В тот день Серафима видела Таурзат не заплаканную, а суровую, и девочка поняла этого горя женщине хватит на всю жизнь
Госка и Маро вместе пришли на ферму, взяли по три овцы и погнали их домой.
Уалинка и Дунекка попросили записать за ними шесть голов. На тех, кто старался взять как можно больше, Таурзат смотрела неодобрительно. Уалинка успела шепнуть Серафиме, которая вела список:
Больше трех не пиши, все равно никому твоя бумага не понадобится Ты нужна мне, добавила она громко, зайди вечером к нам.
Серафима, покраснев от стыда, смотрела на список, на цифру 6, стоявшую напротив фамилии Уалинка. Если бы даже сейчас упала с неба резника, то и тогда девушка не смогла бы стереть написанное. «Зачем заставляет меня делать то, чего я не могу? мучилась она. Если бы не знала меня, тогда еще куда ни шло, но ведь знает, знает, что я не сделаю этого».
Одна старуха, поставив крест вместо подписи, спросила Таурзат:
А если ваши бумажки пропадут, тогда как?
Совесть-то не пропадет, ответила Таурзат. Она долго смотрела вслед старухе, потом сказала: Думает, я не поняла ее. Не посмела она, иначе бы сказала: «Если земля перевернется дважды и все останется на своих местах, только тогда вы получите своих овец. Не на что вам надеяться, были вы или не были никто об этом и не вспомнит»
Домой Серафима возвращалась вместе с Дзиппа. Шли они в село, охваченное беспокойством, в холодные свои дома. Безрогая овца старалась сбежать с дороги на обочину, но к задней ноге ее Дзиппа привязал веревку, конец которой держал в руке. Овцу надо стричь, но даже сквозь шерсть торчит ее острый хребет. Следом за овцой плелся худенький ягненок, блеял жалобно, обращаясь к матери, а та отвечала ему тихо и печально. Ферма осталась далеко позади, но Серафиме казалось, что это блеяние слышно и там, и в селе.
Безрогая овца тащила Дзиппа за собой. Серафима то отставала от старика, то догоняла его. «Почему он молчит все время?» думала она. Девушке хотелось, чтобы старик улыбнулся ей и сказал: «Осень пройдет, а за ней зима. Настанет весна, Серафима, новая весна».
Сумерки пришли из леса, со стороны войны, и, казалось, в воздухе запахло кровью и порохом
На краю села, у канавы, Серафима увидела двух женщин. Они кричали и размахивали палками. Дзиппа тоже заметил их, но Серафима узнала женщин раньше это были Уалинка и Дунекка. Девушка подумала, что они гонят свою корову. Ей захотелось, чтобы корова бросилась бежать и эти женщины следом, чтобы она, Серафима, и Дзиппа не догнали их и шли себе, как сейчас, вдвоем. Если же придется идти с Уалинка и Дунекка, сколько двусмысленных слов будет произнесено! Уалинка выскажет все, что не посмела сказать при Таурзат, всем перемоет косточки, никого не пощадит
Серафима, скажи-ка мне, обратился к девушке Дзиппа, это не наши ли соседки машут там палками? Никак не разгляжу
Оказалось, мать и дочь неистово молотили колхозного коня Байтугана
Байтугана в бричку всегда запрягали с правой стороны. С левой обычно шел Булан. Отец Серафимы часто говорил: «Таких лошадей нет больше нигде и никогда не будет». Он говорил это, помахивая искусно сплетенным кнутом, от одного звонкого щелчка которого воробьи мигом разлетались с тутовника.
Кнут отец держал для порядка лошадей он никогда пальцем не трогал. Накормленные и напоенные, они блестели так, будто яйцом смазаны. Еще издали было видно белое пятно на лбу Байтугана, горящие глаза, навостренные уши. Каждый раз, когда бричка вкатывалась во двор, Серафима вспоминала историю, которую любил рассказывать ее отец
Куда только колесо не покатится, куда только дорога не свернет. Занесло отца в дом, где три дня подряд гнали араку, где текла она непрерывно тоненькой горячей струйкой. Когда отец входил в дом, он не заметил порога, а когда выходил, порог стал высотой с гору Долгий путь предстоял отцу Серафимы. Утомился и не заметил, как уснул, качнулся вперед и упал под задние ноги лошадей. Проснулся от жгучей боли в боку. Было темно ни луны в небе, ни звезд. Отец Серафимы пошарил вокруг, и рука его наткнулась на копыто Байтугана, на дышло, на постромки, и он понял, что с тех пор, как упал, лошади не сделали ни шага. И он подумал, что они стояли бы так до самого утра, и сердце его наполнилось радостью, и сон прошел, и боль в боку утихла
От прежнего Байтугана осталось только белое пятно на лбу. Шерсть потускнела, будто ее не чистили никогда, живот обвис, голова клонилась к земле, ребра выпирали, как обручи
Какого черта мы его взяли?! ругалась Уалинка. Старая кляча!
