Первым вернулся Павел Гынжу.
В один из вечеров Ангелина, принарядившись, взяла графин вина и вместе с Лимпиадой и Илиешем пошла к нему разузнать о Романе. У ворот их встретила жена Павла Настя. У нее по спине разметались косы, глаза счастливо светились она казалась пьяной. Приглашая гостей в дом, Настя тараторила:
Пришла моя радость, смилостивился господь, послал счастье!
Павел сидел во главе стола, в рубашке с расстегнутым воротником. На все вопросы отвечал одно:
Идут, идут, все идут.
Ангелина пожала его узловатую руку и, скрывая волнение, спросила:
Где Роман? Где ты его оставил?
Павел уверил:
Идет. Не сегодня завтра будет дома.
Как тяжело приходится Одна, одна. Будто кукушка маюсь. Надоело, сколько же еще мучиться?
Тут вступила Лимпиада:
Ты ровно ребенок. Не на свадьбу же он поехал!
А почему вы не приехали вместе, Павел? спросила Ангелина.
Павел взял со стола намокший в вине окурок, попросил у Насти огня и, глядя в стакан, вяло ответил:
Мы не вместе были. Но идут все. Такое соглашение, всех распускают по домам. На днях заявится. Да вы садитесь, дай-ка стаканы, Настя.
Лимпиада уронила на стол тяжелую слезу. Испуганно оглянулась: не увидел ли кто? Вытерла нос платочком и с сияющим, как всегда, лицом подняла стакан:
Чтобы на долю детей не пришлось того, чего натерпелись мы.
Счастья и мира!
После выпивки у всех развязались языки. Судили-рядили и о том, что произошло, и о том, чего можно ожидать. Павел уже прослышал кое-что о новых порядках и охотно рассказывал:
Землю советские обрабатывают сообща, машинами. А осенью урожай делят, сколько кто заработал.
Истрати Малай, тяжело вздохнув, перебил его:
Мне все нравится. Только вот это не по сердцу. Мне дай земли вволю, сколько душе хочется. И никаких машин не надо. Через пять лет меня бы никто не узнал. А работать сообща меня на эту удочку не поймаешь! Постепенно он распалялся, покрасневшие от вина глаза дико горели, могучая грудь дышала часто и тяжело. Земля и свобода вот что всем нам надо, Павел!
Такой порядок, закон, а один против закона не пойдешь, рассудительно заметил Павел.
Закон? вскипел Истрати, стукнул по столу кулаком, стаканы подпрыгнули. У меня свой закон! Даже сам бог не сможет изменить его!
Назревал скандал. Все сразу заскучали. Илиеш в страхе полез на печку. Павел, как всегда спокойно и неторопливо, встал из-за стола, подошел к Истрати, положил руку ему на плечо:
Поживем увидим. А до той поры не надо бить стаканы. Я долго ждал этого дня, и ты не порть мне его. Настя, где кепка бади Истрати? Подай ему да проводи, чтобы собаки не напали.
Истрати благословил стол и дом Павла крепким словом и вышел, сильно хлопнув дверью. Все легко вздохнули, навели порядок на столе и стали дальше веселиться, будто ничего и не произошло.
Илиеш, лежа на печке, живо представил себе сцену, которая должна была произойти в доме Истрати. Ясно, теперь тот всю злобу изольет на жену и детишек. Илиешу стало жалко Ольгуцу. Он словно видел ее маленькую, слабенькую, спрятавшуюся за печной трубой в надежде спастись от гнева отца.
Прошло несколько дней. Почти все мобилизованные вернулись домой. Только Роман все не появлялся. Расстроенная Ангелина ходила из дома в дом, стараясь хоть что-нибудь узнать о муже. Никто толком не мог что-либо сказать, никто не видел его и не слышал о нем. Вернувшись домой, она часами просиживала на пороге, вглядываясь сквозь акации на дорогу, ведущую к станции. В такие минуты Илиеш боялся приближаться к ней: ее раздражал любой его жест, любое слово. Он словно бы становился чужим ей. Иногда даже ловил ее ненавидящий взгляд.
В селе между тем происходили необыкновенные события, о которых прежде Илиеш и понятия не имел. Открылся клуб, стали показывать кинокартины, устраивать митинги и собрания. На одном из собраний Павла Гынжу избрали председателем сельского Совета, а Лимпиаду его заместителем. Собрание проходило в школе, туда пришло все село. Илиеш с Ольгуцей спрятались за печкой. Оксинте Кручек выдвинул кандидатуру Георгия Ботнару. Едва он произнес это имя, как в зале яростно закричали:
Не нужен он нам! Не годится!
