Хо-хо! Заедино нам, выходит, с тобой?
Выходит, заедино.
Ах ты, распрокудахты! Ну, благословясь, давай-ка руку.
И с елки на елку крепко взял поляк тяжелую руку старого Зимуя.
VIII
Пунин повернулся спиной к огню и укрылся кожанкой.
Сытый голос Исайки лился ровно и глох в обступивших шалаш темных кустах.
Можно было слушать, можно не слушать. Дремота затягивала сознание. Голос Исайки тишал тогда и странно пересекался на середине слова.
Пунин вздрагивал и открывал глаза. И было ему приятно, что Бронислав, по-обычному спокойно, поддакивает Исайке, покручивая мягкий витой ус.
Грибоед лесной чертушко, вел сказ Исайка, на бору он вроде генерала. Росточку небольшого, сам по себе невидный, а важный-преважный. Щекастый, усы седые, котиные, голова круглая, глаза зеленые, дремливые. Уши большие, стариковские, а из них клочья торчат. Из ноздрей такие же клочья. Тулово как у зайца, только голое. Ну, бегать он не горазд. Перебирается от пенька к пеньку, как старичок недужливый с завалинки на завалинку. И не кричит никогда этого нет. Крику, надо сказать, не любит. Только во сне храпит, далеко бывает слышно
Ты сам слыхал? перебил поляк ровно льющийся Исайкин сказ.
Люди слыхали нам рассказали, уклончиво отговорился Исайка.
Нуте-с?..
Поляк сидел, задумчиво глядя в огонь.
Исайка ловко подстругивал кривым ножишком черенок ложки. Мягкая осиновая плашка поддавалась легко, завиваясь под лезвием в мелкие кудерьки.
Когда-то, еще малым отроком, по отцовскому обету отдали Исайку из богатой поморской семьи в Соловки на послух целую зиму работал Исайка у монахов по ложкарной части. Славные ложки выучили резать монахи, первейший сорт с благословляющей рукой на черенке, благословение угодников соловецких.
Резал Исайка первую ложку в подарок комиссару. А усатому поляку решил вырезать трубку с голенькой дамочкой пускай утешается старый человек.
За делом неспешно вел рассказ Исайка:
Вот какой грибоед. А имя такое носит затем, что грибы на бору ест. Видали, может, на бору корешок один торчит, а кругом только крохи от гриба? Вот-вот, это непременно он. А то еще на больших на старых грибах точно зубом кто ковырнул. Это он грибоед. Только, значит, сытый шел, есть не ел, а отметину свою поставил. Ну, тот гриб пускай уж стоит, лучше не трогайте. Вы думаете, хороший это гриб, а он как раз червоточина. И скотина его даже не тронет, понюхает и отойдет.
Нуте-с?
А живет грибоед в яминах, в буреломе. Выкопает гнездо и лежит себе, глазами посвечивает. Лень ему выходить оттуда, соне. Высунет поутру голову, посмотрит, не выскочил ли где молодой грибок просвиркой махонькой. Подберется к нему и смотрит долго: не то съесть, не то обождать? Потом как даст ему с маху шлепка хорошего!.. Так и живет лесной чертушко. Тихоней живет, никого не обидит. Крови он прямо видеть не может. Плачет, говорят, человечьим голосом и землю когтями дерет, ежели где след крови услышит. И вот раз случись
Исайка смолк и тревожно прислушался. Близко в темных кустах раздался тихий, как бы удивленный вскрик, хрустнули сучья, и жалобно, по-ягнячьи, всплакался в ночи непонятный голос. И опять стало тихо. Только постреливали в огне сучья и со звоном осыпались золотые угольки.
Лисица придушила зайца, спокойно объяснил поляк, молодой, видно, несмышленыш, на огонь шел посмотреть, вот и попал в зубы.
А, будь она проклята! злобно сплюнул в огонь Исайка. До чего сердце стревожила!..
Помолчав, спросил поляк:
Исай, а ты в чертей веришь?
Зачем это не верю.
Ой, врешь! А покойников боишься?
Чего ты, ей-богу, вздумал
А ну-ка, сбегай за водой на речку, чай будем пить.
И сбегаю.
Только беги и клятву повторяй: ни живых, ни мертвых не убоюся
Пунин приподнял краешек кожанки и, едва удерживаясь от смеха, посмотрел на Исайку. Лоснящееся бабье лицо Исайки было полно смятенья.
Ну, повтори: ни живых, ни мертвых
Ни живых ни мертвых начал Исайка и вдруг застыл в столбняке.
