Главный инженер информировал его об общем положении на электростанции и требовал ежедневной подачи с пятого участка на главную магистраль одной тысячи тонн торфа, или пятнадцати вертушек в сутки.
У штабелей работало человек пятьдесят. Виктор смущенно поздоровался. С ним творилось что-то неладное. Вчера он был инженером, человеком труда, властелином коллектива, без которого и сам он ничто. Людям пришлась по душе его требовательность. Но как дать пятнадцать вертушек? На участке нет ни одного обгонного тупика, вот и жди, когда грузчики наполнят состав целиком. Немыслимо!
Прошло три недели. Вывозка не налаживалась. Самолюбивый Дюковский не забыл нанесенной обиды и досаждал Виктору чем только мог. Рабочие не узнавали энергичного паренька и часто говорили между собой:
Что с ним, с Виктором Степанычем? Не заболел ли?
Катя, проходя мимо, напевала ему:
Что милого кинуло
В непробудный сон?
Ходит, пригорюнился,
В землю смотрит он
Как-то вертушка задержалась у магистрали дольше обычного. Дюковский третий день торчал в главной конторе, ожидая кассира и зарплаты для рабочих участка. Виктор вечером работал в бараке, что-то чертил и высчитывал. Но ничего путного у него не вышло. А утром Виктора вызвали на станцию приемки. Он выехал верхом. У перегрузочной эстакады стоял пустой состав с потушенным паровозом. Виктор оторопело остановился. К нему подскочил сердитый Дюковский:
Говорили мы тебе, что ремонт нужен? закричал он. Давай да давай, вот и надавали, что дышло полетело. Что мы без пискуна? Акт мы на тебя накатали, отвечай в дирекции за поломку, коль не давал ремонтировать.
Виктор побледнел, спрыгнул с коня, шагнул к десятнику. Тот испуганно отшатнулся.
Возьми коня.
Он втиснул повод в руку десятника и зашагал к станции.
Эй, погоди! Виктор Степанович, погоди, говорю. Может, уладим, пытался Дюковский образумить инженера.
К черту! Ступай к черту! Я еду домой! крикнул Виктор. Через два часа он сидел в вагоне. Поезд катил в Москву.
Баба Таня обрадовалась, засуетилась, всплескивая пухлыми руками, но вскоре со старческой прозорливостью почувствовала недоброе.
Нехорошо, Витенька, так нехорошо ты сделал, выговаривала она, выслушав взволнованную речь любимого внука. Уж и не придумаю. Твоему отцу, Степану Степановичу, тоже несладко пришлось на практике-то, он целое лето кочегаром на паровозе ездил, без смены. И не сбежал.
Виктор пошел к Лалошу. К его удивлению, профессор не счел его поступок плохим.
Ну-ну, голубчик, не волнуйся и не бичуй себя, прервал он Виктора. Ты же не на собрании, а у меня в кабинете. Никто не требует от тебя подобной самокритики. Я поверь мне! не вижу ничего предосудительного в твоем отъезде, Лалош подчеркнул последнее слово, такого не вижу, за что тебя следовало бы побранить. Уехал раньше срока? Ну и ладно, подумаешь!
Виталий Кириллович, меня же не отпустили я сам.
Конечно, сам, рассмеялся профессор. Дернула же тебя нелегкая в энергетики пойти. Послушался Александра своего Степаныча. А не лучше ли тебе окончить исторический? Я вот имею за плечами два факультета. Чем плохо?
Профессор говорил очень пространно, пересыпал речь советами из требника вседопускающей житейской философии, учил осторожности, ежечасной оглядке по сторонам и обещал Виктору свою помощь, но предварительно взял с него слово, что он подаст заявление о переводе на исторический факультет.
Будешь учителем. Благороднейшее занятие! В университет пока не ходи, доверь мне свою судьбу. Не волнуйся. Сыну ли Степана Разумова остаться недорослем? И не благодари, не за что. Ступай к Светланке, скучала дочка-то без тебя.
Уходя от Лалоша, Виктор уже не считал скверным, дурным то, что было скверно и дурно. Он повеселел.
Светлана обрадовалась. Она сразу согласилась с сонетом умного отца и засыпала жениха вопросами. Она хотела знать каждый час жизни Витеньки на болотах.
Вот и чудесно! восклицала она. По крайней мере, от тебя не будет нести машинным маслом. Значит, мой будущий муж будущий учитель средней школы? Чудесно! Потом он защитит ученую степень и станет профессором. Получит прекрасную квартиру Я хочу жить в Ленинграде, слышишь!
