Окажите любезность, Николай Тарасович, эти три книги попросите от меня передать в музеи в Подлесном, Каменском и Шаровке. Эту библиотеке районного Дворца культуры, эта, видимо, подойдет школьникам, ее в школу, а это, взял в руки увесистый том «Дипломатических записок», лично вам с благодарностью, уважением и любовью, чтобы было иногда чем вспомнить
Николай Тарасович поблагодарил, потом, с любопытством осмотрев каждую книжку, сказал:
Спасибо, большое спасибо, Андрей Семенович! Кое-что из этого я уже читал. А вот это, и это, и вот это приятная для меня неожиданность. Уже заранее смакую И, с вашего разрешения, отдам по назначению лишь после того, как прочту сам. Вот только не знаю только, чем же мне одарить вас, Андрей Семенович
Он посмотрел вокруг себя, повернул голову к окну и, зацепившись за что-то там взглядом, продолжал:
Вот хотя бы эту малость. Вы уж не осудите, Андрей Семенович, чем богаты, тем и рады. Он быстро встал, подошел к окну, взял там небольшую, в белой обложке, книгу, перелистал наспех, будто колеблясь, потом решился, быстро сделал на ее титульном листе надпись и подал Лысогору. Тоже нечто наподобие диссертации, Андрей Семенович. По возможности прочтите, может, и заинтересуетесь. Как-никак, а все же родные места.
Он, видимо, собирался добавить еще что-то. Однако неожиданно как-то особенно громко, властно зазвонил телефон. И Андрей Семенович, чтобы не мешать беседе секретаря, взял книгу, поблагодарил и, коротко договорившись о завтрашнем отъезде, простился и вышел из кабинета.
В гостинице, уже улегшись в постель и приготовившись ко сну, взял в руки подаренную Николаем Тарасовичем книжку. Это была, собственно, брошюра, правда довольно толстая, страниц на сто, в картонной, плотной обложке. И шла в ней речь на первый взгляд о вещах совсем не романтических и вообще не литературных. Но это лишь на первый взгляд. Если хорошенько прикинуть, вчитаться и подумать, к примеру, с позиций его, Лысогора, юных двадцатых годов, то могло бы сойти, чего доброго, и за фантастику
Книга «Комплексный план социально-экономического развития Терногородского района на 19711980 годы» имела весьма значительный для такого издания тираж. По крайней мере для каждого взрослого гражданина района по экземпляру хватало. Издана в областном книжно-журнальном издательстве. Авторский коллектив: секретарь Терногородского РК КП Украины Н. Т. Рожко, председатель исполкома районного Совета депутатов трудящихся Д. Г. Шамрай и еще четыре фамилии кандидатов экономических наук, незнакомых Андрею Лысогору. Кроме того, на титуле были обозначены еще четыре научно-исследовательских института АН УССР, которые принимали участие в обработке планов, редактировании и издании этой не совсем обычной книги: институты экономики и организации сельского хозяйства, животноводства и растениеводства, селекции и генетики
Андрей Семенович полистал страницы, посмотрел выходные данные, заголовки и подзаголовки глав в содержании, кратенькую аннотацию, постановление об утверждении комплексного плана сессией районного Совета депутатов трудящихся Терногородского района На минуту отложив книгу, подумал, что впервые столкнулся с литературой такого профиля на районном, что является самым интересным в данном случае, именно на районном уровне. За этой мыслью сразу же появилась другая, уже несколько тревожная: как он, Лысогор, дипломат и ученый, видимо, отстал от всего того, что создавалось, создается на его родине за то время, пока он находился там, на своей зарубежной передовой Затем возникло и вовсе уже тревожное и неприятное ощущение: как мало он успел увидеть и понять здесь, в своей родной Терногородке, ведь все эти дни он думал о прошлом, искал старые тропинки детства и юности и лишь бегло, лишь разумом, а не сердцем, вникая во все те перемены, которые произошли к лучшему за время его многолетнего отсутствия
Снова читал, листая страницы с середины, с конца, возвращаясь к началу, нетерпеливо выуживая, открывая для себя много удивительного, впервые узнанного. Перескакивая с одной главы на другую, сравнивал, взвешивал, удивляясь этому впервые настоящему знакомству с родным краем. И снова с удивлением думал о том, что до знакомства с этой книгой над такими вещами как-то даже не задумывался. По сути заново открывал для себя родную землю, ее почвы, реки, растения, животный мир, ее климат, таящиеся в ней богатства и богатырскую силу ее плодородия. И, правду сказать, поражался, узнавая, чем она еще может отблагодарить человека в ближайшей перспективе, если изучить все ее потребности, узнать до конца, ухаживать за ней, как за живым существом.
