Внизу.
Позови. Нужен он.
Мосалева наверх, к Дронову! заорал Девяткин.
Мосалева наверх, к Дронову-у-у! прокатилось по склону.
Мосалев прыгнул в шурф; над ямой склонились ребята.
Ну-ка, лом! Девяткин, сбегай к Разумову. Зубков, принеси четыре патрона.
Костя облюбовал место, забурил. Дронов ему мешал, но все же, толкаясь в тесном шурфе, они работали оба и впервые бурили непустую породу.
Когда прибежал Разумов, отладка кончилась на борту шурфа 36 лежал увесистый кусок породы с неровными, рваными краями. Пахло прелью и пороховым газом. Дронов долбил другой кусок. Разумов с удивлением заметил его скупые, осторожные удары киянкой.
Виктор исследовал шурф; к самым глазам поднес крошечный кусочек, прищурился. Потом, не вылезая из шурфа, осмотрел отколотую породу.
Жила, Костя? Жила! воскликнул он.
Жила! Ну, Дронов? Скоро ли?
Еще два-три осторожных удара. Так колют на ладони кусок сахара. Камень раскололся на две половины; в руках Федора крупные, в ладонь, куски в крапинах, гладко-блестящие, отливающие густо-рубиновым цветом.
Вся бригада Мосалева вертелась волчком вокруг шурфа. Шум, крики, взволнованные лица, горячие взгляды, протянутые руки.
Костя, отколупни и мне! Хоть чуточку!
Будь другом! Вот так находка!
А мне-то! Костя! Поровнее, поровнее Матери пошлю в письме. Ах, елки-топорики!
Костя ногтем колупал слюдяные кристаллы, осторожно протягивая тончайшие пластинки в черные, ставшие такими нежными, руки.
Из таежного редколесья показалась толпа: шли шурфовщики с ближних линий десятника Разумова. С подножия гольца поднимались вверх рабочие десятника Курбатова.
Но не это удивило Разумова. Словно уговорившись, люди шли с полным инструментом лопаты, крепкие кайлы, увесистые ломы.
Слюда! Слюда! Какой он наш слюда? еще издали кричал Айнет.
Жила, жила, Айнетка! отвечали ему хором.
Через час к шурфу Дронова подошел инженер Лукьянов. Толпа человек в пятьдесят бесновалась радостью и надеждой, требовала, кричала, смеялась. Григорий Васильевич был сильно взволнован. Этого не скрыть. Он спустился в шурф. Впервые рабочие увидели в его руках сильную лупу и компас.
Хочет узнать о падении и простирании жилы, шепнул Разумову более опытный Мосалев. Что с народом творится, Витя, мать честная!
Ничем их не заставишь теперь работать там, где пусто. Да и надо ли такое-то, а, Костя?
Лукьянов выпрямился. Дронов подал ему руку, выдернул наверх. Он не отходил от шурфа 36, рассказывая каждому, как рукавицей очищал тело породы, как бурил, как колол «разбирал» породу, как протянул Косте кристалл, величиной с ладонь.
Товарищи! Нам удалось обнаружить пегматит. Что это: мелкая линза или большое поле мы еще не знаем, совершенно другим, чем у народа, голосом заговорил инженер Лукьянов. Еще не знаем, да Но у нас в руках есть свидетельство слюда хороших номеров. Сейчас наша задача в том, чтобы узнать, сколько на один куб породы придется слюды. Мы сделаем так: бригада Мосалева с сегодняшнего дня прекратит поиски. Люди займутся вскрышей, будут проходить магистральной канавой вдоль пегматитового поля.
Шурфовщики заколыхались, зашумели. Голос инженера утонул в разноголосом крике:
А мы? Обратно на пустые линии? К черту! Не хотим!
Да тише, черт возьми! Добром прошу Николай Курбатов вскочил на холмик выброшенной земли. Садись! Все садись! Да садитесь же! Айнет, брось лопату. Посади Петренку, а то он руки вывихнет махаючи. Товарищи, митинг изыскателей по радостному случаю открытия жилы или чего там объявляю открытым.
Ура! Коля Курбатов! Ура! Ура!
Крики толкучка счастливые лица. Акатов, Айнет, Жорка Каблуков, Терехов садились, дергая товарищей. Мосалев, Разумов, Дронов, Лукьянов стояли около Курбатова.
Утихло.
Садись. Закуривай. Говорите, Григорий Васильевич.
