Что же получается? удивленно спросил Хаим. От арабов, говоришь, жди ножа в спину, а от своих в грудь!
Ну, не совсем так, конечно Но тем не менее сложно. Очень сложно, уклончиво ответил Нуци, сворачивая с тротуара в сторону.
Они шли куда-то под гору, деревья заслонили последний, оставшийся позади электрический фонарь. Местность напоминала заброшенный сад или рощу. Хаим подумал было, что под действием «арака» Нуци, видимо, забыл, куда и зачем они идут.
Со временем здесь будет парк! гордо сказал Нуци. И знаешь, кто пожертвовал на его строительство? Ротшильд! Целый миллион отвалил! Но, сам понимаешь, и Иерусалим не в один миг был построен. Со временем будет у нас рай, увидишь! Планы грандиозные!.. А пока здесь поблизости отхожее место
Зловоние, которое Хаим ощутил еще раньше, становилось все более одуряющим.
Как видишь, совсем недалеко, продолжал Нуци. Всего одна автобусная остановка, честное слово
Хаим едва удержался, чтобы не рассмеяться.
Ну-у, на автобусе, разумеется, можно успеть, если приспичит притворно серьезным тоном заметил он.
Нуци Ионас, не уловив иронии в реплике Хаима, продолжал наставлять приятеля. Он сообщил, что с пяти утра и до одиннадцати вечера автобусы ходят по расписанию почти через каждые четверть часа, а проезд стоит сущую ерунду.
Хаим молча выслушивал друга и про себя с горечью думал: «Стоило ехать на «обетованную землю», чтобы по нужде добираться на автобусе?! Поглядим, что будет дальше Во всяком случае, не мед тут течет, это уже ясно. И, пожалуй, прав был Томов, не советуя ехать»
На обратном пути стал накрапывать дождь.
О, это хорошая примета, Хаймолэ! На счастье, увидишь! Честное слово!.. сказал Нуци, схватив Хаима за локоть.
Что ты имеешь в виду? уныло спросил Хаим. Дождь или неудобства с уборной?
Дождь, конечно, чудак!
Возможно, безразлично ответил Хаим. Откуда мне знать, на чем здесь зиждется счастье А вдруг и в самом деле на дерьме?!
Нуци остановился и тупо уставился на Хаима, но, видимо, «арак», мешал ему до конца понять подлинный смысл услышанных слов. Он круто повернулся и быстро зашагал. Хаим поторопился его догнать и, в свою очередь, схватил друга за локоть. Придержав его на мгновение, он чистосердечно признался:
Не обижайся, Нуцик! Я так думаю, ей-богу!.. А ты как считаешь?
6
Хаим и Ойя поселились в помещении, которое Ионасы, как и сам владелец дома Симон Соломонзон, почему-то называли флигелем, а соседи-сабра не без основания окрестили времянкой. В этом небольшом квадратном строении в глубине двора, сложенном из крупного белого камня в незапамятные времена, были единственное и узкое, как бойница, оконце, выложенный каменными плитами пол, стены, штукатуренные, видимо, еще при царе Соломоне, и черепичная крыша, которая одновременно служила и потолком. Строение скорей всего когда-то было летней кухней, а потом, судя по тошнотворному запаху, его длительное время использовали как склад для козьих и овечьих шкур.
С приездом Ионасов в знойные дни Нуцина теща принимала здесь душ.
Летом это же одно удовольствие! призналась Хаиму старуха. Вы знаете, какая жара тут бывает? Кошмар! Вода за два-три часа сама по себе нагревается И главное, о водостоке думать не надо Вы же видели, какие там трещины в полу?! Но это не так уж страшно
Молодоженам пришлось основательно потрудиться, чтобы помещение стало мало-мальски пригодным для жилья. Они долго скребли и мыли пол, оттирали и обмазывали стены известью с песком, выносили груды мусора. Оба валились с ног от усталости, но не роптали. Ойя все принимала как должное, а Хаим прекрасно понимал, что немало семей с детьми, не говоря уже об иммигрантах, были бы счастливы получить и такое жилье, за которое, кстати, Симон Соломонзон уже установил арендную плату.
Дружба дружбой, а денежкам счет, оправдывая эту поспешность, заметил Нуци. И если ты думаешь, что мы с Эттилей не платим за нашу конуру столько, сколько не стоит весь этот дом, так ты глубоко ошибаешься, Хаймолэ!