Она швырнула палку на землю и уставилась на приближающихся Дзиппа и Серафиму
Дзиппа, подойдя к Байтугану, ласково похлопал его по шее, глянул укоризненно на Уалинка и спросил:
Зачем он вам? У вас ведь даже телеги нет
Так спросил он, хоть должен был сказать другое, и Серафима думала о том же как они осмелились забрать коня домой? Кто позволил им?
Чего там говорить о телеге? заворчала Уалинка. Это же не конь, а пень, его с места не сдвинешь!
Бедный Байтуган, покачал головой Дзиппа. Что с тобой стало
Дзиппа помнил Байтугана еще жеребенком и мог бы, наверное, рассказывать о нем, как о человеке, рассказывать долго и красиво Но старик молчал, вздыхая горестно, и Серафима думала, что он горюет о незавидной судьбе Байтугана, попавшего в руки Уалинка и Дунекка.
Дзиппа дернул веревку, привязанную к ноге овцы, и зашагал к селу. Серафима растерянно смотрела ему вслед, потом повернулась к соседкам и спросила:
Может, помочь вам?
Иди, иди, мое солнышко, помоги тому, кто нуждается в этом, Уалинка ткнула пальцем в сторону Дзиппа. А мы справимся сами, доберемся как-нибудь Ты только не подумай о нас ничего такого, будто испугавшись, зачастила она, обязательно зайди к нам вечером
Когда Серафима догнала старика, тот, не глядя на нее, сказал:
Осталась бы с ними.
Они меня к тебе послали.
А ты никого обидеть не захотела? улыбнулся Дзиппа. Даже солнце не греет всех в одно и то же время.
Разве Байтуган еще годится для работы? помолчав, спросила девушка.
Посмотрел я на них, и вспомнилась мне одна притча, сказал старик. В одном доме выросли три сестры. Две старшие вовремя нашли свое счастье. Пришло время выходить замуж и младшей, но женихи перестали заглядывать в их дом. Время текло, как воды бурной реки, а девушка сохла в отцовском доме. Посмотрел на все это отец и сказал: «Выдам ее за такого же несчастливого, как она сама». В один прекрасный день этот несчастливец явился к ним, и отец отдал за него свою младшую дочь Прошло какое-то время, и заныло отцовское сердце как там его дочь, как они живут, несчастные? Холодно, наверное, и пусто у них в доме Не выдержал отец, отправился проведать их. Смотрит, а дом у них полная чаша. Задумался он: «Какой бог им помогает? В чем кроется их счастье?» Приглядывается отец, присматривается и однажды замечает счастье дома спрятано в глазах собаки!.. Отец девушки был человеком алчным, и понял он: не будет ему покоя, пока не выпросит у зятя с дочерью эту собаку. Едва он заикнулся об этом, как получил ее в подарок. Привез он собаку домой, смотрит в ее глаза, но никакого счастья в них не видит. Бросил он все дела и снова помчался к зятю. Ищет, высматривает где же оно, счастье? На этот раз оно оказалось в глазах барана. Тогда отец попросил зятя: «Если ты хочешь что-нибудь сделать для меня, зарежь этого барана». Зять так и поступил Когда жарили шашлык, капля жира упала в огонь, затрещав, подпрыгнула и пристала к губе маленького мальчика, внука жадного старика. Мальчик облизал губу, и счастье дома перешло в его глаза. Покрутился старик, повертелся и понял, что тут он бессилен: мальчика ему никто не отдаст, Дзиппа умолк, оглянулся, чтобы еще раз увидеть Байтугана. Никакого проку не будет им от этого старого коня, сказал он, но они обязательно погонят его домой, потому что помнят Байтугана молодым и думают, что счастье села кроется в его глазах
9
Дни сокращались, словно шаги усталого человека. Потом каждый из них покажется длиною в год. Старый Адаго не выдержит, встанет из могилы Через поваленные ворота вкатятся во дворы машины врагов
Одна весть опережает другую, одна страшнее другой.
