Что же было после? с любопытством спросил Никита.
Что может быть? За три дня я выполнил план. Ты знаешь, что это значит?
Знаю.
Тогда чего же ты сердишься?
Эти сто двадцать три процента, которые ты принес, придут сюда через месяц-два и потребуют от меня сто двадцать три процента мужчин. Откуда я их возьму? Из-за пазухи?
Тогда видно будет.
Уже видно. Вырвут тебе все волосы, и не только тебе, но и мне, Мерега.
Ну, если бояться всяких баб
Мне кажется, Мерегина выдумка неплоха, заметил один из агротехников. Напрасно вы сопротивляетесь, может быть, и нам стоит попробовать
Узловатая рука Никиты с силой впилась в колено. С самого начала он почувствовал, что Мерега жульничает. Кроме того, кто гарантирует ему, что дело обстояло именно так, как он говорит? Возможно, Мерега сам распространил этот слух. Нет, Никита не мог допустить, чтобы за его спиной давались нечестные обещания. Ставилась на карту честь фабрики, доброе имя тех, кто не жалел для нее своих сил. И нельзя было начинать с обмана. Правда, трудно, чрезвычайно трудно сделать что-то сейчас. Но фабрика уже не собственность обирал, дравших десять шкур с людей, лишь бы наполнить свои карманы. Теперь она принадлежит самому передовому государству на свете, и Никита не мог пятнать его. Вина Никиты в том, что многого он еще не знает, не умеет толком объяснить, убедить народ. Зато он честен.
Я представитель Советской власти, и вы не впутывайте меня в нечестные дела. Если услышу, что кто-нибудь обделывает такие делишки от имени фабрики, отдам под суд, не вздумайте жульничать, как Мерега! Сейчас едем, сказал он, увидев приближавшегося Илиеша. Но паренек остановился, подождал секунду и невесело объявил:
Приехали начальники из Сорок. Послали меня найти вас. Они ждут в канцелярии.
Никита спешно расстался с агротехниками. Илиеш последовал за ним.
Так как же теперь, мы не поедем, раз они явились?
А я знаю? Сначала встречусь с ними, посмотрю, кто это. Но ты не огорчайся: если не сегодня, поедем в другой раз.
Приехал уполномоченный по табаку. Пока Илиеш искал Никиту, тот уже успел узнать от бывшего псаломщика Василия, как идут дела. Около получаса уполномоченный ходил по парникам, складам, потом пригласил в свою машину Никиту и поехал с ним по селам знакомиться с теми, кто взялся выращивать табак.
Не прошло и недели, как на фабрику потянулись женщины из разных сел. Всех интересовало, как относиться к слухам насчет мужей.
Ничего не знаю, пожимал плечами Никита.
Но женщины, словно рехнувшись, не верили ему; одни пытались уговорить, другие яростно набрасывались на него, требуя, чтобы он показал тайный приказ о мужьях.
Рассада уже вызрела. Сочные стебли темно-зеленого цвета стали желтеть. Вместе с ними желтел и Никита. Еще несколько дней, и если рассаду не перенести в поле, она пропадет.
Лишь бы высадить, беспрестанно твердил он себе, а там будет легче.
Это правда, что к той, кто посадит полгектара табака, приедет муж? терзали его непрошеные посланцы сел. Вы директор и должны знать!
Он двусмысленно отвечал:
Неизвестно. Поживем увидим. Я слышал другое: идет речь, что нам дадут материю и сахар.
Про материю и сахар ему говорил приезжавший из Сорок уполномоченный. Слухи о возвращении мужей и оплате товарами вызвали некоторое оживление. Расчеты, связанные с контрактацией, производил Василий. Он тоже то тут, то там подбрасывал словцо о мужьях.
Так закончилась посадка.