Виктор безучастно рассказал бабушке о результатах разговора и до глубокой ночи мерял шагами комнату.
И тут он вспомнил молодую березовую рощу и робкие Катины руки на своей голове. Со смутной тревогой и сожалением он подумал о покинутом коллективе, мысль перескакивала к штабелям торфа, к наметкам и проектам, которых он не осуществил. А они-то сейчас представились ему такими разумными и смелыми. И чувства жестокие, беспощадные твердили:
«Катя! Катя! Катя! Зачем я оттолкнул тебя?»
Через три дня Светланка увезла Виктора на Волгу. А после окончания исторического факультета и пришли злополучные Светланкины именины, легшие рубежом между прошлым и настоящим. Светлана ушла из его жизни навсегда.
4
В тяжелом раздумье да в невеселых воспоминаниях скоротал Виктор ночь. Он не заметил, как наступил рассвет. Лицо его осунулось, под глазами темнели полукружия.
Не спал? Да? спросил Курбатов проснувшись.
Раздумался.
Бывает, протянул Курбатов и торопливо растолкал остальных.
Они тут же тронулись в путь. Восход солнца застал их на высоком берегу реки. Внизу раскинулась глубокая падь, по ней вольно текла река. Вверху она срывалась водопадом из ущелья, километра два переливалась спокойно и плавно, потом, войдя в теснину, рвалась дальше бурная и тенистая.
Над рекой провисли провода телеграфной связи, перекинутые с вышки на вышку. Курбатов что-то шептал Ваське. Терехов кивнул головой, снял с себя ремень и быстро начал карабкаться на вышку.
Порвем, пояснил Курбатов, чтобы сообщить не могли.
Виктор вздрогнул. Его воображение заработало живо и ярко: вот Васька разбивает изоляторы; телеграфная связь нарушена на самом трудном участке. Напрасно дежурный телеграфист выстукивает позывные станции не отвечают.
Сотни телеграмм, важных правительственных решений не переданы. Ну, а если сегодня нападут на Родину? Связи нет! Кто виновник бедствия?
Виктора передернуло. Сердце заныло и словно перестало биться. Он виновник, он! Если бы он, Разумов, решительно сказал «нет!» Курбатов не решился бы уйти.
Зачем он ушел из табора? Почему заразился настроением Лукьянова, который ни во что не верит? Ни в труд не верит, ни в его результаты. Неужели Григорий Васильевич дальновиднее всех? Скорбное лицо Насти проплыло перед глазами. Чем-то оно напоминало лицо той, другой, которую звали Катей. Не поэтому ли его так тянуло к Насте? Зачем он оттолкнул и эту? Ведь благодаря его вниманию, его любви, она стала другой. Ради кого? Ради него же, Витьки Разумова Решай же, Виктор! Через минуту будет поздно
Васька, назад! крикнул Разумов, поднимая ружье.
Назад я на проволоке спущусь!..
Давай вниз! Виктор взвел курки.
Ваську со столба точно ветром сдуло. Потирая ладони горят, все в занозах, он испуганно хлопал глазами, не поднимаясь с земли. Курбатов и Жорка молчали.
Боясь скорого на решения Курбатова, Разумов не выпускал ружья. И заговорил взволнованно, страстно:
Ребята, что же мы творим? Разве мы бандиты? Преступление хотим совершить Мы сделали огромную глупость, убежав из табора. И этого нам мало! Еще вредить замышляем. Нет, не допущу. И, как хотите, я вернусь, Николай. Не могу.
Он не отрывал глаз от Курбатова. Тот некоторое время угрюмо смотрел на Разумова и первый отвел глаза, потупился.
Ружье-то опусти, посоветовал он. На грех и палка стреляет. Ох, язви тебя! Как ты Ваську-то напугал!
Тягостное ощущение неминуемой вражды медленно рассеивалось. Васька встал, попробовал улыбнуться, подул на руки.
Ишь, дьявол! До смерти мог зашибить меня! Как я летел с верхотуры-то! Горят, ровно в огне. Тащить занозы тебя заставлю. После недолгого молчания он добавил, ни на кого не глядя: И впрямь, не дело мы с тобой, Коля, удумали. Чистое вредительство. Во! Нет! Я, Витя, с тобой. Как хочешь, Коля, обижайся не обижайся, не по пути нам. На всю жизнь запомню я это место
Что вы, ребята! Засмеют, если вернемся. Айда так как шли без фокусов, зачастил Жорка Каблуков.
