До сих пор меня вроде бы звали Батадзи
Извини, дорогой А ты, по-моему, Азрым. Уж тут-то я не ошибаюсь?
Нет, ошиблись мои родители, когда назвали меня Состыкком
Всех перепутал! засмеялся гость. Бывает, а? Ну, скажите, бывает ведь?
Бывает, мрачновато подтвердил Гадац и протянул гостю руку: Здравствуй и ты, Батырбек!
А-ха-ха-ха! зашелся от смеха гость. Меня зовут Харбе, Харбе мое имя! Я корреспондент республиканской газеты!
О, как мы промахнулись! схватился за голову Толас. Надо было, чтобы он застал нас за работой! Теперь он обрушит на нас испепеляющий огонь сатиры
Нет, покачал головой Харбе, вы достойны поэмы! Самой настоящей! он повернулся к Тугану: Я весь в твоей власти! Я превращаюсь в слух, буду внимать каждому твоему слову, рассказывай, дорогой!
Когда они остались вдвоем, Харбе вдруг обеспокоенно спросил:
Скажи, опоздал?
Да у нас ничего такого и не было, смутился Туган и, показав на кастрюлю, добавил: Суп вот остался
Я не о том, поморщился Харбе. С радио, телевидения, из других газет у вас никого не было?
«Наверное, Сиука его натравил», подумал Туган. Было время, Сиука ничего не пропускал. Стоило какому-нибудь колхознику купить вилы в магазине, как он сочинял об этом статейку и мчался с нею в город, к своему двоюродному брату Харбе. Как-то Сиука и Тугана затащил в редакцию, познакомил с родственником. Харбе пригласил их в ресторан, и, сидя за столом, они битый час слушали его разглагольствования.
У журналиста должен быть нюх! вещал Харбе. Учуять, найти, схватиться за факт вот задача! Есть факт найдутся и герои! Не найдутся сам сделай их! И все должно быть вовремя! Надо быть первым, первым, первым!..
Да, конечно же, это Сиука его прислал, утвердился в своей мысли Туган.
Ты и здесь первый, успокоил он Харбе, опять всех обскакал
Ну и слава богу! обрадовался тот. Садись, а я достану свое золотое перо!
Слушай, спросил, сомневаясь, Туган, а о чем ты хочешь писать?
Как о чем? Харбе, словно поздравляя, похлопал его по плечу. О вас! О вашем начинании!
Каком начинании? насторожился Туган.
Ну, не притворяйся! усмехнулся Харбе. Кем вы были раньше? спросил он и сам же ответил: Тунеядцами, прости за откровенность А стали хлеборобами! возбудился он. Героями полей! Вы взнуздали коня судьбы, и он покорился вашей воле!.. Восхищенный своим красноречием, он выхватил из кармана блокнот.
Подожди, подожди, остановил его Туган. Никем мы еще не стали. Мы только пытаемся
Вот об этом я и напишу, перебил его Харбе. О героике начала О пути к славе!.. вскричал он.
Ладно, решил Туган, ты у меня напишешь
Ну, если о начале, сказал он, тогда пожалуйста Начало всех наших дел это Гато.
Кто такой Гато? удивился Харбе. Кто-нибудь из твоих парней?
Какой там парень! махнул рукой Туган. Ему не меньше ста лет!..
Ну, ну, заинтересовался Харбе, говори! Этот Гато, наверное, стоит целого романа!
Байки о Гато еще в детстве рассказывала Тугану Сопо.
Большую часть своих дней Гато прожил в прошлом веке. Был хорошим кузнецом, бондарем, шорником. Был у него неплохой конь, было кремневое ружье. И была у него одна странность он совершенно не понимал шуток. И даже в старости он верил каждому слову с детской наивностью.
В смутные времена Гато за каждым камнем, за каждым кустиком сидели разбойники. Грабили тех, кто с гор ехал на равнину, и тех, кто возвращался в горы. Когда терпеть разбои уже стало невмоготу, несколько сел, объединившись, выбрали людей, которым поручили охрану дорог. В их число попал и Гато. И вот однажды друзья решили подшутить над ним. Высыпали из его ружья порох, подрезали подпругу так, что седло едва держалось на коне, и ночью, закутав лица башлыками, явились к самой сторожевой будке. Увидев «разбойников», Гато смело бросился на них. Те пустились наутек. Боясь, что они скроются в темноте, Гато вскинул ружье, прицелился, но выстрела не последовало. Раздосадованный Гато пришпорил коня, пытаясь догнать «разбойников», но подпруга от резкого движения порвалась, и всадник вместе с седлом свалился на землю. Когда друзья, сделав круг, вернулись к будке, Гато сидел, понурив голову, и горевал.
