуни.
Я не смогу, защищалась девушка.
Для тебя я выбрала поменьше.
Лизуня немного поморщилась, взяла стрелку и довольно быстро проглотила ее. А вскоре девушке стало плохо. Что-то сосало под ложечкой, она слабела, теряла сознание. Ей делали ванны, заговаривали от испуга, обкладывали горячими сковородками. Все напрасно. Девушка таяла с каждым днем. Однажды, встретив Евлампию на винограднике, мать Лизуни подошла к ней и спросила без обиняков:
Послушай, Евлампия, может, ты сделала ей что-нибудь?
Евлампия только обиженно поджала губы.
А через некоторое время прошел слух, что у Лизуни внутри змея. Когда Евлампия увидела, что Микандру везет Лизуню на повозке в больницу, то не одну, а тысячу змей напустила бы на соперницу.
Евлампия ушла в монастырь. Только христовой невесты из нее не получилось. Привыкшая к хорошей жизни, избалованная родителями, она не могла вынести пустоты и холода кельи и через год вернулась в родное село. Почти ни с кем не разговаривала, подолгу сидела дома, остерегалась людей. Каждое воскресенье регулярно ходила в церковь. Стала благочестивой и смиренной, всей душой ненавидела мужчин. Хоть монашки из нее не вышло, но монастырь все же наложил отпечаток на нее. Парни и девушки обходили ее стороной. Постепенно слухи о змее распространились, и село по-своему осудило ее. Все остерегались ее, как болячки. Казалось, накуковала ей кукушка остаться старой девой. Только однажды зимой кто-то привел к ним Сидора в качестве жениха, и она, не раздумывая, пошла за него.
Единственное, что ей хотелось, это скорее уехать из села, где родилась. Вышла замуж потому, что так заведено женщина должна иметь свое гнездо. Но она не терпела своего мужа и в душе желала его смерти. Потом появились дети, они походили на него. И если она заботилась о них, то лишь потому, чтобы люди не осуждали ее. Казаться доброй, в то время как ты злая, бо́льшего проклятия не придумаешь. Евлампия уставала притворяться и приходила на кладбище побыть наедине с собой.
В семье свекра, где она думала царствовать, Евлампия не нашла, чего ждала. Не все Браду были такими, как Сидор. Особенно Роман, который уже с первых дней разгадал, что она носит в себе. Потому-то между ними возникла вражда, потому-то она ненавидела его. Пропалывая его могилу от сорняков, она шептала молитву за упокой души усопшего, думая, что если бы Сидору посчастливилось походить на Романа, жизнь ее повернулась бы совсем по-иному.
Шла война, земля стонала от страданий и несчастий, но ни одна бомба не могла вывести ее из оцепенения. Евлампия выпекала просфоры и прогуливалась среди могил. За то что она взяла на себя эту заботу, ее уважал отец Аввакум.
Когда человек переезжает на новое место, он обычно тоскует об оставленном, чувствует себя одиноким, все время ему чего-то не хватает.
Илиеш, напротив, на новом месте чувствовал себя прекрасно. Здесь он получил свободу. Никто не злил его. Работать пока не заставляли. Своего покровителя он видел только по вечерам. Поэтому никто не мешал ему любоваться красивыми окрестностями. Целыми днями он бродил по огромной территории фабрики. Его восхищал парк с прямыми аллеями, вымощенными камнем, гипсовые карлики по углам, изо ртов которых лились струи воды, чистой, как глаза Ольгуцы, живые изгороди из зеленого плюща, которые садовник Никита заботливо подстригал каждое утро, чтобы какая-нибудь веточка не вылезла выше других. Его очаровали цветочные клумбы, разбитые с необыкновенным мастерством, пихты с гранеными иглами, пахнувшими смолой. Все было новым, интересным. Такого он не видел никогда. Лежа в тени на скамейке и прислушиваясь к шелесту листвы или чириканью птиц в кустах, он жалел только о том, что в этом уголке земного рая, куда он случайно попал, нет Ольгуцы.
Даже розы тут были другие, не такие, как в Валуренах. У них сильнее аромат, пышнее цветы, живее краски. Между деревьями парка расстилался упругий ковер зеленой травы. А вместо свиней и кур здесь лениво разгуливала семья павлинов, которые ошеломили его своим радужным оперением. Павлины принадлежали господину начальнику и теперь остались под присмотром прислуги господин начальник несколько месяцев назад уехал вместе с семьей и все не возвращался. Поговаривали, будто на его место должен приехать новый. Так сказал Илиешу садовник Никита.
Никита целыми днями горбился над своими цветами. Наверное, потому и стал сутулым. Вообще он был неразговорчивым, но иногда становился балагуром и шутником, в особенности с девушками-работницами. Он задевал их, шутливо одаривал именами цветов: Лилиана, Гарофица, Розмарица. Девушки любовно прозвали его «царем цветов».
Да, цветы были его стихией. Он ухаживал за ними чуть ли не с болезненным рвением. Его длинные, сухие, как палки, руки безошибочно, мастерски орудовали ножницами и садовым ножом. Илиешу нравилось глядеть на его работу. Он восхищался им издалека, удивлялся его искусству. А однажды осмелел, затеял разговор. Никита подозвал его поближе, спросил, кто он и откуда. Потом подарил цветок. До той поры Илиеш и не подозревал, что цветы требуют такого ухода. Те несколько кустиков цветов, что ежегодно высаживала Ангелина под окнами, росли без всякой заботы со стороны хозяев. Но разве можно было их сравнить с этими чудесными сгустками красок, выращенными руками Никиты!