Товарищи! Я, как и вы, рад находке. Но порядок в работе нам терять не следует. Немало людей нужно бросить на очистку места под канаву. Верно? Поэтому десятник Разумов должен поставить часть своей бригады на рубку. И поиски нельзя бросать. План, товарищи, немалый, а времени мы израсходовали много
Все-таки десятники уговорили инженера. В этом им помог Петренко, подсказав то, что отвечало общему настроению:
Сегодня пускай по-новому, вмешался он в разговор, вроде воскресника, всем народом.
Верно! Воскресник! Ребята, воскресник! Берись за лопаты!
Лукьянов велел Разумову расставить людей.
Кстати, пришла почта, сказал он уходя. Собирайтесь, Разумов, на базу: вызывают.
После ухода Лукьянова ералаш вспыхнул с новой силой, никому не сиделось на месте. Неторопливый Айнет, услышав из уст Лукьянова «идти сплошной задиркой» и зная, что сегодня воскресник, распоряжался собой по собственному уразумению. Он отмерил расстояние от шурфа 36 и, поплевав на руки, поднял лопатой первый ком земли.
Шурфовщики Мосалева толпились у шурфа, ставшего знаменитым, многих ребят заразил пример Айнета они разбирали лопаты. Мосалев охрип от крика, но перекричать всех не мог. Его слова и брань тонули в общем веселом гвалте.
Запыхавшийся Андрюша Ганин застыл от радостного изумления. Широким фронтом шли на участке поиски. Нет, не поиски, а уже реализация разведанного! Она собрала в одну большую колонну одиночек-поисковиков, незаметных на линиях. В центре участка уже поставлен большой репер с козырьком и четким номером. Это для глазомерной, а может и инструментальной съемки. Ого! Вот оно, настоящее! Дождались.
Быстрота, с какой работали люди, поразила его. Совсем непохоже на работу одиночек. Сила!
2
Когда Настя бывала чем-либо взволнована, она пела. Слушая пение жены, взыскательный Виктор только покачивал головой: она фальшивила. А когда Виктор смеясь указывал ей на ошибку, Настя упрямо твердила:
Мне так нравится. А ты слушай, я же хорошо пою.
Вот и сейчас.
Звенят бубенчики,
Звенят бубенчики,
Звенят бубенчики под дугой,
выводила она.
И мы сидим с тобой,
Сидим как птенчики
подхватил он разудало, точно хмельной.
Настя оборвала на полуслове:
Витенька, с радостью тебя! Мы уже все знаем. Лидуха вот хвастунья! только и говорит: у Кости, у Кости! Григорий Васильевич уехал. Он велел передать тебе: выезжать сегодня же, в ночь. Лошадей он пришлет таких ну, самых хороших. И знаешь что? Настины глаза смотрели весело и просительно. Она говорила быстро, возбужденно и все расстегивала и застегивала пуговицу на куртке мужа. Ты не беспокойся. Григорий Васильевич сказал, что пришлет сегодня же в табор девушку на целую неделю, единым духом выпалила Настя.
Вот уж ничего не понимаю! Какую? Для чего?
С рудника, в помощь Лидке: одной ведь не справиться. Ах, господи! Настя еще раз взглянула на удивленного Виктора и вскинула руки ему на плечи: Бестолковый какой! Я же уговорила Лукьянова, он и разрешил мне выехать на базу с тобой. Наговорила я ему страсть. Он собирается, а я ему: перцу нет, лаврового листа и понюхать не прислали, противни давно до дыр прожгли. Говорю, а у самой сердце не бьется, и не знаю, что уж говорю. Он записывать было, а я опять. Ну он и сдался. Сама, говорит, поезжай с мужем, некогда мне. Понимаешь теперь? закончила она нараспев, притянула его голову, поцеловала.
Собирая обед, Настя фантазировала:
Накупим всего, всего! Если бы ты поехал один все бы перепутал я же тебя знаю. А нам надо к зиме готовиться. И мало ли что может со мной случиться. Она остановилась у стола с изменившимся лицом и странно задумчивыми глазами, словно стала взрослее на пяток лет.
С тобой? Настя!
Ну да, со мной, неопределенно протянула она. Тебе надо пальто.
Придется обождать, возразил Виктор, думая о намеке жены. У нас денег не хватит и тебе и мне Так все-таки, что же с тобой?
Я же сказала: может случиться, подчеркнула Настя. Ешь, ты опять задержался.
Это деспотическое правило обедать дома она ввела недавно и на возражения Виктора ответила со свойственной ей наивной логикой, что он же не холостяк, которому негде голову преклонить!
Виктору пришлось подчиниться.