Но вот настало время прополки, а из всех обещаний ни одно не было выполнено. Тогда-то и пришли настоящие беды. Обозленные женщины не хотели больше обрабатывать табак. Наконец-то они смогут отомстить этому вонючему растению, которое преждевременно сожрало их детство и молодость. Почти все они, едва научившись ходить, уже закладывали парники, уже держали иголки для нанизывания листьев. С детства ходили в юбках, просмоленных табаком, все лето у них были желтые от никотина пальцы. Они надрывались, вытаскивая по нескольку раз в день тяжелые рамы из складов и внося их обратно. Но зарабатывали на этом чахотку и головные боли. Когда осенью видели, что ничего им не причитается, что они остаются еще должны казне, выли по неделям, клялись самым дорогим для них на свете, что больше не будут сажать табак. А весной снова брались за него, забыв про все свои клятвы. Весной выдавали авансы тысячу лей или пятьсот. Как кому. Пятьсот лей весной для бедного крестьянина было чудом, пришедшим, чтобы спасти его. Правда, осенью их нужно было вернуть. Но кто в то время думал об осени! До осени могло прогореть табачное общество, мог наступить потоп. Чего не могло случиться до осени!.. И они накидывались на эти пятьсот лей, забывая про все, надеясь, что на этот раз им улыбнется счастье. Но каждый раз табак оказывался плохого качества, а качество зависело от многого: от места, где хранили и сушили табак, от капризов погоды, наконец, от характера приемщика. Если принимал такой, как Руга, то напрасны были все старания вырастить хороший сорт, желтый, как яичный желток. Даже не глядя, он относил табак к третьему сорту, а еще чаще браковал. Брак никак не оплачивался. Когда начиналась приемка, возле фабрики снова слышались плач, проклятия Так жило село из года в год. Табак был для него язвой, дьявольской картежной игрой, где ставка жизнь и здоровье. Долги переходили от отцов к детям до седьмого колена. И ни у кого не было сил распутать их.
Это чертово зелье довело многих до сумы, выбросило на улицу. Теперь женщины могли отомстить проклятому растению долги не держали их за горло, никто не заставлял сдавать столько-то пудов первого сорта, столько-то второго. Достаточно они страдали. Теперь, раз пришла Советская власть, она должна давать им все. Многие не понимали, что эту власть нужно строить собственными руками. Представляли ее себе вроде чуда, манны небесной, которая должна насытить всех. Притаившиеся враги не упускали случая воспользоваться некоторыми неурядицами и распускали злостные слухи.
Никита поседел. Неделями мотался по селам, не зная, какие меры еще принять. Женщины устраивали скандалы, сваливая на его голову свои беды. Оказывается, он виноват во всех несчастьях.
В тот день с утра дождило. В небе кружились темные тучи. Иногда прокатывался гром. Казалось, дождь не скоро успокоится. Но после обеда показалось солнце. Оно боязливо выглянуло из-за лохматой тучи, потом растолкало облака, сделало себе просторное окно. Стада туч потянулись к горизонту.
Канонада гремела сильнее, чем когда-либо. Ее разрывы смешивались с небесным громом. Видимо, на фронте близилась развязка.
Никита возвращался из района. Он побывал у первого секретаря и все выложил: не выдерживает он больше, и таланта организаторского не имеет, и сближаться с людьми у него нет сноровки, и характером слаб, и, наконец, руководить не умеет. Многое он запутал, директорствуя. Короче, он просил замены.
Бакуш, первый секретарь, слушал его рассеянно, наводя в то же время порядок у себя в ящиках стола. На столе громоздилась масса вещей, не имевших, казалось, никакого отношения к их владельцу: несколько винтовочных патронов, круг изоляционной ленты, перегоревшая электролампочка, забрызганная известью гуттаперчевая собачка, гвозди, брошюры, несколько грязных, потрепанных книг. Одна рассказы, остальные азбуки.
Валялись на земле на станции Липичены. Подобрал чтобы сдать в библиотеку, и забыл, сказал между прочим Бакуш, словно извиняясь.
Никита, немного обиженный, замолчал, потеряв нить своих доводов.
Продолжайте, продолжайте, что же вы замолчали? обратился к нему Бакуш, переходя к следующему ящику.
Никита посмотрел на него чуть ли не с ненавистью. Он принес сюда свои сомнения, а его слушают так равнодушно. Сделав невероятное усилие, он начал снова. Никита не из тех, что стонут на каждом ухабе. Если уж пришел, значит, больше терпеть нельзя. Ему хотелось встать и уйти. Но он смирил ярость и с показным безразличием продолжал свою речь.
Я сделал сегодня большое дело, снова прервал его Бакуш, привел в порядок свои бумаги.
Он был моложе Никиты, но дышал тяжело, как после бега.
Почему вы так тяжело дышите? спросил Никита. Сердце?
Сердце? удивился Бакуш. Эге, мое сердце работает как часы. И довольно рассмеялся. Правда, я задыхаюсь, но это чепуха
У него были больные легкие, но это, казалось, больше тревожило окружающих, чем его. Он привык к болезни и как бы не замечал ее.
