Гутен, гутен таг!
Немцу дуем в морду,
Австрияку в зад.
Офицеры не выдержали и расхохотались.
Фигляр! круто повернул обратно Космачев.
И все оглядывался с угрозой. Вильде же усердно зашмыгал щеткой по сапогам, насвистывая про себя.
Честное слово, наугрюмился Космачев. ноги моей больше в штабе не будет, пока этот немецкий профессор у вас там сидит.
Это уж ты слишком, утихомиривали капитана штабные. Кто ж к нему всерьез относится? А не будь его тут от скуки можно сдохнуть. Ты бы посмотрел, как они с генералом о политике разговаривают, умора!..
К завтраку Космачев так и не явился. Он сел на скамеечке в парке перед самыми окнами «собрания» и упорно сек плеткой опавшие кленовые листья на земле.
Сколь ему эта плетка к лицу! насмешливо посмотрел за окно Вильде. Хорош был бы на своем уезде.
На каком уезде? не понял Мариша.
Ну, как вы думаете: откуда храбрость берется у этого идеального, как тут считают, офицера? Он несколько раз ранен, сам, говорят, в цепи идет, из солдатского кисета угощается. Словом, и рубака и рубаха. А кто он таков, ежели соскоблить с него офицерский мундир, вы знаете?
Нет.
Так я вам скажу: коллежский регистратор Акакий Акакиевич, только возмечтавший и взбесившийся. Ведь ему бы всю жизнь в присутствие ходить, а тут на́ тебе война. Пути к счастью и славе сразу укоротились: на фронте с выслугой скоро. Он уж представлен был в капитаны. Смотришь, кончилась война то ли столоначальником, то ли воинским начальником, то ли фу-ты, канальство! исправником тебя посадят в хлебный какой уезд. Вот только революция пришла некстати. Очень ему она не нравится.
Но ведь он же рисковал головой? возразил Мариша.
Ну, пустую голову и потерять не жалко.
Пф пф пфрр зафыркал в тарелку низенький, ушастый, похожий на нетопыря штабной казначей.
На них неодобрительно все оглядывались.
Завтрак прошел в молчании: новости, привезенные Космачевым, тягостно подействовали на штабных.
Оживление внес поручик Гедеонов, объявивший к концу завтрака:
К этой толстой торговке Фриде вчера приехала на побывку Цилечка. Сейчас пожалует к нам в парк, прошу приготовиться. В Минске у Всемирного Цыгана я с ней познакомился. Прелестная, надо сказать, девчонка.
Мариша сразу вспомнил вчерашнюю встречу у ворот и большие черные глаза, любопытно выглянувшие на него из бурнусика с высоты рессорной генеральской коляски.
Значит, и Всемирного Цыгана вскорости надо к нам ожидать, сказал казначей.
Прикатит, будьте уверены. Эх и завьем веселье веревочкой! А то совсем тут заплесневели.
Ну, какое теперь веселье! Не до жиру быть бы живу! вздохнул казначей.
А люблю этого человека: легко живет! с завистью в глазах сказал Гедеонов. Все девчонки так и валятся ему на руки, берет их без счета и разбора. По-карамазовски все линию какую-то в них ищет. Вот и Цилечка, говорят, уже не устояла перед ним. Долго будто бы за ней охотился, а свое взял.
Оторвал кусочек, сладко сощурился казначей.
Мариша неприятно поежился от этих разговоров.
Офицеры после завтрака повалили в парк. Рассказ Гедеонова разжег у всех любопытство. И хотя при появлении Цилечки все сразу почтительно вскочили, звякнув враз шпорами, в глазах каждого Мариша видел настороженное: «А мы знаем!»
Цилечка вышла из-за угла террасы и остановилась, не замечая вытянувшихся офицеров. Стояла так, спрятав руки в кармашках короткой жакетки, стройная и узкая, как с модной картинки.
Смуглое, красивое ее личико, синевато подрумяненное утренним холодком, казалось огорченным. С недоумением огляделась она кругом, взмахивая густейшими, как крылья темных бабочек, ресницами.
Гедеонов подлетел к ней, распушив синие галифе.
Ждем вас тут, Цецилия Яковлевна, всем синклитом. Разрешите рапортовать: во вверенной вам части происшествий никаких не случилось.
Он представил всех по чинам и последним подтолкнул вперед Маришу:
А это просто Мариша, наш всеобщий племянник и любимец.