Кто-то шел в темноте из лесной чащи к костру были явственно слышны крадущиеся шаги.
Кто идет? окликнул поляк.
Раздвинув кусты, вышел на свет Зимуй.
Что случилось, отец? сразу сел Пунин.
А ничего. Тихо все.
Как же ты с поста ушел? Разве можно? А еще говоришь: старый солдат. Ай-яй!
Поговорить о деле надо.
Зимуй значительно поджал губы. Отвел в сторону комиссара и тревожно зашептал:
Худо, брат, мы заперли реку, коли все вешки стоят на русле.
Переглянулись комиссар с поляком: а ведь верно говорит старик.
Что ж ты предлагаешь? Снять совсем?
Зачем сымать! Сплаваю сейчас, переставлю все по мелям хорошая выйдет тут ловушка.
Радовался комиссар, руки все потирал да похлопывал старика по плечу:
Ай да Кузьма-богатырь! Придумал! Мне это и в голову не приходило. Только, гляди, не утонешь?
А и утону, так таковский.
Оставив у шалаша Исайку, все пошли на берег. Черная вода тускло отражала мерцание холодных осенних звезд. Где-то далеко плеснула сонная рыба. В заречье на луговых озерах подала голос гагара и смолкла.
Господи благослови! сказал Зимуй, ступив в темную воду.
Он забрел по шею и, задрав бороду, стал вплавь перебивать течение.
Две темные фигуры стояли на берегу, вглядываясь в качавшиеся на воде звездные туманности.
В случае чего зови на помочь, сказал негромко поляк. Он сел на камешник и, кряхтя, стал разувать сапоги.
Добрался Зимуй до первой вешки. Ухватил ее, всю осклизлую, замотанную густой тиной, расшатывал долго. С бульканьем катились со дна пузыри. Под ногой тяжело шевельнулось что-то, должно, налима потревожил Зимуй.
Подалась вешка, всплыла наверх. Все оглядывался Зимуй на темный ночной берег и усмехался в бороду. Ждет его там комиссар, тревожится небось. И тот белоусый поляк щурит зоркие глаза на воду. Гляди, гляди, небось старый Зимуй знает свое дело, понимает, что к чему.
Нащупывая ногами зыбучий гребень переката, осторожно брел по отмели Зимуй. Накрепко всадил вешку на новом месте и усмехнулся опять. Знал: похвалит его завтра поляк за хитрую выдумку. Пойди-ка найди теперь, где русло, как раз на стругу заскочишь. Хорошая вышла ловушка, попробуй сунься теперь!..
Переставил на опасные места все вешки Зимуй и поплыл к берегу. Часа два высидел в воде, руки-ноги заколели, едва и на берег вышел.
Не пройдут теперь ваши буржуи, сказал он.
И радостно промолчали на эти слова комиссар с поляком.
Пришли опять все к шалашу, уложили спать старика, накрыли потеплее.
И подошел тут к комиссару Исайка.
А я тем временем подарочек тебе сготовил. Прими изделие рук моих: ложка соловецкая еда молодецкая.
Благодарствую, сказал комиссар, сомнительно оглядывая большую ложку. Благословляющие персты на черенке были искусно загнуты в большой жирный кукиш.
IX
Граната булькнула и осела в темную глубь омута. Через минуту глухо бухнул подводный взрыв. Вода мгновенно вскипела и запузырилась, вздымая со дна клубы рыжей мути.
Одна за другой всплывали из глубины оглушенные рыбы. Зеленобокие окуни перевертывались кверху брюхом, бессильно расправив по воде красные, как бы окровавленные плавники. Широко разинув жабры, выкинулась пятнистая жирная щука. Стайка хариусов опрокинулась кверху нежно-белым брюшком.
На уху есть, довольно оглядел все еще мутившуюся заводь Зимуй.
Он спустился в воду и стал выбрасывать на берег подплывавшую добычу. И закричал вдруг:
Комиссар! Гляди-кась сюда! Вот так князь! Экой дородный какой вылез!
Вспугнутый взрывом, выбрался из заваленного коряжинами темного омута огромный черный налим. Он медленно пробирался по желтой отмели, баламутя сильным хвостом песчаную дымку за собой.
Пунин схватил револьверчик и, выбрасывая коленки, побежал по мелкой воде к Зимую.
Ну-ка, где твой князь, сейчас мы его
Вон, под берег стал, в залывину. Заходи снизу, я тут покараулю. А жирный-то, гляди, как кот хороший!