Эй, вставайте! Поторопитесь!
Утренний свет преломился от истошного крика Дунекка.
Серафима, будто горящую головешку к ней поднесла вскочила с постели и увидела испуганное лицо матери.
Что случилось?
Не знаю, отвечала Госка. Уалинка и Дунекка что-то пронюхали опять
Вставайте! орет под окном Дунекка, Таурзат и ее друзья ночью сбежали в горы!.. Скорее, а то колхозное добро растащат без вас! в ее голосе злорадный смех.
Растерявшаяся Госка хватала все, что попадалось под руку: корзинку, мешок, шпагат Серафима, умывшись наскоро, выбежала на улицу, следом за матерью. Они смешались с толпой, устремившейся к правлению колхоза. Все эти люди и женщины, и старики казались Серафиме листьями, сорванными с деревьев злым ветром, а ветер, кажется, никогда уже не утихнет
Раньше во дворе правления негде было пройти всюду стояли подводы, машины, трактора, плуги. Теперь двор чист, как беговое поле Напротив здания правления длинные амбары, крытые черепицей. Раньше они всегда были полны, из каждой щели виднелись золотистые зерна кукурузы
Люди остановились, сбившись в кучу, смотрели издали на амбары. Серафима подумала, что не случайно они держатся на расстоянии и не случайны их крики, летящие, словно камни, в сторону красных черепичных крыш.
Смотрите-ка, там Гыццыл! воскликнула одна из женщин, стоящих рядом с Серафимой.
Да, это его проделки, подтвердила другая.
Где он? спросила третья. Покажите его.
Вон туда смотри, на крышу крайнего амбара.
Вижу! Ишь куда забрался! Чтоб он шею себе свернул!
А что это у него в руках?
Клянусь богом, это граната!
Граната! Граната!
Кто из женщин не знал, что такое граната? Самого солдата еще не успеешь увидеть, как заметишь висящую на его поясе гранату. А сколько солдат перешло через Ираф
Граната в руках Гыццыла это затаившаяся беда.
Никто из сельчан не помнил, когда родился Гыццыл. Отец и мать его исполнили свой долг перед миром, но природа отнеслась к нему с суровостью мачехи. Говорят, Гыццыл даже срока своего не дождался в утробе матери. Кто-то сказал, взглянув на новорожденного, что он меньше кулака. Кто-то добавил: «Такой маленький, что меньше и не бывает». Слово пошло из уст в уста, вернулось туда, откуда вышло, и прилипло к новорожденному: Гыццыл! Пять лет полз он на боку и добрался до границы вселенной до своих ворот. Вскоре стал доставать самые низкие ветки, потом научился добывать чурек из-под сита, висящего на стене, но так и остался Гыццылом, и никто не знал его настоящего имени Нельзя было определить время года по его одежде. Козырек его кепки всегда был повернут назад. И свадьба и похороны праздничный пир для него. Гыццыл никогда не обидел даже муху, но девушки шарахались от него, как от нечистой силы
С самого начала войны Гыццыл стал жить во дворе правления колхоза. Забыл дорогу домой. И ночью сторожил колхозное добро, и днем. Люди, посмеиваясь, называли его то членом правления, то заместителем председателя
Сейчас он сидел на крыше крайнего амбара, и глаза его сверкали, как угли, с которых только что сдули пепел. А люди, толпясь в отдалении, осыпали его проклятиями.
Чтоб ты провалился сквозь землю!
Слезай, а то подожжем тебя вместе с амбаром!
Начальство твое шашлыки в горах жарит, а ты свою дурную башку на ветер выставил!
Подожди, немцы придут, они тебя за ноги повесят!
Проклятия летели одно за другим, и женщины, выкрикивая их и посмеиваясь, старались перещеголять одна другую. Старики же в заплатанных ноговицах, в шерстяных носках, в плешивых каракулевых шапках и войлочных, мягких, как лопухи, шляпах стояли поодаль, будто не замечали ни Гыццыла с его гранатой, ни женщин Серафима с интересом поглядывала на стариков. Уговорить Гыццыла слезть с крыши все равно, что найти воду в пустыне; взять у него гранату все равно, что в подоле таскать горящие угли. «Сумеют ли старики, размышляла она, сплести из слов ловушку, в которую попадется Гыццыл?» Ей стало жалко слабоумного. Раньше она проходила мимо него, как мимо сухого дерева, а сейчас ей хотелось защитить несчастного, угадать его тревожные мысли, которые он не в силах высказать. Она понимала то, что происходит сейчас во дворе правления, кажется Гыццылу кошмарным сном. Этот двор казался ему хранилищем бесценных сокровищ, а люди из правления и он сам должны были беречь и защищать это богатство. И только в служении этом жизнь его обретала смысл, и он, сидя на крыше амбара, готов был сражаться и умереть
Люди, столпившиеся во дворе правления, увидели вдруг, как Гыццыл сунул гранату за пазуху, закричал что-то нечленораздельное и замахал руками. Казалось, он радуется чему-то, и люди пытались догадаться, чему именно.