Мариша, не выдержав ее пристального взгляда, опустил глаза и несмело пожал узкую, стянутую замшей руку.
А кто же я? Цилечка по-детски как-то провела по себе руками. Ну, я просто трусиха, беженка, ужасно боюсь, когда стреляют, из-за этого удрала в Минск, а теперь вот опять приехала домой к папе-маме.
Чудно! умилился Гедеонов, нежно припадая к ее ручке.
Цилечка внимательно обводила глазами поредевшие аллеи.
Если бы вы знали, как я рада! Точно я не была тут сто лет. Как пусто стало! Зачем-то сломали забор
На дрова снесли, почтительным басом сказал Гедеонов.
Ну вот, на дрова!
Цилечка вздохнула:
Все ваша война. И дуб, наш дуб! Он стоял вот здесь. Ста-арый, прето-олстый! Я его так любила!.. Под ним был стол и скамеечка. Ничего нет! растерянно опустила руки Цилечка.
Все двинулись по главной аллее, впереди тоненькая, быстроногая девушка, за ней толпой офицеры.
У меня была подруга Алисочка, дочь управляющего Густава Ивановича, она сейчас там (Цилечка махнула рукой в сторону фронта). Такая она была лилово-розовенькая вся, с белыми волосами, как кукла. Нас с ней пускали в парк играть. Боже, как мы все любили тут! Вот это дерево! И вот это дерево! Подсадите же меня кто-нибудь! Вот тут дупло, видите? Там было гнездышко с голубыми яичками. Потом мы вынимали птенчиков.
Цилечка, неловко поставив одну ногу в расщелину дуба, тянулась вверх молодым и гибким, как у ящерицы, телом. Офицеры неотрывно, жадно следили за ее тонкой, напряженно вытянутой в воздухе ногой.
Мариша вспомнил про «карамазовскую линию», ему стало не по себе в этой толпе, он отошел в сторону и отвернулся.
Ну, снимите меня.
И опять она шла по аллее, быстрая и легкая, опережая всех.
Она обнимала толстые стволы и запрокидывала маленькую головку, ища в ветвях что-то известное только ей. И, вдруг свернув в сторону, опустилась на землю меж толстых, узловато переплетенных корней.
Чижик, наш Чижик!
Цилечка прилегла щекой к белому кирпичу и затихла.
Не смотрите на меня, села она, отвернувшись, вы не знаете, отчего я плачу. Я нервная. И, всхлипнув, пропищала смешным детским голоском: «Чижик, Чижик, где ти биль, отчего ти помираль?» Это Алисочка сложила такой стишок. Мы тут похоронили нашего Чижика. Это была наша собачка, щеночек беленький, понимаете?
Цилечка встала и отряхнула юбку. Усмехнулась, вскидывая мокрые ресницы:
Думаете, Алисочка наш враг? Нет, я ее по-прежнему люблю. У нас с ней одна родина вот тут! Она обвела рукой вокруг себя. Ну, кончено! Отставить! вскинула голову Цилечка. Рассказывайте мне что-нибудь. Правда, что война кончилась?
Гедеонов двинул бровями:
Не могу знать. Нам политикой запрещено заниматься. Как там, в тылу, думают?
Там все за мир. В Минске все говорят, что война кончилась. Вот я и поехала домой.
А вы тоже за мир?
Конечно. Мне надоела ваша война.
Ну, благодушно развел руками Гедеонов, раз и вам надоела, так что тут разговаривать
Гедеонов бережно поднес к губам ее руку, зарылся носом в рукав и несколько раз чмокнул выше стянутого перчаткой запястья.
Да, война не вышла, добавил он всерьез, только об этом лучше не говорить. Это место у нас болит.
Давайте о другом, согласилась Цилечка. Ну, шире шаг! Ножку дайте, ать-два-три!.. Сегодня чудный день. Небо какое синющее! Листьями, грибами, осенью пахнет. Даже влюбиться хочется.
Ого! крякнули офицеры.
Наклонившись вперед, Цилечка быстро бежала из аллеи в аллею. Офицеры, шагая невпопад, едва поспевали за ней. Они то забегали вперед, заглядывая ей в лицо, то отставали и шушукались о чем-то сзади. Сдержанно погогатывал Космачев.
Цилечка вдруг остановилась и, как бы сробев, начала пятиться спиной к дубу.
Что это как вы все за мной бегаете? Странно!..
Они были в отдаленной, заглохшей части парка. От усадьбы их отделял темной стеной молодой густой ельник.