Другие пытались перекричать:
Годится! Пусть будет!
Лицо Ботнару стало серым, землистым. Он поднялся с места, вежливо приложив руки к груди, поблагодарил за честь и выразил сожаление, что не может стать председателем сельского Совета, так как он уже назначен директором школы.
К чертям такого председателя!
Пусть будет им Павел! выкрикнул кто-то.
Одна из женщин предложила кандидатуру тетки Лимпиады.
Павла!
Лимпиаду!
Давай и мы будем кричать за тетку Лимпиаду, шепнул Илиеш Ольгуце.
И их тонкие голоса вплелись в нестройный гул многоголосого зала.
Тетка Лимпиада годится! Пусть будет она!
Все повернулись в их сторону. В мгновение ока кто-то, схватив Илиеша за шиворот, вытащил из-за печки и вытолкнул вон. Жестоко обиженный, он уселся на завалинке у окна, теперь уже отсюда наблюдая за ходом событий. Тетку Лимпиаду все-таки выбрали заместителем председателя, и Илиеш побежал домой поделиться радостью с матерью.
Ангелина белила полотно в корыте возле погреба, рядом с ней на траве с вязанием в руках сидела Евлампия и наставительно что-то говорила. Илиеш уловил последнюю фразу:
Он связал тебя по рукам и ногам, вот и жди его теперь.
Да где же он запропастился? Что с ним случилось? Мать утерла слезы.
Где же ему быть? Конечно, нашел себе другую. Наверняка не выплакивает свои глаза, как ты.
Раз так, и я себе найду! Могу хоть сотню найти! Ждать его понапрасну пусть не надеется.
А ты чего вылупил глаза? Где был? Шлендаешь без толку целый день, а лошадь не кормлена! гневно обрушилась она на Илиеша.
Я ходил на собрание
Я покажу тебе собрание! Второй раз не захочешь! А ну, отведи лошадь в поле.
«Лошадь, лошадь», недовольно пробормотал Илиеш. Народ собирается получить землю, делить имение, а у тебя только лошадь на уме.
Евлампия сразу отложила кружево.
Делить имение? Не врешь?
Илиеш испытывал к ней неприязнь, ему казалось, что Евлампия крадет у матери любовь, предназначенную ему. Он грубо ответил:
Пойди сама посмотри, если не веришь!
Как ты разговариваешь со старшими?! накинулась на него мать, схватив хворостину.
Илиеш уже знал, чем это пахнет, и в два прыжка очутился на улице. Потом, когда мать немного поостыла, он пробрался на конюшню, вывел Вьюна, вскочил на него и поскакал в поле, где односельчане должны были начать раздел земли.
Ничего, проголодаешься придешь домой, пригрозила ему вслед мать.
В ответ на это он только ударил пятками коня. Угрозы матери его не трогали, он мог целый день носиться
Не прошло и месяца со дня прихода советских, а Валурены стали совсем другими. Валуряне, прежде медлительные и неразговорчивые, словно наэлектризовались. У всех теперь не хватало времени, все куда-то торопились, что-то планировали. Днем спешили вспахать недавно полученную землю, а вечерами шли в сельсовет. Было ли там дело, не было все равно шли. Все ожидали новостей.
У людей появилось множество новых интересов. Мало-помалу улетучивалась прежняя апатия и равнодушие. Валурян обуревала жажда действия, ведь теперь далеко не все равно стараться изо всех сил в поле или дремать себе в холодке.
Илиеш вмешивался во все, ничего не упускал из виду. Часто думал об отце, хотел, чтобы тот скорей вернулся. Уж он-то объяснил бы многое, что еще непонятно в новой жизни. Но Роман все не ехал. Вместо него появился Чулика, человек с бегающими глазками хорька и блеклым лицом, которого, видно, никогда не касались солнечные лучи. Илиеш видел его несколько лет назад, когда ремонтировали церковь. Он был маляр, дальний родственник Евлампии. Тогда Чулика малевал на стенах церкви новых святых, сверкающих, как сапоги сельского жандарма. Он прикладывал к стене картон с прорезями (это называлось трафаретом), несколько раз проводил кистью и святой готов. Деревенские ребята глазели на Чулику, как на чудо. Ясно, что Евлампия гордилась таким родственником и не упускала случая упомянуть о нем.