Молодая пара постепенно обживала свои «хоромы». Появились примитивные, на удивление аккуратно сделанные самим Хаимом полочки и вешалки, заменившие новоселам и стол, и шкаф, и буфет. А вместо обещанных Нуци Ионасом, но так и не привезенных циновок пол застелили картоном упаковочных коробок с яркой маркировкой благотворительного общества «Джойнт», которых во флигеле оказалось куда больше, чем в маленькой прихожей квартиры Ионасов.
Вскоре Хаима вызвали к Симону Соломонзону. На этот раз обошлось без угощений. Тоном, не терпящим возражений, Симон велел Хаиму приступить к работе в Экспортно-импортном бюро.
Двадцать пять шиллингов в неделю, сказал он. Дальше будет видно. Все зависит от вас, хавэр Волдитер. Не понравится? Скажете.
Хаим был счастлив. Такое быстрое поступление на службу было настолько необычным явлением, что прослышавшие об этом соседи по дому стали поговаривать, будто холуц из Бессарабии дальний родственник некоего очень влиятельного человека в Эрец-Исраэль «Не успел еще приехать, как ему уже все подают чуть ли не в постель!» нашептывали завистники.
Чему удивляться? с апломбом отвечала Нуцина теща любопытствующим кумушкам. Это же сделал не кто-нибудь, а Симон Соломонзон! Спросите лучше: чего не может этот человек?! Ему стоит только захотеть Вы знаете, кто его отец? Я уже не говорю, кто брат его матери!.. Но не мешало бы всем им быть такими здоровыми, чтобы половина их богатств утекла к врачам Такие они хорошие!..
В ночь перед выходом на работу Хаим не сомкнул глаз: предстояла работа, о которой он имел весьма смутное представление. Однако волнения Хаима оказались напрасными. Как выяснилось, для начала его обязанности сводились к выполнению несложных поручений, связанных с оформлением приема и отправки грузов. Правда, поручений этих было так много, что весь день он, как челнок, сновал то с кипой фрахтовых договоров от весовщика к товарному кассиру, то с пачкой накладных от пакгауза к погрузочной платформе, чтобы проследить за погрузкой или разгрузкой. К товарным операциям в порту Хаим не имел отношения. Там работать было куда сложнее. Порт в Тель-Авиве всего года три, как был основан, и большая часть грузов шла через порты в Хайфе и Яффе. За этим участком были закреплены люди более опытные и, о чем еще не догадывался Хаим, пользующиеся особым доверим Соломонзона и его непосредственных помощников. В частности, правой рукой его был там Нуци Ионас.
Хаим работал и не жаловался. Привыкал.
Задолго до наступления темноты Ойя на остановке дожидалась возвращения Хаима. Радости не было границ, когда он, сойдя с автобуса, вручил ей полученные вперед за неделю шиллинги и пиастры. Тотчас же они побежали в лавчонку, купили два пышных калача плетеного белого хлеба, коробку сахара и почти целый круг обернутой в серебристую фольгу колбасы, которую прежде не раз с вожделением созерцали на витринах магазинов.
Скажите, пожалуйста, какие богачи объявились! не преминула заметить Нуцина теща, разглядывая в руках Ойи кружок колбасы. А на что будете жить потом? У нас ее кушает только Нуцилэ. Вы это знаете?!
Потекли дни за днями трудовой жизни. Хаим возвращался изрядно уставшим, и, быть может, поэтому молодая чета редко выходила за пределы своей хижины. Жили они скромно, старались быть незаметными. Всеми своими помыслами Ойя была устремлена к одной цели самоотверженно заботиться о любимом супруге. Ей доставляло неизъяснимое счастье на виду у соседей каждое утро провожать его до автобусной остановки, нести сверток с завтраком и только с прибытием автобуса вручать его Хаиму. Изредка случалось, что Хаим уезжал вместе с Нуци на машине. Тогда Ойя стояла у ворот, пока автомобиль не скрывался из виду.
Однако это бывало не часто. Нуци Ионас обычно уезжал из дома намного позже Хаима и часто возвращался под утро. Он не посвящал Хаима в свои дела, но изредка давал понять, что поглощен выполнением каких-то «весьма важных» поручений. «Не всякому, наверное, надо о них знать!» размышлял Хаим, не обижаясь на Нуци.
Ионас каждый вечер наведывался в дом Симона Соломонзона, часто подолгу засиживался и в этих случаях возвращался к себе домой в автомобиле патрона.