Курбатов понял, что он в одиночестве. Жорка? Чепуха! Он страшился взглянуть на ребят и встретить в их глазах отчужденность, холод неприязни, которая возникает иногда мгновенно. Но почему они молчат, чего ждут? Он поднял голову. Трое смотрели на него с прежним дружелюбием. Ему стало легче. Дружба-то не потеряна. Каждый с радостью забудет общую глупость и все сгладится. Ждут же, что скажет он коновод. Значит?
Чего уж! Домой надо! Смеху я не боюсь. Да никто и не узнает, коль болтать не станем. Я вот что думаю Времена не те для старателя-бродяги. И в тайге мы завсегда помним о таком, о чем раньше, такие как я, и думать не думали Сказав эту туманную фразу может быть больше для себя, Курбатов сдернул котомку, распорядился как прежде: Поедим и домой. Свернем на седьмое зимовье, там лошадей, может, достанем. К обеду дома будем. Соскучились поди.
Мрачная шутка не вызвала смеха, зато она задела всех. Над собой в эту минуту неловко было смеяться.
5
Чьи-то ноги бухали по утрамбованной вокруг палатки земле. Опять! Кто-то вошел. Настя отскочила от столика, наклонилась, что-то сунула в чемоданчик и резко захлопнула крышку. Как надоели! Она не успела обернуться: сильные руки обхватили ее.
Виктор?! А-а-а!
Взглянула. Он! Припала головой к его плечу. Вихрь мыслей, одна другой противоречивее. Донесся визг Лиды, раскатистый хохот Терехова. Что спросить? О чем? А может ничего не спрашивать? Он же молчит, но не выпускает ее из объятий. Она в воздухе, с закинутыми на плечи Разумова руками. Было? Не было?
Где же ты летал, сокол?
Мы немножко заблудились, Настя, ответил Виктор. Но прежде чем опустить Настю на землю, он поцеловал ее.
Настя робко, неуверенно ответила на поцелуй и потом обвила его шею руками и тихо заплакала.
И Коля Курбатов заблудился?
Все заблудились. Но надеюсь, хорошая, больше этого не случится с нами.
Я тоже надеюсь. Успокаиваясь, спросила с наивной простотой: А красивые у меня зубки, Витя?
О, прости! Я заметил их еще вчера. И если с этого дня кто-нибудь назовет тебя так, как звали раньше, я покажу тому человеку, насколько это мне не нравится.
Батюшки мои! Если бы ты это мне сказал вчера, я не испортила бы дорогую вещь.
Какую?
Твою рубашку.
Но прежде чем достать рубашку, она прижалась к Разумову.
Почему же ты мне не отдала ее вчера, сказал он, когда я шел на охоту? Он бережно коснулся торопливо свернутой рубашки.
Почему? Почему? Да не приди ты с этой охоты у меня о тебе и памяти не было бы. А так хоть рубашка осталась, которую некому носить. Я над ней всю ноченьку ревела. Поди вся в пятнах.
Разумов глубоко взволновался.
Ну ну Ну, хорошо. Слезы оставляют пятна ни только на материи, пробормотал он. Я ее надену?
Насте понравилась просьба Разумова. Но, взглянув на его серые бумажные брюки и такую же гимнастерку, она сказала строго:
Не вздумай. Не дам. Разве можно?
Настя критически оглядела Виктора. Он понял ее мысль, обрадовался и выложил на стол пачку денег.
Знаешь, что мы тебе купим Она помолчала, сжимая пачку. Такое впервые в ее короткой жизни: ей отдали получку! Щедро, одним движением руки, и всю до копейки!.. Ты же есть хочешь!
Настя метнулась к двери. Умиротворенный Виктор улыбнулся озираясь: все было как и прежде, но стало еще ближе и родней.
После обеда ребята шумно ввалились в палатку ОРСа. Виктор ничего не хотел покупать, но когда продавец, перерыв десяток костюмов и продав два Курбатову и Жорке, на что пошли и деньги Терехова, выложил на шаткий прилавок хороший темно-синий в красную и светлую полоску костюм, Настя так и вцепилась в него.
Этот нам, заявила она безапелляционно. Виктор, меряй.
Да что ты! слабо запротестовал Виктор.
Меряй, говорю! приказала Настя и подала ему пиджак. Господи, лишь бы не мал.
Костюм оказался впору. Не слушая ворчанья Разумова, она сосредоточенно отсчитала деньги и, уже войдя в роль, потребовала белья, жалела, что нет полуботинок. Вернулись в палатку с большим узлом и без копейки денег.
Костя Мосалев застыл от изумления.