Значит, вам тяжело? внезапно спросил секретарь.
Приготовившийся уходить Никита снова сел на стул.
Тяжело?.. Да мне тяжело было всегда. Теперь просто невыносимо.
Хотите, чтоб вас освободили?
Я не тот человек, который может руководить.
А я думал, что пора принимать тебя в партию! Первый секретарь немного прищурился, изучая его внимательными глазами.
Никита смутился:
Разве такое дело так быстро решается?..
А как?
Нужно подождать, взвесить.
Чего еще взвешивать? Ты преданный, честный человек. Работаешь за десятерых.
Никита встал со стула и подошел к нему. Они стояли плечом к плечу посреди комнаты и смотрели друг на друга, будто виделись впервые.
Зачем торопиться? Что вы знаете обо мне? Всего два-три месяца
Бакуш взял его за плечи и тряхнул.
Пойми, мне трудно сразу заменить тебя кем-нибудь. Подожди немножко. Скажу правду, я ждал этого взрыва намного раньше Раз ты вытерпел до сих пор, значит, дело идет хорошо.
Но я больше не могу, поймите!
Понимаю. Знаешь, что я делаю в подобных случаях?
Что?
Иду домой и распутываю нитки. Моя жена вяжет. У нас есть четырехлетний сын, который путает все клубки, так что жена за голову хватается. А я прихожу домой и медленно, не спеша распутываю их, пока не успокоюсь и не прояснятся мысли.
Никита взял со стола шляпу.
Другими словами, вы и мне советуете распутывать нитки?
Обязательно.
Никита направился к дверям. Уходил он с тем же, с чем пришел, но на сердце стало гораздо легче. Бакуш остановил его на пороге:
Ты на бедарке?
Да.
Один?
Один.
Может быть, и меня подвезешь? Есть дело в Стокнае, а машина моя ушла в Сахарну и что-то задержалась.
Широко разлились воды Днестра. Мутные, стремительные волны тащили с собой к морю глыбы земли, оторванные от берегов, коряги, бревна. Где-то в верховье прошел ливень. Голые ребятишки поймали доску и вскарабкались на нее, как на плот. Они были замурзанные и веселые. Одежонка валялась на мокром песке. Ее стерег пятнистый мокрый пес.
У нас одиннадцать тысяч гектаров пахотной земли и шестьдесят лошадей, шестьдесят старых разбитых кляч. Это, к сожалению, вся тягловая сила района, жаловался Бакуш. Но разве дело только в лошадях? Погляди на эти разрушенные дома, что виднеются в долине, погляди на эту нищету, что царит повсюду. А тиф? Знаешь, что у нас негде помещать больных и они валяются по двое-трое на одной койке? Что же делать? Скажи, ты старше меня. Причитать, как бабы?
Никита молча слушал его, глядя вдаль, где за гребнями холмов стояли ряды деревьев. Хитрый секретарь специально привел его сюда, чтобы поговорить свободно, без помех и чтобы передохнуть немного на свежем воздухе. Давно он не беседовал ни с кем так рассудительно, открыто, по-мужски.
Никита немного ожил. Была у него минута колебаний, душевной слабости, но теперь жизнь как будто входила в колею. И все же где-то в сердце притаилось тяжкое беспокойство, которое охватило его еще с утра и не хотело покидать. Он сидел на камне под шиповником на опушке леса. Внизу, на берегу Днестра, виднелись разбросанные вдоль дороги хатки. Туда должен был спуститься Бакуш, но задержался. Он подложил под голову планшетку и жарился на солнце. Ему не хотелось расставаться с Никитой. Сегодня он случайно обнаружил в его душе необычную волну человеческого тепла и боялся потерять ее.
Внизу на склоне какая-то женщина высаживала капусту, тихо напевая:
Когда затоскуешь по мне, мэй, Ион, мэй,
Посади одно деревцо, мэй, Ион, мэй
Плюнь ты на все неприятности, пройдут и они. Самое трудное позади, сказал Бакуш. Давно я не сидел вот так, в тишине, и не слышал голоса поющей женщины.
Казалось, он дремлет и бормочет сквозь сон. На мосту через Днепр слышался скрип лебедок и стук молотков. Сколько раз этот мост разрушали и восстанавливали! А теперь его делали навсегда. На меловом склоне холма росли редкие кусты бузины и дикая морковь. У камня светились белыми веночками невест несколько заблудившихся ромашек. Никита сорвал одну, протянул Бакушу.