Повернемте обратно, боязливо огляделась Цилечка. Да что вы так на меня все уставились?
Женщин давно не видели, оскалился Космачев.
Хорошеньких в особенности, хихикнул, прячась за спины, казначей.
Цилечка повернула обратно и убыстрила шаг. Она шла напрямик, мелькая меж деревьями легкой, стремительной тенью, и остановилась только на главной аллее. С задором помахала офицерам ручкой:
Эх, вы! Ходить разучились!
Длинноногая вы, однако, отдувался подоспевший Гедеонов. Смотрите, вся стая еле дышит. Ох, грехи, грехи!
Он вгляделся: далеко в конце аллеи мерно шагал начштаба.
Никак, полковник? Что это он в неурочный час гулять вышел сегодня?
На гостью захотелось посмотреть, пошутил кто-то.
Ой! Мне страшно! попятилась Цилечка за широкую спину Гедеонова.
Начштаба медленно приближался. Мариша издали заметил хмуро сведенные его брови.
Полковник молча притронулся к козырьку в ответ на обычное приглашение старшего: «Господа офицеры» и спросил:
Кто из полков?
Несколько офицеров козырнули.
Тут, заметив Цилечку, начштаба двинулся дальше.
Господа офицеры, попрошу на несколько минут.
И оглянулся через плечо:
Мариша, а ты займись тут с барышней.
Эх, счастье тебе привалило! завистливо успел шепнуть Марише Гедеонов.
Офицеры подтянулись и, щеголевато отбивая шаг, двинулись за полковником. Кто-то, обернувшись украдкой, послал воздушный поцелуй.
Цилечка весело оглядела смущенного Маришу:
Слышали приказ: занимайте же меня. Пойдемте сядем куда-нибудь, я устала от беготни. Дайте и мне папироску, тут никто не увидит.
Они дошли до ближайшей скамьи. Цилечка по-мальчишески закинула нога на ногу, сделала губы трубочкой и пустила по ветру серию мелких колечек.
Видели? Ну-ка, сумейте так Э, не получается! А еще мужчина, военный!..
Она посмотрела на его плечи:
Ага, вы доброволец. Значит, вы за войну? Да? Неужели вы за войну?
Марише явственно послышалось осуждение в ее голосе.
Да то есть не совсем так, сбился Мариша. Я поехал сюда добровольцем. Но я не сделал ни одного выстрела. И на днях я уезжаю обратно, в тыл.
Почему же вы поехали добровольцем?
Она допытывалась правды настойчиво и прямолинейно, не сводя внимательных глаз с Мариши.
Хорошо, сказал Мариша, я вам сейчас во всем признаюсь. Я сделал ужасную глупость или ошибку, может быть. Я поверил одному человеку больше, чем следовало, это я понял только здесь, на фронте. Знаете, было так Мариша прикрыл глаза и вытянул руку вперед. «Идите, забыв себя», я до сих пор слышу этот страшный голос. Дело было на большом митинге, были истерики, кого-то выносили на руках. И я тут же, не рассуждая, записался добровольцем. Вот и все.
Значит, вас обманули? сказала Цилечка понимающе, серьезно и легко коснулась его руки.
Выходит, так, согласился Мариша.
Они помолчали.
Да, слова опасная вещь. Их надо проверять, я это понял. Мариша оживился. Вы не знаете нашего переводчика, прапорщика Вильде? О, интересный человек! У него своя теория разоблачения слов. Слова, говорит он, только случайная и неверная форма понятий. Будучи нечестно употребляемы, они все дальше отходят от своего первичного смысла, затемняются, как бы зарастают коркой грязи. Получаются «слова в футлярах», по его выражению. Взять такое привычное уху слово: «война». «Война это ангел, прекрасный и гневный, губящий неправду, карающий грех», поет тут на вечерах наш штаб-бас, как его называют, поручик Гедеонов. Вильде предлагает заменить это стертое слово более точным: «человекобойня». Послушайте, что получается: «человекобойня это ангел, прекрасный и гневный» Слово разоблачено. Соответственно Вильде предлагает заменить слово «пушка»: «машина для убийства на дальнем расстоянии и для разрушения человеческих жилищ». И так далее. Если вот такими «очищенными» словами говорить о войне, сразу станет ясной ее ужасная бессмысленность, а творцы и вдохновители ее предстанут не больше как опасными преступниками. Вильде посмеивается, что эта его теория равноценна открытию способа деления атома в химии. Полный переворот, понимаете?