Пунин, стоя по пояс в воде, азартно вглядывался в золотую, зыблющуюся от солнца воду.
Ага! Он прицелился в темное, кольцом обольнувшее подводный камень тулово налима.
Стойте, стойте, тише вы! вдруг шумно обрушился из кустов Исайка. Он испуганно поводил глазами на двух голых людей. Зашептал: Лодка идет сверху. Слышите?
Пунин опустил револьверчик и прислушался.
Над залитыми вечерним солнцем вершинами елей неслось упорное кукованье. Это подавал тревожные сигналы поляк.
Отец, одеваться! кинулся на берег комиссар.
Эх, жалко князя-то! почесался Зимуй. И досадливо ткнул ногой под бок трепыхнувшегося налима.
Живо, отец! торопил комиссар.
Застегиваясь на ходу, они бросились на кручу.
По реке в тени высокого берега шла сверху лодка. В ней сидели двое. Один усиленно греб, широко замахиваясь веслами, другой отчерпывал банкой воду и мерно выливал за борт. Спутники вели тихий разговор, поглядывая на высокий берег.
Надо послушать, зашептал Пунин, о чем говорят: белые или красные?
От красных плывут! подсказал Исайка.
К белым плывут! сказал Пунин.
Комиссар с Зимуем пошли по берегу. Пригибаясь, торопливо проныривали в низких кустах. В закрытых местах забегали вперед и, раздвинув ивняк, ложились на похолодевшем песке. Высматривали и, затаивая дыхание, чутко вслушивались в долетавшие голоса.
Лодку быстро несло течением. Гребец опустил весла по бортам. Зачерпнул воды и полил на уключья. Изругался негромко:
Скрипят, будь они прокляты!
Комиссар лежал в ивняке и слушал. Хрипло и часто дышал рядом Зимуй. И когда подвело течением лодку, поднялся Пунин.
Сто-ой! понесло над рекой его голос.
Гребец замер.
Пунин вышел на берег и сказал:
Правь к берегу!
Гребец опустил снова весла и, прикрыв глаза ладонью, долго вглядывался в кусты ивняка. Слышно было, как коротко и тревожно заговорили путники, увидев людей с ружьями.
Считаю до трех, сказал Пунин, потом будем стрелять. Раз!..
Гребец взялся за весла и приправил к берегу. Шурша днищем, лодка ткнулась в песчаный берег.
В лодке сидели два плечистых парня. Загорелые с темным румянцем лица их были тревожны. Бровастые, смелые глаза угрюмо и зорко оглядывали комиссара.
Придется выйти, сухо сказал Пунин.
Парни вышли оба статные, крепкие, в туго перехваченных ремнями рубахах. Прошли, отпечатав на влажном песке сильные следы, и стали в ряд.
«Братья», подумал Пунин.
Здесь военный пост, сказал он, предъявите ваши документы.
Не взяли! буркнул один из парней.
Так. Вы кто белые или красные? спросил в упор Пунин.
Парни в замешательстве молчали. Бегающие глаза их остро и беспокойно оглядывали городскую одежду Пунина кто он такой?
К белым или к красным? повторил вопрос Пунин.
Парни опять переглянулись, и тот, что был постарше, нетерпеливо вздернул плечами:
Мы не белые и не красные. Ехали сами по себе. В гости к родным. Зачем? Звали на праздник.
Пиво пить? усмехнулся Пунин.
Да хоть бы и пиво пить! зыркнул глазами парень и, насупившись, смолк.
Так! По усам текло, а в рот не попало, значит? Ну, а в деревне, куда вы ехали, кто: белые или красные? настойчиво продолжал допрос Пунин.
Нам все едино, отвернулся парень. Белые или красные нам один черт!
Это как же один черт? строго поднял голос комиссар. Как это понять?
Эх, эх, вот и сглуповали вы, ребята! не выдержал тут Зимуй. Дерзко да мерзко вышло слово-то ваше. Послушайте-ка, что я вам скажу: красные-то сызмальства за бедный класс по тюрьмам да по сибирям ходили, себя не жалели
Зимуй оглянулся в довольное лицо комиссара и продолжал:
А белые кто? Шантрапа всякая! У богатых злой собачкой под воротами вьются, на задних лапках служат перед ними, сладкого огрызка для себя ожидают. А вам это один черт? Несклеписто понимаете, дружочки! Молоды вы еще вот что!..
Зимуй с осуждением оглядывал парней. На скуластых лицах их чуть заметно пробежала ухмылка.