Убежали от меня абреки, жаловался он. Ой, убежали
И он рассказал им, как стрелял в своих абреков, как пытался догнать их.
Ай-ай-ай-ай, сокрушались друзья, вот если бы ружье у Гато было заряжено, если бы подпруга не порвалась, несдобровать бы тогда абрекам
Тут же кому-то из них пришла в голову мысль: «Надо наградить Гато за смелость. Он ведь чуть было не поймал разбойников» Сказано сделано. Пошли и купили на городской барахолке поношенную офицерскую шинель с потрепанными погонами, и однажды, когда все были в сборе, старший из охранников торжественно сообщил:
Царь-отец не забыл о нас, оценил наши труды. Прислал он нам награду, и мы вручим ее тому, кто больше других того заслуживает.
Все начали спорить. Один говорит я заслужил, другой требует награду себе. Выслушав всех, старший сказал:
Царь пожаловал нам звание полковника, но присвоить это звание можно только одному. Разделить его нельзя и нельзя носить это звание по очереди. Так что деться некуда, надо выбирать лучшего из нас Я думаю, что никто не заслуживает награду больше, чем Гато. Он и скромнее других, и отчаяннее
Так и порешили. Вручили шинель Гато, и тот не снимал ее до самой революции. Он верил, что он полковник, и не любил, когда посмеивались над его званием
Первый дом в нашем селе построил Гато, рассказывал Туган Харбе.
Гато основоположник села! Живая легенда! восхитился тот. Прекрасный материал!..
Однажды Гато со своим сыном ехал с гор на равнину, продолжал Туган. Они ехали весь день, и ночь застала их на берегу этой речки. Они остановили арбу возле вон той рощи, распрягли коня, поужинали и легли спать. На следующий день Гато проснулся рано, а сын его, утомленный трудной дорогой, крепко спал, и отец пожалел его и не стал будить. Сын проспал до полудня, и, когда запрягли коня и собрались ехать дальше, он вдруг вспомнил, что забыл свою шапку. Пошел за ней, смотрит а в шапке лежит воробьиное яичко. Позвал отца. Тот подошел. «Это счастье, сын мой, счастье! сказал он. Птица указала нам место! Здесь мы должны жить» Гато не стал откладывать: тем же летом он построил во-он там свою мазанку. Потом сюда съехались родственники и друзья Гато А теперь, смотри, какое село стоит!..
Вот тебе и Гато! озадаченно вертел головой Харбе. Чудеса, да и только.
Лучше бы, конечно, его самого послушать, сказал Туган. Но он теперь там, в горах
Туган не соврал: Гато, действительно, похоронили в горах
Перо Харбе скользило по бумаге, как по льду, оно знало свое дело. Поставив точку, Харбе поднял голову.
А как же было с вами? спросил он.
Проще простого, пожал плечами Туган. Гато пригласил нас к себе домой Нигде в Осетии тебя так не примут, как принял нас Гато Он и горя в жизни хлебнул, и радостью обделен не был, и обо всем этом, о жизни своей он подолгу рассказывал нам. Как-то он вдруг говорит: «Недолго мне еще осталось греться под солнцем. Уйду я скоро, освобожу место для тех, кто родится за мной И в эту ночь есть у меня к вам просьба, последняя просьба, и, если вы исполните ее, я не забуду вас на том свете» «Пожалуйста, отвечаем, говори». «Вы можете сейчас пойти со мной?» спрашивает Гато. «О чем разговор?» отвечаем Мы вышли из дому, Гато взял из сарая кирки и лопаты, роздал их нам, взял керосиновый фонарь и повел нас в поле, к огромному кургану. Остановился у подножья кургана, помолился богу, попросил, чтобы ночь эта была счастливой для нас, чтобы труды наши не пропали даром Мы, конечно, сразу догадались, что в кургане зарыт клад, и взялись за работу. А земля каменистая, жесткая, ударишь киркой искры сыпятся Пот лился с нас градом, к утру мы еле стояли на ногах А Гато, глядя на нас, все сокрушался, чуть не плакал. Мы думали, жаль ему, что мы копаем, копаем, клада все нет Когда рассвело, Гато глянул в яму и покачал головой: «Господи, говорит, какая же все-таки у вас сила!..» «Что? спрашиваем. О чем ты» «Как о чем? удивляется он. Посмотрите, какую вы яму вырыли, сколько земли выбросили И все это пропадает зря» Мы не поняли его. «Что пропадает? спрашиваем. Земля, что ли?..» «Какая там земля! сокрушается Гато. Сила ваша пропадает, годы ваши молодые» Смотрим мы на него, а он смотрит на нас. Смотрел, смотрел, а потом взял да и полез в яму. «Если вы меня не прощаете за эту ночь, говорит, засыпайте меня, пусть хоть труды ваши даром не пропадут»
Задумались мы, как-то не по себе нам стало. «Ладно, говорим, прощаем» Вытащили его из ямы, и вот что я тебе скажу
Не узнать с тех пор ребят. Будто волшебным кнутом их хлестнули
Волшебным кнутом, оторопело пробормотал Харбе. Это дьявол какой-то, а не человек Ну, а дальше как было?