Ребята, те, что ты за инструментом сюда посылал, мне все рассказали, продолжала Настя. Я так рада за вас, за всех! А Григорий Васильевич ни словечушка! Настя обиженно сжала рот. Словно мы с Лидой так себе только «мамки», и изыскания нас не интересуют. Не так же это, не так! Правда, Витенька? Да скажи нам: берите, девчата, лопаты, идите на магистральную, и пойдем и будем копать.
Виктор с интересом наблюдал за. Настей и думал: «Как же мало он знает свою жену! Слишком занят, попытался он оправдать себя, не до нее. Нет, слишком невнимателен! Больше любуешься ею, а любуясь не слышишь, о чем говорит тебе твоя жена», мелькнула более верная мысль.
Виктор заставил себя слушать и думать о словах Насти:
Он такой нехороший в общем. Вижу его, бирюка. Слова лишнего не промолвит и словно не рад.
Настя испуганно замолкла: блеснувшая в уме и высказанная догадка поразила и встревожила впечатлительную «мамку».
Ты скажешь! Просто он торопился, а может и не подумал, что поиски вам так же дороги, как и каждому из нас. Виктор явно подбирал слова, понимал, что его доводы мало убедительны. Он замял разговор о начальнике и со всеми подробностями рассказал жене о сегодняшнем событии. У Насти заблестели глаза, к ней вернулось хорошее настроение. Да и Виктор успокоил себя собственным рассказом.
Настя показала ему новое шерстяное платье, в котором она поедет на базу. Виктор запротестовал, он знал, что у нее есть еще одно, более красивое.
В том я не поеду. Я же располнела, и в нем в обтяжку, как голая. И что тебе! убеждала Настя.
Я хочу видеть тебя красиво одетой, чудачка.
Она расправляла складки серого платья и залюбовалась отделкой, придуманной ею самой.
Видел куропатку? Она серенькая и скромная-скромная. Бегает в зарослях, головку держит книзу, озирается. А петушок куропачий Что? Я не так сказала? А ну тебя! Ну, просто петушок. И хохолок у него ярче и поступь совсем другая, да и не прячется он.
Значит, я петух? засмеялся Виктор.
Да нет же, я просто так, для сравнения. Буду куропаткой около тебя. Ладно? Ты не скажи: это платье очень хорошее и дороже того нарядного. Я в нем такая важная.
Настя состроила строгую мину, подобрала губы, вздернула подбородок и проплыла мимо Виктора, подражая чьей-то степенной походке. Потом подошла к мужу; став за его спиной, она положила подбородок к нему на плечо.
Их серьезному разговору, перемешанному с милой болтовней влюбленных, смехом и поцелуями, помешали Андрей Ганин и Курбатов. Они звали Виктора в клуб. Настя заметила, как переглянулись Ганин и Разумов.
Иди, если так надо, сказал она. Я тоже скоро приду.
Вскоре они уже были в клубе.
Я хочу взять с тебя слово, заговорил Ганин, как только они уселись. Если тебе предложат ехать на рудник учителем или в Ногдиондон на строительство гидростанции не соглашайся. Слышишь?
Ты что, Андрюша!
Не дело болтнул, Андрей Федорыч! А ты, Витя, езжай. Нечего сомневаться-то, заговорил Курбатов. Каблуков за тебя поработает, людей расставит и спросит с них. Не бойся. Пускай Жорка в десятниках походит. Я помогу.
Отвезешь мое письмо Истомину. Помнишь?
Помню. Оно готово?
Готово, хмуро сказал Ганин. Принесу сейчас. Вы посидите. Я скоро приду, поговорим.
Курбатов взглянул на Разумова. Виктор только развел руками и, ничего не сказав, заговорил о другом.
3
Лукьянов после полутора-двухмесячного пребывания в тайге обычно не спешил с докладом к начальству.
По телефону он очень кратко докладывал Истомину о своем приезде:
Здравствуйте. Я приехал. Зайду завтра. Честь имею, и вешал трубку.
Истомин знал: Лукьянова не следует беспокоить в день приезда, он одним и тем же тоном отклонял предложения зайти на ужин или поговорить о делах.
В этот приезд лаконичный рапорт начальника экспедиции немного изменился. Сообщив Истомину о собственном приезде и повесив трубку, Лукьянов не отошел от аппарата, задумался. Потом позвонил вторично:
Еще раз беспокою: Виктор Разумов приедет или поздно ночью, или завтра на рассвете. Помедлив, добавил: И, кажется, не один. Честь имею! деловым тоном младшего офицера попрощался он.