Цилечка кивнула головой:
Это очень интересно. Какой он умный! Я над этим никогда не думала.
Вильде мне все твердит, продолжал с увлечением Мариша, что только молодежь, вступающая в жизнь сейчас, может его правильно понимать. «Вы, говорит он, со свежим слухом, вы должны пробовать теперь каждое слово на молодой зубок, что оно подлинно значит». Вот он все меня и обрабатывает. А я теперь вас. А вы еще кого-нибудь. Правда? Так и пойдет по всему свету
Они внимательно посмотрели друг на друга и дружелюбно засмеялись.
Пойдемте, проводите меня, поднялась Цилечка, и приходите ко мне, хорошо? Вы когда уезжаете?
Не знаю еще, запнулся Мариша, дядя все задерживает отъезд. С другой стороны, как-то неловко уезжать сейчас. Все будут смеяться Как вы думаете, это не будет дезертирством? Перед вами, перед самим собой? Только скажите правду!.. Как вы скажете, так я и сделаю.
Я подумаю, потом вам скажу. Идет?
Цилечка приятельски просунула руку ему под локоть, они зашагали в ногу.
Вечером, открыв дверь в свою комнату, Мариша увидел высокого голого человека, стоявшего в железном тазу посреди комнаты. Перед ним стоял незнакомый солдат, держа на вытянутых руках полотенце. Весь пол вокруг был залит водой.
Плечи человека дымились. В комнате душно пахло ароматом дорогого мыла, смешанным с крепким запахом пота.
Мариша заметил мощную спину в лохмотьях черной шерсти и непомерно малый, обезьяний задок человека и повернулся, чтобы уйти.
Извините меня, остановил его густой, мягко-притягательный голос, не спросясь, влез в вашу комнату. Насвинячили мы тут. Федька сейчас вытрет насухо и проветрит.
Человек повернул к Марише красивую взлохмаченную голову и накрылся простыней.
«Всемирный Цыган, догадался Мариша, и сердце его екнуло. Значит, все то правда, что говорили за завтраком»
Это загадочное имя Мариша часто слышал в штабе. Так назвал его однажды Вильде, и кличка эта удержалась.
Штабные говорили о нем с восхищением и завистью. Это был крупный интендантский чин. В штабе рассказывали о его темных сделках с продувными поставщиками, о скандальных слухах, связанных с его именем, о веселой ловкости «этого арапа», умевшего кому угодно замазать рот щедрой взяткой.
«Все покупается, все продается, все дело в цене», повторяли в штабе его поговорку.
Говорили в штабе и о бескорыстии этого человека. Уверяли, что спускает он свои барыши с той же легкостью, с какой и наживает. Проигрывает в карты, раздает «до отдачи» бесчисленным приятелям, дарит девчонкам, вдохновенно прокучивает в кабаках прифронтовой полосы.
Цыганом звали его не только за разгульную, от барыша до барыша, жизнь. Слыл будто бы Цыган на всю армию знатоком старой цыганской песни. Пропитой, надтреснутый его бас, говорили, необычайно был хорош под стонущую в загребистых руках гитару. Говорили, был он принят даже в царской ставке, вызывали его туда будто бы не раз на интимные вечеринки.
Смутное любопытство влекло Маришу к этому человеку. Он жадно слушал все, что рассказывали о нем в штабе.
А теперь, прикрыв дверь своей комнаты, он вдруг ощутил неодолимую неприязнь к приехавшему.
«Это какой-то павиан», подумал Мариша, вспомнив большую, крепко выстланную мускулами спину и темные, дымящиеся плечи Всемирного Цыгана.
Маришу неприятно передернуло.
IX
Начштаба завернул за угол костела.
Там, где из боковой ниши выглядывает изящная, в золоченом венчике мадонна, на уединенной скамеечке сидели четверо незнакомых офицеров. Завидев начштаба, они торопливо вскочили.
Космачев вытянулся и отрапортовал:
По вашему приказанию прибыли. Собраны все. Подъехали из леса задами, лошади поставлены в вишеннике. Черт знает что: приходится действовать, точно мы в тылу у неприятеля.
Темное, с горячими, запавшими глазами лицо Космачева скривило недоброй усмешкой.
Что в полках? осведомился начштаба.
Хлеба нет, торопливо докладывал Космачев, сухари на исходе, подвозка прекратилась, озлобление растет