Исключением бывала пятница. В этот день он приезжал с работы раньше Хаима, а иной раз вместе с ним. И всякий раз их встречала ожидающая у калитки Ойя.
Однажды, когда Нуци вернулся домой поздно ночью, он постучал в дверь флигелечка.
Кто там? спросил Хаим.
Слушай, Хаим! произнес Нуци Ионас. Ты знаешь, что твою жену вызывают в миштору?
Впервые слышу, спокойно ответил Хаим, хотя душа у него тотчас же ушла в пятки. А зачем она им понадобилась, как ты думаешь?
Понятия не имею! Мне только что сказала об этом наша мама. Говорит, звала тебя, когда ты проходил мимо наших окон, но ты даже не нашел нужным остановиться
Хаим прервал друга:
Ничего подобного не было, Нуцик!
Не в этом сейчас дело Днем приходил оттуда человек, пытался поговорить с Ойей. Ничего, конечно, не вышло. Потом расспрашивал нашу маму, откуда прибыла твоя благоверная, кто она, зачем да почему Отчего бы это вдруг?
Хаим пожал плечами, сказал, что совершенно не представляет, зачем и почему она им понадобилась Но это была неправда. Все дни с момента вступления на «обетованную землю» Хаим постоянно терзался предчувствием грядущих неприятностей. Основания у него были: своего «благодетеля» Бен-Циона Хагеру он достаточно хорошо узнал и был уверен, что раввин постарается разузнать, с кем и куда исчезла гречанка, и тогда им несдобровать реббе не прощал обид.
На следующий день рано утром, когда соседи еще спали, Хаим и Ойя вышли из дома. Они сели в маленький прокуренный автобус, заполненный почти одними феллахами, ехавшими из поселка Петах Тиква в Тель-Авив.
Ойя была в полном неведении о случившемся. Привыкнув с детства к неожиданным для нее несчастьям, она насторожилась, но ничем не выдавала возраставшую тревогу. Сидя рядом с Хаимом, она сквозь давно не мытые стекла рассеянно рассматривала проплывавшие мимо неясные очертания угрюмых строений и еще редких в этот ранний час прохожих.
Было пасмурно. Заметно похолодало. Дул порывистый ветер. По обеим сторонам дороги тянулся мрачный палестинский пейзаж с желто-серыми каменистыми холмами и заброшенными карьерами, напоминавшими остатки древних храмов. Местами появлялись подходившие вплотную к шоссе зеленоватые оливковые и финиковые рощи.
Перед самым Тель-Авивом по крыше и стеклам автобуса забарабанили крупные капли дождя. Он хлынул сразу, будто где-то наверху открыли огромный шлюз.
Феллахи тотчас же перестали курить, благочинно забормотали молитву. Один из них с изборожденным глубокими морщинами лицом и узким кольцом на голове, которое прижимало опускавшуюся фартуком с трех сторон черную накидку, стал о чем-то назидательно говорить притихшим соплеменникам, а когда он замолчал, феллахи все разом загалдели.
Хаим делал вид, будто с интересом прислушивался к разговорам арабов и понимал, о чем они толкуют, с притворным любопытством разглядывал их причудливые черные, длинные до пят балахоны, высокие и узкие, как глиняный сосуд, чувалы из грубого домотканого холста, набитые доверху сельским товаром, который они, очевидно, везли в город на продажу и от которого несло неприятным для горожанина запахом верблюжьего навоза и козлятины.
Однако напускное спокойствие Хаима не могло обмануть Ойю. Она внимательно всматривалась ему в глаза, силясь понять, отчего он вдруг ни с того ни с сего взял ее с собой в город.
Под проливным дождем добежали они от автобусной остановки до мрачного здания мишторы. Уже не в силах таить друг от друга тревогу, понурившись и едва дыша, ступили они в темный вестибюль здания с высокими, как в храме, потолками и уныло-серыми стенами.
Более четырех часов Хаим и Ойя ожидали вызова. За это время в вестибюле набралось много людей. Одни из них были настроены воинственно и не скупились на самые изощренные проклятия в адрес местных властей, другие, как Хаим, были подавлены и либо безучастно, молча взирали на окружающих, либо изливали душу, рассказывая о своих злоключениях.