Выйдя в коридор, Григорий Васильевич велел уборщице принести из столовой обед. Ожидая обед, он стоял у окна, наблюдая за немногочисленными прохожими. Уборщица вошла в комнату без стука и молча поставила на стул судки с обедом. Достав из ящика шифоньера чистую скатерть, она накрыла стол, затем включила электрический чайник.
Григорий Васильевич обедал в полном одиночестве. Выпитая за едой бутылка вина и крепкий чай, разбавленный мадерой, мало оживили его. После обеда он сидел в кресле или ходил по комнате, задумчивый и странный.
Ровно в полночь, проверив по радио часы, он улегся спать; у кровати на тумбочке матово белел серебряный с перекрещенными шашками портсигар, свет уличного фонаря отражался в стакане с остывшим чаем, разбавленным душистым вином.
4
Взволнованная Настя ахала беспрестанно. Ахала, стягивая с себя спортивные штаны, в которых она верхом на коне совершила долгий путь с перевала на перевал, ахала, подойдя к умывальнику с мраморной доской и чистым полотенцем у овального зеркала. А услышав телефонный звонок, она крадучись подошла к громоздкому аппарату и сняла трубку. Незнакомый голос спросил:
Товарищ Разумов?
Нет. Муж он умывается, умывается он, зачастила она, держа обеими руками трубку.
Пусть умывается. Надеюсь, вы хорошо устроились?
Мы очень хорошо устроились, очень устроились хорошо, лепетала Настя, совсем оглушенная чужим вниманием.
Она слышала, что трубку повесили, и расхохоталась. Ей захотелось подурачиться.
Здравствуйте, Виктор Степаныч! С приездом вас, дорогой товарищ! Настя отвешивала мужу поклон за поклоном.
Кто это звонил? Эх ты, чудачка! рассмеялся Разумов, зараженный ее ребячьим весельем.
Я-то почем знаю.
А звонил Истомин. О приезде Разумовых он сказал своей жене, а когда к позднему ужину пришла с дежурства в больнице его дочь, он не утерпел и рассказал об этом еще раз, упомянув о предоставленной им комнате.
Ну, папа! Что в этом особенного? воскликнула Анта, поняв, что молчать неудобно: отец в течение часа вторично заговорил о комнате для «молодых людей».
Обиженный Истомин вздохнул и ушел в спальню. А его дочь еле поборола в себе желание сбегать в гостиницу и запросто, по-студенчески, познакомиться с приезжими. И странно, она провела неспокойную ночь, размышляя о Викторе, а больше о его жене. Да откуда же взялась жена у Разумова?
Неопытная наездница, Настя вперевалочку, точно утка, ковыляла по комнате, ко всему приглядываясь, всем восхищаясь, ощупывала вещи и переставляла их с места на место:
Ты смотри, Витенька: кра-а-вать! протяжно выговорила она, самая настоящая, не какая-нибудь раскладушка или топ-чан.
Она потащила мужа к окну, одним толчком распахнула раму, отдернула занавеску и ахнула, восхищенная звездным густо-голубым небом. В тени разросшейся аллеи на противоположной стороне улицы летали жучки; фосфоресцируя, они чертили во мгле ломаные линии, которые перекрещивались, исчезали и появлялись вновь, расцвечивая ночь искрящимся зеленоватым миганьем. А над всем этим несся отдаленный рокот двух рек.
Посидим, милый. Так хорошо даже реветь хочется. Посидим, попросила Настя.
Виктор набросил на плечи жены накидку. Они притихли
Недремлющий сторож отбил часы и вернул их к действительности.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Когда наутро Виктор открыл глаза, на столе уже приготовлен был завтрак. Настя старательно, тонкими ломтями резала хлеб, перетирала позднюю редиску, ловко выкладывала на тарелке розоватую ветчину.
Виктор умылся. Настя заставила его повязать галстук, взятый на прокат у Ганина, и наивно всплеснула руками:
Очень мил! Даже боюсь как мил. Здесь есть такие девушки
За завтраком Настя рассказала про все виденное утром: как познакомилась со всем штатом столовой и получила розу Севера редиску, целых три пучка!
А когда возвращалась, встретила такую красавицу с белым халатом в руках, продолжала оживленно Настя. Ах, Витя! Она мне улыбнулась, я тоже. Прошли мимо, а потом я не удержалась оглянулась. Представь себе и она обернулась, и мы опять улыбнулись, будто подруги. Я обязательно узнаю, кто она. Поди, москвичка, геологичка. Их тут много.