Дальше ты сам сочинишь, улыбнулся Туган, а нам пора в поле
6
Если бы за работу, как в школе, ставили отметки, Туган оценил бы сегодняшний день «тройкой».
Сегодня они сделали меньше обычного, и виною тому был вовсе не Харбе. Ребята думали о Коста, тревожились о нем, и в поле после обеда не слышалось ни шуток, ни смеха. Все с нетерпением ждали вечера, ждали, когда можно будет наконец пойти в село и хоть что-нибудь сделать для друга.
Но в село им идти не пришлось. Едва они вернулись с поля, как к их вагончику подкатил председательский «газик». Распахнулась дверца, и из машины вышел Шахам. Окинул внимательным взглядом ребят, поздоровался.
Вы тоже здравствуйте! ответил за всех Батадзи. И почаще приезжайте к нам!
А вы что, каждый день можете принимать гостей? улыбнулся председатель.
Пожалуйста, буркнул Гадац, если хотите, можете вообще остаться у нас
Нет уж, покачал головой Шахам, сами захотели дальнее поле, сами и живите здесь Не скучаете еще по селу? спросил он. Нет?.. Ну и хорошо, он шагнул под навес, сел за стол, посмотрел на Цыппу.
Тот и ужин готовил, и к разговору прислушивался, и потому не все у него получалось ладно. Шахам заметил это и улыбнулся:
Ну как, довольны поваром?
Если бы он каждый раз к обеду нам по рюмочке подносил, мы бы каждый день за его здоровье пили, высказался Толас.
Ну, а если бы еще рюмочку, то и за здоровье Состыкка выпить можно? спросил Шахам.
Состыкк это особое дело, усмехнулся Толас, тут одной рюмочкой не обойдешься.
Будем ужинать, строго сказал Цыппу. Когда все уселись за стол, Шахам лукаво подмигнул Толасу:
Сейчас сбудется твоя мечта Цыппу, позвал он, там в машине три пирога и еще кое-что Принеси-ка все это сюда
Ребята недоверчиво смотрели на председателя. Разыгрывает, подумал Туган. То же самое думал, видимо, и Цыппу. Уж очень нехотя плелся он к машине. Вот он открыл дверцу, забрался в «газик» и, тотчас высунувшись, показал ребятам графин с аракой. Потом он задом вылез из машины, держа в одной руке графин, а в другой белый узелок, увидев который Туган понял, что все это прислала Сопо.
Сопо была так добра, что и быка не пожалела бы для вас, сказал Шахам, глядя на Тугана. Она и в большие праздники так не старалась. Желала вам, чтобы поскорее сыграли свадьбы одну за другой, чтобы были счастливы И еще что-то кричала вслед, но я не все расслышал
Горлышко графина наклонилось к кружке. Пряный запах араки ударил в ноздри. Арака лилась тоненькой струйкой, ее было мало, и это была первая арака за все время их работы.
Кружку подали Шахаму.
Надо посвятить пироги, Шахам, сказал Гадац.
Председатель улыбнулся:
Сопо их уже посвятила, а я, если смогу, повторю ее слова
Он встал. Вслед за ним встали и ребята.
Три пирога на нашем столе, как и положено по осетинскому обычаю, заговорил Шахам. И в пирогах этих заключен не только наш труд, но и труд наших предков, впервые обработавших эту землю. Потому мы и встаем, когда посвящаем пироги И пусть от поколения к поколению передаются мир и добро, он оглядел ребят. Наш бог это наша земля, сказал он, так пусть же нам хватает ума и силы ценить эту землю, пусть мы всегда будем богаты ее дарами!
Амин! разом вскричали все.
Вы стоите в начале пути так пусть же он будет светлым и красивым, ваш путь!
Амин!
По обычаю первый бокал передается младшему, и Шахам протянул кружку Толасу. Бедный Толас! Он всегда сходил за младшего
Кружка снова вернулась к Шахаму.