Конечно же в эти поздние ночные часы извлек он из этой книги лишь самое основное, главное, хотя, очевидно, и самое поразительное. Потом, уже в Москве, он еще не раз будет возвращаться к ней, не раз будет перечитывать и задумываться над ее страницами, всякий раз возвращаясь душой, сердцем, разумом в родные края. И еще подумалось о том, что нет, не так-то легко будет ему снова расставаться с родным селом завтрашним утром, что дни, проведенные тут, пролетели так быстро, что он, собственно, и не насмотрелся, и не наслушался, и не наудивлялся, и не побывал там, где бы хотелось побывать. Да что уж там побывать, даже и расспросить о многом, о чем можно было расспросить, не успел. И что там думать о сравнительно далекой отсюда Петриковке, когда он даже об Ольге Бунчужной, оказывается, не успел уточнить того, что хотелось уточнить и узнать
Одним словом, Андрей Семенович, в свою последнюю ночь в родном селе не мог заснуть почти до самого утра, как и в первую.
* * *
Проснулся он все же очень рано.
Проснулся и сразу же подумал, что скоро отъезд. И хотя за окном стояла еще темень, в постели Андрею Семеновичу не лежалось. Захотелось выйти, одному побродить по улице, побыть наедине с родным селом.
Тихо и незамеченно выбрался из гостиницы на площадь Ольги Бунчужной. Терногородка, казалось, еще досыпала свои самые сладкие сны. Тишина стыла вокруг по-особенному, по-предрассветному глубокая. И только откуда-то справа, из глубины неосвещенного переулка, в той стороне, где стояла хата Нонны Геракловны, слышались размеренные удары то ли топора, то ли молота
«Неужели это Мусий Мусиевич все еще рубит дрова?» подумал Андрей Семенович и машинально повернул в ту сторону.
И в самом деле, окна жилой половины домика Нонны Геракловны сияли в предрассветной темени искристым, веселым светом. А под ветхой поветью, под потолком которой лучилась на белом проводе маленькая лампочка, в расстегнутом пиджачке и заячьей шапке-ушанке деловито раскалывал толстые вербовые чурки Мусий Мусиевич так, будто он и не прерывал своего дела с той, первой встречи.
Увидев Лысогора, совсем не удивился. Выпрямившись и не выпуская топора из рук, спросил:
Не спится, Андрей Семенович, в родном краю?
Привык, Мусий Мусиевич, вставать вместе с курами Да, правду сказать, и не спится В дорогу вот собрался, домой
Выходит так, что из дому да домой, Андрей Семенович?!
Да вроде бы так
Недолго погостили у нас. Видно, плохо встречали
Нет, не то, Мусий Мусиевич. И встречали, и угощали.
Вот и погостили бы еще какое-то время
Перебрасываясь словами, посетовали на бесснежную зиму, вспомнили опять Нонну Геракловну, и, уже после того как Мусий Мусиевич закурил сигарету, Андрей Семенович, казалось неожиданно для себя, спросил:
Вы тут у нас старожил, Мусий Мусиевич Ольгу Бунчужную должны хорошо помнить.
Само собой И вы, Андрей Семенович, тоже должны бы помнить ее.
В том-то и дело, Мусий Мусиевич, что не могу вспомнить.
Ну, как же так!.. На вашей же улице жила. Правда, не близко, но все же!
Не припомню И не пойму, Мусий Мусиевич. Не было такой фамилии на нашей улице при мне.
Ах, вот вы о чем, Андрей Семенович! Но фамилии Пивни наверное же, помните?
Как же!.. И Панаса, и Никиту!..
Так то совсем не те. У тех фамилия настоящая Козубенки А это совсем другие. Это Пивень Петро Смуток их настоящая фамилия
Как вы говорите? не поверив своим ушам, настороженно переспросил Лысогор.
Смуток, Смуток
Мистика! удивленно пожал плечами Лысогор. Смуток?.. Выходит, Аленка Смуток? Так?
Само собой
Ну, вот Теперь уже, кажется, вспоминаю Ясно вспоминаю и Аленку Смуток, она еще в одном со мной классе некоторое время училась, и маму ее тоже. А вот отца
Так и неудивительно, Андрей Семенович. Маму вы могли знать и позже А отец Они всей семьей в Одессу выехали к каким-то родственникам еще знаете когда?.. Дай бог память, еще в двадцать пятом или двадцать шестом Мать потом возвратилась в село, уже после смерти мужа. А он, Петро, где-то там и похоронен Не при вас все это было, Андрей Семенович, оно и неудивительно
Хорошо, Мусий Мусиевич! Это я уже как-то уяснил А откуда же Бунчужная? Ольга Бунчужная? Выходит, Ольга Бунчужная и Алена Смуток одно лицо?