Наступило и прошло время обеденного перерыва. Снова начался прием. А Ойю все еще не вызывали. И Хаим с надеждой подумал, что произошла ошибка: просто что-то перепутала теща Нуци. И он успокоился. Его состояние сразу передалось Ойе: она улыбнулась ему своими темными, всегда печальными глазами.
Когда в вестибюль вошел полицейский, Хаим не обратил на него внимания. Лишь грозный окрик: «Кто здесь Волдитер?..» заставил сжаться его сердце.
Сюда проходите Да поживее! рявкнул полицейский, указывая на одну из дверей.
Робко вошли Хаим и Ойя в просторную комнату, разделенную перегородкой из плетенной в сетку проволоки. Тотчас же к ним подошли два полицейских и, не сказав ни слова, грубо учинили поверхностный обыск, поставив обоих поодаль друг от друга спиной к стене.
К стене не прикасаться! И не переговариваться! предупредил на иврите сорванным от крика голосом один из полицейских.
Обескураженные неожиданно суровым приемом, Хаим и Ойя стояли мертвенно-бледные, с трепетом думая о том, что их ожидает.
За перегородкой появился высокий человек в идеально отутюженном мундире. Прямой, как палка, он неторопливыми, размеренными шагами подошел к столу, стоявшему возле квадратного оконца, прорезанного в перегородке, и медленно опустился на стул. Его вытянутое лицо, с маленькими, глубоко посаженными холодными глазами и с прилизанными на продолговатом черепе жидкими прядями седеющих волос, выражало полное равнодушие ко всему окружающему. Это был чиновник Верховного комиссариата Соединенного Королевства, осуществлявшего в Палестине функции мандатного администратора в смешанном англо-арабо-еврейском правлении. Ни на кого не глядя и неизвестно к кому обращаясь, невыразительным голосом он что-то спросил по-английски.
Стоявший рядом с Ойей полицейский ткнул ее кулаком в бок.
Тебя спрашивают! По-английски говоришь? перевел на иврит полицейский. Отвечай!
Но за Ойю ответил Хаим. Он объяснил, что эта женщина его жена и что она глухонемая. Впервые он выдавил из себя это слово и сокрушенно добавил: Совершенно, от рождения
Это обстоятельство, процедил англичанин, поняв, что сказал Хаим, меня меньше всего интересует. Чтобы поселиться на территории, находящейся под юрисдикцией Британской империи, необходимо иметь документ, дающий на это право монотонно отчеканил он заученную фразу. Кто не обладает таким документом, тот подлежит высылке туда, откуда прибыл. Кроме того, поселение на данной территории без соответствующего разрешения по законам империи его величества, распространяющимся и на подмандатную территорию Палестины, карается тюремным заключением!
Хаим побледнел, волнуясь, стал сбивчиво объяснять англичанину, что жена прибыла вместе с ним на небезызвестном «трансатлантике» и что во время суматохи на том судне она потеряла все документы
Англичанин окинул недобрым взглядом своих посетителей, и на его зеленоватом лице мелькнула презрительная ухмылка. Без слов Хаиму стало понятно, что легенды подобного рода не новость для англичан.
Холуц? спросил чиновник, испытующе глядя на Хаима.
Да! радостно подтвердил Хаим, но, уловив на лице англичанина презрительную улыбку, почувствовал, что признание его возымело отрицательный эффект. И он поспешил добавить: Но я долго болел От холуцев отстал. Тиф у меня был Если бы не моя жена, я давно бы сгнил на Кипре Это точно! Я вам клянусь! Вот единственное, что у нас сохранилось, робко сказал Хаим, просунув в квадратное отверстие перегородки шифс-карту и сертификат. Посмотрите, пожалуйста!
Холодным взглядом чиновник пробежал первые несколько строк, затем небрежно швырнул бумагу обратно Хаиму.
Слушай, парень! насмешливо произнес англичанин. Не надейся, что я глупее тебя, если не хочешь, чтобы твою немую или глухую сегодня же отправили с первым пароходом на Кипр Я сказал тебе: нужен документ на ее имя, а не на твое! Ты-то, надеюсь, не глухой? Удивительно, как это ты еще не догадался прикинуться глухим или немым?
Трясущимися руками Хаим снова просунул в оконце шифс-карту, указывая при этом на то место, где стояла большая овальная печать.
Вот тут, пожалуйста, посмотрите, сэр! умоляюще проговорил он. Вот тут, где стоит печать с короной Это в вашем консульстве на Кипре поставили Можете проверить! Видите, сэр, здесь?!