Ладно, ребята, сказал он, дан бог, чтобы вы и пить умели и умели воздерживаться. Шахам улыбнулся: Сам бы я, конечно, не привез вам араку Но что поделаешь с Сопо? Ей хочется благословить вас, напутствовать, она долго ждала этого часа, и пусть благословение ее пойдет вам впрок Выпьем же за здоровье Сопо!
Кружка пошла по кругу.
Туган злился, видя, как жадно тянутся к ней руки ребят, какими взглядами они провожают ее. С привычкой не так-то просто расстаться. Сейчас они выпьют что в этом графине? и главной мечтой их станет арака. Где бы достать, раздобыть, найти, чтобы выпить по-настоящему, ощутить ее вкус и крепость. А может, Шахам именно это и предполагал? Вряд ли, он просто следует обычаю. «Сопо благословила, Сопо напутствовала» Нет, он точно хочет испытать их, проверить, кто сильнее они или арака. Ох Шахам, Шахам
Когда очередь дошла до Тугана, он хотел было отказаться, но передумал. Нечего разыгрывать святого, усмехнулся он про себя, ничем ты не лучше своих друзей, придется и тебе сдать экзамен.
Пусть доброте твоей, Сопо, не будет конца, пробормотал он, ни на кого не глядя, и выпил залпом.
«Он и о Коста ничего не говорит, думал Туган. Тоже испытывает? Хочет понять, интересует ли нас судьба друга? Ждет, когда мы сами спросим о нем?»
Дай бог, чтобы мы смогли тебя отблагодарить, Сопо, сказал, подняв кружку, Батадзи.
Вы, конечно, слышали о ее сыне, заговорил Шахам, о Сидамоне Тихий был человек, слова громкого никогда не произнес, никогда не вспылил, не вышел из себя. Сколько раз я пробовал разозлить его нарочно, даже на спор пытался это сделать, но так и не получилось у меня, Шахам задумался, вздохнул. Была у него удивительная особенность, продолжал он, ни разу, по-моему, он не сказал «я». Он даже в зеркало когда смотрел, видел не себя, а тех, кто нуждался в его помощи. Звать его не приходилось, он появлялся всегда в тот момент, когда был нужен кому-то. Спокойный, неторопливый Сидамон Когда началась война, я часто думал о нем. Господи, думал я, каково ему в этом пекле? Ему бы за плугом идти Если кто и рожден был для мирной жизни, так это Сидамон. Шахам улыбнулся грустно. Он писал с фронта матери, что кормят их хорошо, обмундирование теплое, просил прощения за то, что начал курить Спокойно писал, рассудительно Но Сопо не так-то легко провести. «Ты, потребовала она, напиши, чем вы там занимаетесь. Не думаю я, что на войне люди только и делают, что одеваются потеплее и курят цигарку за цигаркой» И Сидамон ответил. Дословно я его письмо помню, а дело было так Сидели они в окопах, а между немцами и нашими было заснеженное поле. Картофельное, это Сидамон не забыл отметить И посреди этого поля на нейтральной полосе стоял подбитый танк. Было затишье между боями, но на войне и от шальных пуль погибают. И вот этих шальных пуль что-то стало многовато. То одного скосит, то другого А немецкие позиции были слишком далеко, чтобы вести оттуда прицельный огонь. В чем же дело? Стали думать. Думал и наш Сидамон. Решил он понаблюдать за танком. Ничего подозрительного не заметил, но все же обратился к командиру. «Не дает мне покоя этот танк», сказал он. «Думаешь, кто-то сидит в нем?» спросил командир. «Снайпер, ответил Сидамон. Спозаранку занимает свое место, стреляет в нас через смотровую щель, а ночью возвращается к своим». «Если бы он ходил туда-сюда, в поле были бы следы», усомнился командир. «Следов нет, потому что все время падает снег», сказал Сидамон. «Ладно, сказал командир, я подберу тебе ребят». «Нет, ответил Сидамон, я пойду один. Немцы наверняка следят за танком и, если заметят нас, всех перестреляют». «А если «перестреляют» тебя одного?» спросил командир. «Одного труднее заметить», ответил Сидамон. «Пусть будет по-твоему, сказал командир. Не боишься?» «Раньше боялся, ответил Сидамон, а теперь нет»
Шахам помолчал, посмотрел на ребят.
Да, задумчиво проговорил он, а теперь я скажу вам, чего боялся Сидамон Вот как он писал об этом матери: «Я боялся ошибиться и еще сильнее боялся, что кто-то погибнет из-за моей ошибки Разве можно рисковать людьми? Разве есть на этой земле что-нибудь дороже человека?..»
А чем все же кончилось это дело? спросил Толас.