Знаете, в молодости я боялся их.
Бакуш взял цветок, понюхал, затем прикрепил к ремешку планшетки.
Почему?
Боялся, чтобы не заворожили меня.
Бакуш улыбнулся.
Может, и до сих пор боитесь?
Беспощадно палило солнце. Чувствовалось приближение дождя. С запада снова наступали черные тучи. Секретарь приподнялся на локте, поглядел в небо.
Мне нужно идти.
Он разгреб беловатую землю, взял ее в горсть и просеял сквозь пальцы.
Ты специалист. Что может расти на этом склоне?
Никита пожал плечами:
Не знаю Виноградник. Я больше разбираюсь в цветах, занимался и садами, но цветы это моя страсть. Видели бы вы, какие я выращиваю тюльпаны. У меня есть свой собственный сорт. Никита глубоко вздохнул. Мне нравится все красивое. Знаете, была у меня племянница Видели бы вы ее. Он незаметно для себя открывал свою тайну, запертую на семь замков. Нестерпимо хотелось рассказать о Наташе, хоть раз упомянуть ее имя после смерти. Она жила у меня, и любо было смотреть, как она по утрам расчесывает волосы, как хлопочет по дому. Вечером, приходя с работы, я заставал ее спящей, смотрел на нее и любовался. Мечтал выдать замуж за хорошего парня и устроить веселую свадьбу. Но вмешалась жена со своими глупостями, стала грызть меня, ежедневно шпынять. Бедной Наташе пришлось перейти от нас в общежитие. А теперь нет ее, погибла Да, красивая была, как весенний побег! У меня нет детей, и я любил ее, как никого другого.
Когда кончится война, сказал Бакуш после короткой паузы, ты снова вернешься к цветам. Мы поручим тебе весь район будешь украшать его по своему желанию.
Никита улыбнулся:
Могу считать, что уже получил задаток?
Можешь. Вот тебе моя рука.
Никита с силой пожал протянутую руку.
А еще говоришь, что слабый, улыбнулся секретарь, дуя на пальцы.
Никита снова улыбнулся:
Вложил слишком много души.
Куда теперь, на фабрику? спросил Бакуш.
Нет, в Солонены. Слышал, что там произошли какие-то пакости. Знаете, иногда я очень боюсь, что не доживу до конца войны, внезапно заключил он.
Бакуш похлопал его по плечу:
Не говори глупостей.
Никита пошел запрягать лошадь, которую перед тем пустил пастись на опушке. Бакуш собрался спускаться к Стокнаю.
Послушайте, остановил его Никита. Я так и не посмел просить, но вы должны помочь мне с материей и сахаром.
Ничего нельзя сделать, нужно повременить месяц-два.
Бакуш пожал плечами и повернулся, чтобы уйти. Никита еще раз задержал его:
Послушайте
Я запаздываю на собрание.
Никита подошел к нему:
За слухи о мужьях вы напрасно ругали меня. Не так уж был я виноват. Может, мне тогда не следовало молчать, но
Сегодня ты хочешь смыть с себя все грехи, засмеялся Бакуш. Не выйдет
Тучи, словно громадные вороха шерсти, снова затмили солнце. Однако Никита не спешил довериться лошади. Слушал, как копыта ступают в грязь, проламывая подсохшую корочку. Поля лежали грустные, неухоженные. Клочки озимых посевов ярко выделялись своей зеленью и походили на новые заплаты. В поднявшейся пшенице слышалась болтовня перепелки, сплетничавшей о чем-то со своей кумушкой. На дороге, перед повозкой, прыгала синица, топорща перышки цвета маслины.
Никита вдыхал свежий воздух, думая о жизни. Он немного освободился от тяжелых дум и сомнений и чувствовал некоторое облегчение как земля во время сильного пекла после небольшого дождика. Его радовал вид недавно прополотой кукурузы, а когда попадалась на глаза покинутая делянка, заросшая сорняками, он хмурился. Окидывая глазами долины и холмы, он мысленно уничтожал укоренившийся бурьян, представлял себе эти места другими, хорошо возделанными. Если земля была необработанной, значит, война совсем опустошила дом, которому принадлежит это поле. Значит, там уже давно не поет на заре петух, хозяин по утрам не отбивает сапу, заставляя ее весело звенеть на всю округу, и дым не валит из трубы, так как в ней свили гнездо сова или ворон.