Так и выходит, Андрей Семенович.
А Бунчужная это что, подпольная кличка, псевдоним?
Фамилия, законная фамилия, Андрей Семенович!..
Мистика, Мусий Мусиевич! развел руками Лысогор. Мистика!..
Виноват! улыбнулся Мусий Мусиевич, Виноват! Понял свою ошибку, Андрей Семенович. Придется сначала. Значит, так, Андрей Семенович
Мусий Мусиевич вынул из пачки новую сигарету, прикурил от недокуренной
Значит, так, Андрей Семенович Раз учились вы вместе, выходит, ровесница вам Ольга Бунчужная, то есть Алена Смуток А выехали эти Пивни или Смутки из села, оставив хату, прошу запомнить, на бабушку. Была там еще и бабушка Марта имя ее. Так вам сколько тогда было?.. Да и жили Где Рим, а где Крым. Неудивительно Да и лет сколько уплыло Всего не упомнишь. Неудивительно.
Одним словом, вот что узнал Андрей из основательного и неторопливого рассказа Мусия Мусиевича. Жили те Смутки в Одессе больше десяти лет. К бабушке Марте в Терногородку заглянули за все это время раз или два А потом, уже в середине тридцатых, умер в Одессе Петро. А позже, когда Аленка уже училась на последнем курсе педагогического института, умерла бабушка Марта, а Мелания, значит Пивниха, похоронив ее, решила остаться на жительство в Терногородке, в родной хате А Аленка тем временем закончила институт. Уже как будто и назначение имела, даже, говорят, в нашу Терногородку. Но выехать сюда не успела. Мобилизовал ее комсомол в сентябре тридцать девятого на работу в западные области Устроилась она там. Избрали ее где-то на Львовщине секретарем райкома комсомола. Собиралась уже и маму, то есть Меланию Пивниху, к себе вызвать. И тут война А дальше Аленку сразу же с первыми беженцами на восток Только она главным образом пешочком, обходами, по ярам да переяркам, а немцы на танках да мотоциклах вдоль битых дорог Пробилась наконец Аленка в Терногородку, к родной матери, а немцы вот они давно уже тут Хозяйничают Ну, как уже оно там было, но Аленка с секретарем подпольного райкома партии связалась, это уже само собой. Она Аленка была девушка боевая, с характером. Главное остановилась в своем селе, у родной матери. И с того все и началось
Рассказывал все это Мусий Мусиевич не торопясь, обстоятельно. И когда подходил к концу и на дворе уже почти рассвело, Лысогор все-таки не выдержал:
Ну, а Бунчужная, Мусий Мусиевич? Почему же Бунчужная?..
Вот, ты смотри! даже удивился Мусий Мусиевич. Так я же об этом и говорю! С паспортом прибыла сюда Аленка. А в паспорте Бунчужная Как же это я забыл с самого начала сказать. Выехала из села девочкой Аленкою Смуток, а возвратилась замужней женщиной Ольгой Бунчужной!.. Замуж вышла еще там, на Львовщине. За военного. Привелось еще мне даже познакомиться с ним! Капитан, артиллерист!.. Когда область нашу освободили, так он, по дороге на запад, забежал еще на часок к теще. Я тогда, после тяжелого ранения, по чистой был отпущен Вот и встретились. Он потом еще несколько писем Мелании написал, аттестат оставил А потом, откуда-то уже из-за Одера, похоронка
«А он, этот Мусий Мусиевич, в самом деле знает здесь все и обо всех, выслушав его, подумал про себя Андрей Семенович. Узнал я о таком, о чем и представления не имел!.. Это ж он, видно, и о маме, о ее жизни в тот последний год мог бы что-то рассказать». Но сразу и прямо спросить все же почему-то не осмелился. Сам не понимал, почему стало боязно
А вы, Мусий Мусиевич, начал издалека, перед войною все время здесь жили?