И, затаив улыбку в веселых глазах, сказал как можно строже комиссар:
Ну, давайте говорить начисто: здесь красная застава. Кто вы, куда и зачем ехали?
Парни молчали, уставя в землю упрямые лбы.
Придется отвести в штаб, сказал Пунин.
Он вскинул ружье.
Идите вперед и не оглядывайтесь.
Парни молодцевато, враз повернулись и зашагали в ногу. Они одинаково загребали на ходу руками, от этого на спине под рубахами мерно ходили крепкие медвежьи лопатки.
Не разговаривать! сердито крикнул сзади комиссар и для острастки щелкнул затвором ружья.
Их посадили возле костра. Поляк ушел спрятать в кустах лодку. Вернулся вскоре и с хмурым любопытством оглядел пленников. Парни сразу сробели под его тяжелым взглядом.
Поляк отвел в сторону комиссара, показал какую-то бумажку и что-то тихо сказал на ухо. В руке его качался мокрый веревочный причал от лодки.
Прими! бросил он веревку Исайке.
И, шагнув через костер, внезапно направил на парней наган:
Руки вверх! Исайка, вяжи им руки. Живо!
Тяжело сопя, присел на корточки Исайка и стал закручивать мокрые узлы на вытянутых руках парней. Со страхом оглядывался он на круглый глазок револьвера, стягивая веревкой горячие жилистые кулаки парней. И, кончив, торопливо отбежал в сторону.
Поляк спрятал наган и стал спокойно крутить цигарку. Парни сидели, низко опустив чубатые головы.
X
Весь вечер молчали пленники. Исподлобья угрюмо следили они, как обряжается у костра Исайка.
Исайка опасливо поглядывал на жиловатые кулаки парней. Осторожно обходил их кованные крепкими гвоздями сапоги.
Комиссар и поляк частенько наведывались к шалашу, зорко оглядывая каждый раз пленников.
Так подошла ночь. Пригревшись у костра, парни заснули. Их разбудил голос Исайки. Тревожно смотрели они на него. И казалось, чуть приметно подмаргивает им Исайка обнадеживающе и дружелюбно.
Сколько время? спросил один из парней.
Не велено разговаривать! оглядываясь в кусты, тихо сказал Исайка.
Глубоко средь недвижных вершин уже переливались трепетным светом звезды. Где-то, невидимая, катилась луна, небо там, над вершинами, казалось светлым и обширно пустым.
Ну что ж, пошли, господа! вышел неожиданно из темноты поляк.
Парни заметили в его руке наган и молча переглянулись. В красном свете костра их твердые медные лица дрогнули и потускнели.
За спиной поляка, в густой тени, стоял комиссар, выставив вперед свой блестящий револьверчик.
Куда идти?
Голос младшего парня дрогнул, искривилось лицо.
Тихо шумел костер, постреливая угольками. Исайка усиленно вздыхал, оглядывая темные фигуры людей.
Лицо поляка было скрыто в непроницаемой тени, видны были только сурово обвисшие усы.
Поторапливайтесь, ждать некогда, сказал он и поднял в упор наган.
Молчавший до этого старший парень легко вскинулся на ноги и грубо и длинно изругался. Как бы запнувшись о корень, он прыгнул вперед тяжелым плечом прямо на поляка. Тот успел отскочить.
Ну, ты! Кабаненок! угольями зажглись глаза поляка. Прошу потише! Кругом марш!..
Ругаясь все громче, парень нагнулся и шагнул под темные своды елей. За ним вплотную шел поляк.
Ну! выступил на свет Пунин.
Весь обмякший, понурив чубатую голову, побрел следом другой парень.
Исайка видел в свете костра узкие, как бы отяжелевшие плечи комиссара, затем качнувшиеся лапы елей закрыли все.
Исайка сидел неподвижно, свалив набок жирное брюхо, и боязливо прислушивался. Ведь поляк хотел давеча отвести на дорогу и отпустить на все четыре стороны. Неужто обманул?..
Пачками постреливали сучья в костре, и Исайка испуганно вздрагивал. Непонятно тих был лес.
Ой, господи! зажал сразу ладонями уши Исайка.
Почудились ему вдруг громовые голоса и враздробь посыпавшиеся выстрелы. И еще как будто плеснулась в лесном озере матерая щука.
Упокой, господи во царствии твоем! в страхе закрестился Исайка.
Он смотрел остекленевшими глазами на высокие темные вершины. Там, в голубой лунной высоте, прозрачной дымкой, как перышки, летели два облачка. Казалось Исайке, то парят к небу освобожденные души.