Илиешу тоже нравилось рисовать, он изредка пытался изобразить что-нибудь. Только каждая птичка или травинка все, что он хотел изобразить, получались такими большими, что не умещались на листе бумаги.
Теперь Илиеш твердо решил стать летчиком. Эту мысль подсказал ему Ион. Было это так. В воскресенье Илиеш стоял на лестнице помещичьего дома рядом с Григорием и Ионом, которые только что получили комсомольские билеты. Сгорая от желания узнать, что написано в тех книжечках серого цвета, он протянул руку, чтобы взять билет у Григория. Но тот отстранил Илиеша:
Нельзя, такое в чужие руки не дается. Гляди издалека.
А что такое комсомол? поинтересовался Сырге.
Он был в новенькой одежде, с павлиньим пером на шляпе. Оксинте наконец выправил ему бумагу на три гектара земли. Теперь Сырге намеревался жениться. Многие в то лето женили детей, чтобы получить больше земли. В Валуренах никогда не играли столько свадеб.
Передовая молодежь, подумав, ответил Ион. Что же еще другое может означать?
«Передовая, передовая», передразнил его Владимир, сын учителя. А как расшифровывается это слово, знаешь?
Ему не терпелось показать, как много он знает. Взгляды Владимира резко изменились с приходом Советской власти. Он стал горячим сторонником нового строя, даже выколол на груди тушью серп и молот, стал ходить в расстегнутой рубашке, чтобы рисунок был виден. И еще он собирал значки.
Нет, откровенно сознался Ион.
Вот! А еще считаешь себя передовым!
Комсомол ты оставь в покое, Моль несчастная! А то двину в морду. Григорий схватил его за горло.
Ион, Борис и другие ребята растащили их, стали уговаривать Григория:
Брось ты его к черту! Зачем тратить время на такую мразь.
Владимир тут же исчез.
А что он, зараза, цепляется к словам! все еще кипел Григорий.
В это время по тропинке, обсаженной с обеих сторон георгинами, к клубу шли Лимпиада, Павел Гынжу и двое незнакомых.
Эй, Ионикэ, Илиеш, собирайте народ! крикнул Павел.
Через четверть часа клуб был полон. Неизвестные оказались вербовщиками. Они искали желающих поехать на два года на строительство в тайгу, рассказывали о выгодах, которые сулит это предприятие. Илиеш тут же решил сделаться строителем. Однако ему не повезло: оказывается, для этого надо еще лет десять расти.
Не расстраивайся, лучше стань летчиком, утешал его Ион.
А разве это возможно?
Конечно, чудак! Теперь все возможно.
Тогда, конечно, я стану летчиком!
Хотя Илиеш и не был уверен, что его решение приведет в восторг мать, он все же пошел сказать ей об этом. На этот раз у нее было хорошее настроение. Илиеш увидел ее возле дома: опершись руками на перила веранды, она с улыбкой глядела на возню поросят, которые лакомились листьями крапивы. В платье абрикосового цвета с короткими рукавами, улыбающаяся, она показалась Илиешу очень красивой. Он еще издали закричал, не в силах сдержаться:
Мама, я хочу стать
Т-с-с Она испуганно поднесла палец к губам.
Неожиданная мысль обожгла его: отец вернулся! Но в следующую минуту его окатило холодом разочарования: оказывается, тишина нужна для другого.
В доме отдыхает человек Тихо, не разбуди.
Кто? насупился Илиеш.
Проснется увидишь.
Он просунул голову в приоткрытую дверь. На столе остатки угощения, грязные тарелки, пустая бутылка. Раскинувшись и свесив одну ногу, на кровати спал маляр Чулика. Его нетрудно было узнать по белому лицу, чуть меченному оспой.
Илиеш прикрыл дверь, молча опустился на ступеньку крыльца.
Ангелину встревожил его печальный вид.
Веди себя прилично с ним, слышишь, Илиеш? Не прекословь, слушайся его. Потом поймешь, что к чему. Получишься у него делу. Ремесло хорошее, деньги так и текут: мазнешь раз кистью получай сотенку.
Но я хочу стать летчиком!
Эх, сынок! И я в твои годы хотела многого, да вот вышла за твоего отца и векую век в этом свинячьем логове. Горшки да овцы вот и все, что вижу. Желания надо смирять. В мыслях ты летаешь как птица, а на самом деле Она с тяжелым вздохом смахнула слезу. Тоже мне, летчик! Для этого надо долго учиться, чтобы учиться, подавай денежки. А где их возьмешь?