Нет, не все, Андрей Семенович. С тридцать восьмого и до самого конца сорок второго в армии В Сибири. Сначала на действительной, а потом сверхсрочным сержантом. Только в сорок втором перебросили нас в Сталинград. Но в первый же день на марше подвело меня под немецкую бомбу. Да так подвело, что больше года по госпиталям отлеживался, а потом, уже в сорок четвертом, и вовсе комиссовался
Да, так и не нашелся здесь человек, который мог бы рассказать Лысогору о родной матери, о последних ее годах
Когда возвращался от Мусия Мусиевича в гостиницу, со всех концов села вдруг загорланили, дохнув ему в душу далеким детством, петухи И, словно бы в ответ петухам, где-то за рекой откликнулся, зарокотал первый мотор.
Село просыпалось-пробуждалось ото сна.
Когда пересек площадь Ольги Бунчужной, неподалеку от обелиска Комсомольской славы встретился ему Николай Тарасович Рожко.
Доброе утро! Не спится, Андрей Семенович?
Нет, пока еще на бессонницу не жалуюсь. Просто не привык залеживаться. С утра, знаете, голова яснее. Лучше вспоминается, видится, думается.
А о чем же, если не секрет, вам у нас думается?
Да вот и о вас, Николай Тарасович! О вашем вчерашнем подарке.
А что? Неужели успели посмотреть?
И весьма внимательно, Николай Тарасович. Очень внимательно. А вот дома буду изучать со всем надлежащим вниманием и уважением Да еще и попробую в письме к вам изложить свои впечатления.
А что? Заслуживает внимания, Андрей Семенович?
Еще как! И вообще для меня Будто живая, повседневная связь с родным краем Нет-нет да и подумаю, поинтересуюсь: а как оно там воплощается и материализуется?..
Спасибо, Андрей Семенович! Ваше мнение о скромном коллективном произведении особенно дорого! Ведь вы земляк, вам виднее, чем кому-нибудь другому! И, как я вижу, и роднее. А для нас еще и ниточка, которой привяжем, надеюсь, вас крепче к родному краю Ведь для нас выкладки наши не просто план дитя родное.
В то последнее его утро в родном селе на прощальный завтрак собрались все те, кто был и на ужине при первой встрече. Все и всё было вроде бы как и тогда. И тосты, и шутки, и разговоры. И все же не было того оживления, подъема, которые царили за тем, вечерним столом. Но, несмотря на атмосферу некоторой грусти, вернее, грустной задумчивости, рожденной прощанием, ощущалась по-настоящему искренняя сердечность, рожденная общением в эти дни, сожаление о том, что вот она, эта почти праздничная встреча, и закончилась, вот уже пора и прощаться. И, видимо, каждый в отдельности и все вместе, кто как мог тостом, речью, шуткой, беседой оттягивали последний миг прощанья Но сколько ни оттягивай, прощание все равно неизбежно. И неизбежность эта, хочешь или не хочешь, накладывает свой отпечаток на все, что они говорили и как вели себя.
Простились после завтрака, а потом, вторично, еще и возле райкома партии. На станцию снова собственноручно должен был отвезти Андрея Семеновича Николай Тарасович.
Прощались, шутили, желали счастливой дороги, укладывали на заднее сиденье машины какие-то свои сельские гостинцы свежие арбузы, яблоки, пучки калины, еще что-то там. Приглашали приезжать к ним чаще. Последним подошел к Андрею, старательно расправив свои пушистые усы и сняв с головы фуражку, Никифор Васильевич.
Ну, дорогой земляк, прежде всего счастливого и радостного Нового года тебе и всему твоему семейству. Он широко раскрыл руки, и они трижды, по старинному обычаю, расцеловались. А летом ждем к нам с семьей на речку.
Спасибо, ответил Андрей Семенович, подумав: «Кто знает, где я буду этим летом и придется ли мне вообще здесь быть» Горло перехватило, и он решительно потянул на себя дверцу машины.
Николай Тарасович включил мотор. Машина тронулась. Вслед им прощально махали руками, но Андрей Семенович ничего этого уже не видел. Чувствовал но может, не имеет силы сейчас оглянуться.
Некоторое время ехали молча, каждый думая о своем. Так и проехали вдоль центральной улицы, свернули вниз, к речке, пересекли мост, поднялись в гору и помчались по длинной, километра на два, протянувшейся вдоль шоссе улице. На окраине села, справа от дороги, там, где начинался колхозный сад, стояло, сверкая веселыми окнами, резными наличниками, все в разноцветных на все цвета радуги! орнаментах двухэтажное здание. Такое красочное, такое игрушечно-веселое, будто только что вышло из детской сказки, видимо только что законченное или заканчиваемое. Оно бросалось в глаза всем издалека. И не заметил его Лысогор тогда, впервые, въезжая в Терногородку из Новых Байраков, видимо, лишь потому, что было уже совсем темно.