Однажды, желая доставить удовольствие своему покровителю Руге, Илиеш подмел у него в комнатах и пошел к садовнику за букетом цветов. Никита опустил тяжелые веки и спросил недовольным тоном:
Он тебя послал?
Нет.
Тогда почему?..
Мне самому пришло в голову поставить их на стол
На стол? Дроби ему, а не цветов
Что? Илиеш не уловил смысла его слов.
Но у Никиты не было желания повторять сказанное. Он обнял Илиеша за плечи, повернул лицом к вьюнкам, лукаво спросил:
Знаешь ли ты, почему они подбирают свои платьица днем?
Илиеш отрицательно покачал головой.
Чтобы солнце не украло у них воду с подолов. А цветов я дать не могу. Земля сырая, притопчется, если подойти к ним близко. Сам видишь, что я подстригаю кустарник, вместо того чтобы ухаживать за цветами.
Садовник действовал ножницами, как хирург ланцетом. Заболевшие деревца заботливо очищал, после чего смазывал каким-то составом или перевязывал их раны.
Он был не очень-то щедр на цветы. Выдумывал разные предлоги, лишь бы не срезать их: то нет у него с собой ножниц, то на кустах слишком много нераспутившихся бутонов и их нельзя портить. Цветы ему больше нравились благоухающими в саду, чем вянущими в хрустальных вазах. Бывали, правда, моменты, когда его охватывал приступ щедрости. Он выходил вечером к воротам и, как влюбленный, застенчиво дарил кому-нибудь букет.
Изменится погода, шутили работницы.
Я их проредил сегодня, слишком густо росли, словно оправдывался он.
Сделанный руками Никиты букет долго не увядал. Он умел так подобрать цветы, что они не мешали друг другу. О нем ходили странные слухи. Говорили, что он колдун, что сорванные им цветы никогда не теряют свежести.
Это правда, что ваши цветы никогда не вянут? спросил Илиеш в начале их знакомства.
Правда, усмехнулся садовник.
А что вы с ними делаете?
Это тайна.
Откройте ее и мне, попросил Илиеш.
Никита сказал:
Цветы как и люди: одни любят друг друга, ведут мирную жизнь, другие не терпят соседей. Например, роза и резеда, если попадутся в одном букете, не успокоятся до тех пор, пока не убьют друг друга. Я же сортирую их, подбираю по симпатии.
Никита знал множество историй про цветы, и было удовольствием слушать его. У цветов свой язык. Ими можно раскрыть свою любовь, они не раз служили символом веры и мужества. Некоторые из них даже вызывали распри между людьми. Цветы бывают грустные и одинокие. Садовник называл их «вдовушками». Илиеш слушал как завороженный. До сих пор цветы для него были просто растениями, распускающими лепестки. А Никита открыл ему новый, неведомый мир. И этот мир очаровывал его, притягивал к себе с магической силой.
Ферментационная табачная фабрика принадлежала государственному обществу, контора которого находилась в Бухаресте. Высокое пятиэтажное здание виднелось издалека. Вокруг него, как большие серые гусеницы, тянулись длинные темные приземистые склады без окон. А перед фасадом фабрики простирался парк, который так полюбился Илиешу. Весь день в парке стояла тишина, слышались только голоса цикад и скрежет ножниц Никиты. Около полудня тишина нарушалась ревом двух осликов, привозивших на кухню бочку с водой. Они всегда появлялись в одно и то же время и были часами фабрики. В ответ на их рев открывались двери складов, выбрасывая на двор сотни людей с изможденными, желтыми от ядовитой духоты лицами.
Ослиный рев напоминал Илиешу о том, что он должен нести Руге обед.
Руга был заместителем начальника цеха, а сейчас исполнял обязанности и самого начальника. Он жил на втором этаже в двухкомнатной квартире. Одну комнату занимал сам, а во второй квартировали господа Онофрей и Вэкэреску. Первый кладовщик, второй специалист по ферментации. Все трое жили по-холостяцки. Жены их находились где-то в Румынии, пережидая смутное время.
Эта троица вела веселую беспорядочную жизнь, без лишних дум и забот. Играли в карты, выпивали, время от времени приводили к себе женщин. Илиеш пришелся им к месту. Он приносил наверх обед, когда им не хотелось идти в столовую, убирал комнаты, мыл грязную посуду. Ничего другого они от него не требовали. Ему поставили кровать в комнате, где жили Онофрей и Вэкэреску.
Руга случайно познакомился с Чуликой, когда тот размалевывал квартиру хозяина фабрики. Тогда же за стаканом вина он легкомысленно пообещал, что устроит паренька. Когда Илиеш приехал, Руга Сперва расстроился думал, вот принесли черти на его голову! Но затем нашел в этом даже некоторое развлечение. Он в роли благодетеля! Кроме того, Илиеш не стеснял их, был послушным и приходил, только когда его звали. Продукты, оставленные Ангелиной, были сразу же съедены, а деньги пропиты. Иногда они угощали Илиеша стаканчиком вина. У них был граммофон, который оглушительно орал каждый вечер. Но Илиеш не мог от него оторваться.
Так прошла неделя, вторая. И вот паренек почувствовал, что ему скучно. Он насытился по горло этой пустой жизнью. Когда же в рабочее время какая-нибудь работница видела, как он шатается без дела по парку, Илиеш смущался и пытался спрятаться. Ему не терпелось узнать, какая служба его ожидает, хотелось иметь свой уголок, возможность зарабатывать себе на хлеб. Вот бы Никита взял его в помощники! Но Руга не торопился.