Смеется, сказала в тишине одна из женщин.
Пускает нас, предположила вторая.
Пошли!..
Словно щепка, отскочившая от полена, из толпы вырвалась одна из женщин. Гыццыл тотчас же преобразился, выхватил из-за пазухи гранату и замер, подняв ее над головой. В тот же миг послышался торопливый цокот копыт, и Серафима, оглянувшись, вскрикнула:
Таурзат!
Имя это прозвучало, как выстрел. Толпа умолкла, и Серафиме показалось, что женщины, застыдившись, сейчас начнут расходиться по домам. И, может быть, так бы оно и случилось, если бы не раздался скрипучий, сварливый голос:
Что ты нам скажешь, Таурзат? Чем успокоишь?
Приятно видеть вас, Дума, Таурзат соскочила с коня, подошла к высокой сухопарой старухе. Какой ветер принес вас сюда?
Сын мой от души поишачил здесь! Пришло время рассчитаться за его труды
Дума жила на самом краю села. Сразу за ее домом начиналось бескрайнее кукурузное поле. Люди поговаривали, что из кукурузы, украденной с этого поля, Дума гонит голубую, как небо, араку. Рассказывали также, что краденой кукурузой Дума откармливает и кур, и индюков, и поросят
Говорить с Думой, все равно что в костер сухие щепки подбрасывать. Таурзат оставила ее и, повернувшись к Уалинка, кивнула на мешок, висевший у той за плечами:
Хоть бы ты тележку какую-нибудь подыскала себе. Разве можно так надрываться, такие мешки таскать? Ты ведь, Уалинка, раньше ведро воды не могла поднять, боялась за свой радикулит
Ты о своем мешке думай! Уалинка исподлобья глядела на Таурзат. В колхозе ведь много добра было, много чего можно с собой в горы унести Да направит вас господь в такие ущелья, откуда назад не возвращаются!
Давай, давай, Уалинка, улыбнулась Таурзат. Хватай все, что можешь! Только помни: когда весной мы постучимся в твои ворота, не выходи к нам с пустыми руками, хотя бы горсть зерна сохрани для посева
Серафима, слушая Таурзат, оглядела толпу и увидела, что людей во дворе правления собралось совсем немного, и нет здесь ни Маро, ни Дзиппа, пришли сюда только такие, как Дума, Уалинка и Дунекка. И девушке вспомнилась услышанная еще в институте восточная пословица: «Когда караван поворачивает назад, хромой верблюд оказывается впереди».
10
Клочок неба, вписывающийся в четырехугольник окна, вмещал в себя легкие облака, похожие на белую шерсть, только что распушенную на чесалке Серафиме не хотелось вставать с постели, и девушка, жмурясь от ярких лучей утреннего солнца, лежала и размышляла о том, что ждет ее сегодня, и предстоящий день дробился на множество рассчитанных заранее, будто прожитых уже, частей. А день обещал быть нелегким, нужно сделать много мелких и крупных дел, и времени на все это едва ли могло хватить.
Серафиме представлялась извилистая горная дорога, и она видела себя, идущей по этой дороге, и боялась посмотреть вверх мрачные громады скал нависали над головой, грозя обрушиться вниз, сметая все на своем путы. А внизу, слева от дороги, глубоко в ущелье бушевала река, разбиваясь на тысячи брызг, выбрасывая на камни клочья пены Дорога вьется и вьется, взбираясь на перевал, и, поднявшись на вершину, девушка видит солнечную долину и маленькое селение, в котором живет сестра Госка.
Вчера вечером мать и дочь долго сидели за столом, обсуждая этот путь, каждую его подробность, будто никто еще не ходил этой дорогой и была она такой же запутанной, как клубок ниток, которым вдоволь наигрался котенок.