У советских учатся бесплатно.
Может быть, и бесплатно. А одевать, обувать тебя кто будет? Что ты знаешь, дите? А вот если научишься ремеслу верный кусок хлеба навсегда. Ты толковый, все схватываешь на лету, быстро поймешь. Завтра начнем красить горницу присматривайся. К ней снова вернулось хорошее настроение, она добавила уже весело: Знай, что он очень порядочный и добрый человек. Его к нам направила Евлампия. Пойду, надо посмотреть, не проснулся ли.
С появлением Чулики дом стал шумным и людным. Чулика был не просто маляр, он еще умел малевать ковры, картинки, иконы, разрисовывать стены. Женщины будто соревновались, кто больше даст ему заработать.
Илиеш во все глаза глядел на чудеса, выходившие из-под его кисти. В первые дни он все время торчал возле Чулики, с восторгом подавая ему нужные кисти и краски. Иногда маляр позволял ему мазнуть кистью. Илиеш с благоговением подходил к грубому полотну, расстеленному на полу, искусные руки Чулики делали пестрый ковер (на самом же деле это была жалкая мазня).
Мама, посмотри, как я рисую! кричал Илиеш, полный ребяческого энтузиазма.
Мать, веселая и довольная, охотно смотрела, как он старательно водил кистью. Чулика не скупился на похвалы, в надежде еще больше задобрить Ангелину.
Он быстро схватывает, легкий мазок у этого шельмеца.
Вообще, словцо «шельма» он особенно любил в обращении с Илиешем «шельма, подай», «шельма, убери». Поначалу Илиешу даже нравилось такое обращение, но затем оно стало раздражать. Обижало Илиеша еще и то, что Чулика ведет себя в их доме как хозяин, а мать уж слишком старательно ухаживает за ним так она не заботилась даже об отце. С каждым днем в мальчике росла жестокая неприязнь к квартиранту. Опротивело и «искусство» Чулики. Илиеш, как и прежде, стал с утра до вечера носиться по селу вместе с ребятами.
Лето властно вошло в свои права. Осень обещала быть такой богатой и веселой, с таким изобилием хлеба, с таким количеством свадеб, что и припомнить подобной никто не мог. А вскоре пришла и сама она, пора сбора плодов.
На дверях школы, клуба и сельсовета появилось множество листочков с объявлениями о приеме на различные курсы, в школы. Немало молодых валурян уехало учиться. Только Илиеш вынужден был прислуживать маляру Чулике. Вдобавок ко всему мать еще укоряла, что он недостаточно прилежен, что не держится за денежное ремесло. Однажды Илиеш не выдержал:
Ремесло! Да это любой идиот сможет. Подумаешь, приложил картон к стене и мажь!
Услышав это, Чулика замер, лицо его сперва стало белым, потом посерело, затем мало-помалу приняло багровый оттенок. Бегающие, как у хорька, глазки словно остекленели. Прерывающимся голосом он проговорил:
Наглец! Такого я не видел за всю жизнь!
Ангелина онемела, замерев с поднятой для удара рукой. А Илиеш торжествовал: наконец-то он хоть чуточку отомстил Чулике. Только хотел он было улизнуть из комнаты, как мать поймала его за рукав, затащила в угол, и ремень Романа горячо обжег его спину. Ангелина доказала Чулике, что умеет воспитывать своего ребенка.
Вырвавшись из рук матери, Илиеш крикнул Чулике:
Ничего, вернется отец, полетишь ты отсюда вверх тормашками!
Ночевал Илиеш у тетки Лимпиады. Домой возвращаться ни за что не захотел. Ненависть вызывали даже сами стены родного дома, разрисованные львами, оленями, разными другими зверями. И как его ни уговаривали дед Епифан и тетка Лимпиада, он, сдерживая всхлипывания, отвечал одно:
Не пойду, и все!
Тетка Лимпиада потчевала его соусом из цыпленка, с обычной ласковостью успокаивала:
Не плачь, поспишь у нас. Завтра разберемся, кто прав, кто виноват. А сейчас ешь, будь умницей.
На другой день дед Епифан сказал Лимпиаде:
Проводи его домой. Тебе, женщине, легче договориться с ней.
Лимпиада давно не заходила к своей золовке, с которой у нее никак не налаживалась дружба. В последнее время Ангелина принимала ее холодно. Но прекословить старику не хотелось пошла.