Какая мирная картина! Разумов и Ганин играют в шахматы. Курбатов сидит за столом напротив Лиды, составляет отчеты по столовой. Настя разглаживает складки на пиджаке, который она накинула на плечики, смастеренные Васькой Тереховым. Жорка и Петренко, сидя верхом на топчане, режутся в подкидного.
Все были так заняты, что никто не обратил на Мосалева внимания. Костя знал, что это не от равнодушия. Ему здесь всегда рады, но почему он думает, что сегодня его должны встретить по-особому? Если бы ребята протянули ему руки они признали бы что-то. Но что?
Их неожиданное исчезновение истолковали по-разному. Лукьянов объявил: ребята на охоте. Почему не взяли с собой Ваньку-китайца? Почему не позвали его, Мосалева! Нет, охотой не пахло. Чернов заявил: удрали! Чего тут делать-то? Петренко услышал и с другого конца стола это было вчера за ужином крикнул во все горло:
Дурило! Это Витька-то удрал? Это Коля-то? Погоди, доберутся они до тебя, Чернов, за такую брехню.
Балагур, лентяй! Айнет его на шаг от себя не отпускает. Все же, несмотря на пренебрежение, питаемое многими к Петренко, к его голосу иногда и прислушивались. Он нет-нет да и разложит «петушки к петушкам, раковые шейки к раковым шейкам». Мосалев пожал плечами, удивляясь, как это он мог усомниться? Тот вечер все спутал
К нему забежала Лида, потащила к Насте:
Настька ревет белугой. И меня гонит. Иди же!
Настя лежала на топчане, лица не видно.
Ты что знаешь, Настя?
Ничего я не знаю. Отстань!
Не добившись от нее толка, Мосалев ушел в тайгу. Вернулся поздно. Его перехватил Чернов.
Пришли дружки-то. Я их первый узрел. Идут, хохочут над Васькой. Тоже мне охотники! Васька-то Терехов сдуру на лиственницу полез, белку увидел. Сорвался, руки ободрал, ногу ушиб М-да А я, Мосалев, верно дурак. Истинный бог, дурак. Чего удумал-то, а!
И вот Костя стоит в палатке, видит всех четверых. Черти! Только перебулгачили всех.
Настя увидела Мосалева:
Костя, иди сюда, похвали покупку. Она разложила костюм и, отвечая на вопрошающий Костин взгляд, не удержалась, подмигнула, кивнув головой на Разумова, на Курбатова, и пожала плечами.
Костя похвалил костюм, облегченно вздохнул. Гроза была, он знал. Но она отбушевала, а кедры целы и так же крепки.
Спрыснули? спросил он.
Нет, тебя ждали, рассмеялся Петренко.
Разумов с треском проигрался, спутал фигуры. Курбатов скомкал счета и выкладки, сунул их под матрац. Равнодушие исчезло. Разумов подошел к Косте:
Где ты пропадал весь день? Ждали, ждали. Помоги раскупорить. Спрыснем!
Он крепко, с особым выражением в глазах, обнял друга за плечи, а Курбатов толкнул Костю в бок. О чем говорить! Чуткий друг поймет без слов. Таким чутким другом был Костя.
Поздним вечером Андрюша Ганин увел четверых друзей в свою палатку. Неизвестно, о чем они беседовали. Утром, накормив людей, Настя тихо говорила Лиде:
Я нарочно не спала, ожидала, когда они вернутся. Я думала, они еще выпьют у Ганина. Вот дуреха-то! Не сообразила простой вещи: ведь Ганин их ругал, всех ругал. Я хоть и не слышала, а знаю, что ругал. Они вошли, Коля зажег свечку, я тихонько раздвинула нашу ширму. А они молчат, раздеваются, и все словно пристыженные. Так мне их жалко стало, Лида! Не рассказать. А потом я подумала: так им и надо, особенно Витьке и Коле! Ведь весь табор перебулгачили: два дня все о них только и говорили, только и думали. Молодец геолог! С каждого спросить умеет. Немного помолчав, Настя снова зашептала: Смотри, Лидуха, никому не говори об этом. Ведь товарищ Ганин даже Костю Мосалева не позвал к себе, только их. Понимаешь? Помалкивай.
Смешливая Лидуха все отлично понимала и обещала молчать.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Андрей Ганин, как и многие в экспедиции, терялся в догадках. Исчезни из табора Алешка Петренко или Сизых их исчезновение никого бы не взволновало. Ребята получили деньги, ушли да и загуляли. И будут гулять на руднике до тех пор, пока не просвищут последнюю сотню. Потом придут с повинной, выслушают вздыхая разнос Лукьянова, поскребут в затылках: