Однако, прежде чем подойти к нему, он предусмотрительно расспросил об Алтынбеке Мусабека.
О-о, им интересуешься, да? Мусабек изобразил на своем подвижном лице изумление и восхищенна добавил: Он мой начальник. Все говорят, очень талантливый, упоенно тараторил он. Я тебе то же самое скажу. Жутко талантливый Машины наши видел? Разве их простыми назовешь? А он о них говорит все равно что орехи щелкает А уж рацпредложений у него!.. В общем, инженер что надо, скажу тебе, далеко пойдет А сейчас он старший мастер у нас, а я поммастера и посему подчиняюсь непосредственно ему.
Было хорошо заметно, что подобной расстановкой кадров Мусабек явно гордился.
Маматай с нескрываемой завистью вздохнул:
Везет, же тебе, Мусабек, во всем везет.
Но ведь он же твой земляк. Зашел бы к нему, чего стесняешься? Старшие любят это.
Но Маматай не торопился. «Как-нибудь потом», упорно думал он и, что его удерживало, сам толком не знал.
Вот он идет, Алтынбек Саяков, старший мастер ткацкого цеха, стремительный, стройный, уверенный в себе и в своих знаниях. Много раз видел издали Маматай, как инженер, быстро-быстро жестикулируя выразительными, как у комузиста, руками, что-то объясняет, показывая на сложные узлы ткацких автоматов, судя по мимике, учит чему-то пожилых людей, прислушивается к их словам и ласково смеется. И Маматаю было хорошо видно, что рабочие охотно улыбаются ему в ответ.
Однажды Маматай все же решился. Он догнал идущего по коридору мастера и с замиранием сердца поздоровался тихим от почтительности голосом.
Алтынбек, резко остановившись, недовольно глядел на Маматая: брови на его красивом, с тонкими чертами лице хмурились, сдвигались к переносью.
Алтынбек-ака, Маматай окончательно стушевался, я ведь просто так Я из Акмойнока Мы соседи дедушки Мурзакарима
Напряженное выражение лица Алтынбека внезапно смягчилось, и он, пытливо вглядываясь в глаза собеседника и пытаясь вспомнить, кто же он, дружелюбно произнес:
Извини, я не сразу узнал тебя, Маматай. Пойдем в контору.
Теперь он уже вспомнил Маматая: конечно, сосед, конечно, родственник, конечно, товарищ детских лет.
По дороге Алтынбек расспрашивал своего земляка о родном кишлаке. И Маматай впервые за последнее время радостно и оживленно рассказывал обо всем, что интересовало Саякова.
Что ж, эта просто замечательно, что ты попал именно к нам, словно подытоживая разговор, веско произнес Алтынбек, изучающе вглядываясь в смущенное лицо земляка. Сколько тебе лет?
Двадцать один.
Откровенность завоевывается откровенностью. Алтынбеку тоже захотелось рассказать о себе, и он просто и весело произнес:
А мне двадцать четыре Правда, это очень много? Да ты и сам, наверно, знаешь, что я учился на текстильщика в Ташкенте. Ну и направили меня сюда сначала сменным мастером в ткацкий, а год прошел стал старшим И так вот, видишь, каждый год, как по ступенькам, поднимаюсь по служебной лестнице.
Весь его вид: хорошо пригнанный модный костюм, благожелательный тон довольного собой и уверенно чувствующего себя человека вызывал неподдельное восхищение Маматая, которое он и не пытался скрыть.
Заметив это, Алтынбек и вовсе расположился к своему внезапно объявившемуся земляку.
А как поживает мой дедушка, не болеет ли? опять вернулся к разговору о родных и знакомых Алтынбек. Ты ведь недавно оттуда?
Когда я уезжал, он был, здоров и, как всегда, бодр.
Эх, давно же я его не видел, продолжал Алтынбек уже с ноткой сожаления в голосе. Работа заматывает, а в отпуск торопишься на курорт. Без отдыха, сам понимаешь, много не наработаешь. Он сделал паузу, потом задумчиво проговорил: А ведь дедушка Мурзакарим после того, как отец убился, упав с коня на козлодранье, по сути дела, стал нам отцом. Мать была еще совсем молодая и неопытная. А теперь и навестить его некогда всякие веские причины всегда находятся.
Маматай никак не мог найти такие слова для Алтынбека, чтобы одновременно и утешили его и взбодрили.
Да не переживай, наконец просто сказал он, дедушка Мурзакарим хорошо себя чувствует.
Алтынбек, выбросив потухший окурок в окно, опять неожиданно сменил разговор:
Ну а ты как, как тебе здесь живется? Привыкаешь? Главное не спеши. Нетерпеливые люди больше всего и тоскуют.
Маматай несколько растерялся от такого поворота разговора и неуверенно произнес, глядя в открытое окно:
Да, постепенно но
Тут громко хлопнула дверь и прервала его объяснения. В комнату вошла красивая высокая девушка, не вошла, а внесла себя. Алтынбек стремительно бросился ей навстречу, словно кто-то подтолкнул его.
Извини, начальник, кокетливо стрельнув глазами, произнесла она, я не знала, что у тебя гости.
Что ты, Бурма, ты нисколько нам не помешала. Садись, пожалуйста, Бурмаш.
На круглом миловидном лице девушки проступила недовольная, капризная гримаска:
Я Бурма. Это мое имя.
Но мне хочется называть тебя Бурмаш, вкрадчиво проговорил Алтынбек и тут же услужливо пододвинул ей стул.
Только теперь, кажется, вспомнил он о Маматае. А Маматай с любопытством смотрел на девушку, и, перехватив ответный любопытный взгляд Бурмы, Алтынбек изменившимся, сухим тоном произнес, не глядя на Маматая:
Давай ступай на свое рабочее место.
Маматай вышел из кабинета, сожалея, что не успел сказать о своем желании, огорчаясь, почему с появлением девушки его земляк так переменился. Позже он узнал, что Бурма работает в отделочном производстве инженером-механиком.
Она, строго пояснил ему Мусабек, племянница Черикпаева, того самого Черикпаева, главного инженера комбината.
* * *
На следующий день Маматай проснулся с чувством внутреннего подъема. В это утро грохот и однообразный ритм работы не раздражали уже его. Машины не останавливались ни на минуту, и Маматай не заметил, как наступил обеденный перерыв, и он заторопился в столовую, пока еще там не собралась очередь. Но, проходя через ткацкий цех, Маматай услышал, как его кто-то окликнул. Оглянувшись по сторонам, заметил стоявшего в окружении девушек Алтынбека Саякова. Тот, не переставая что-то оживленно и весело объяснять им, помахал Маматаю, приглашая подойти.
Маматай среди ткачих узнал нескольких, с которыми он уже успел познакомиться. Вот эта Халида Хусаинова, чью пышную прическу, едва прикрытую косынкой, Маматай мог сравнить только с гривой льва. Она была знаменитой ткачихой и членом комитета комсомола. Рядом с нею стояла Бабюшай, похожая на подростка, скромная и тихая. А немного позади тонколицая и смуглая Чинара, дочь Насипы Каримовны.
Алтынбек, ни слова не говоря, взял за локоть Маматая и подвел его к человеку, хлопочущему у остановившегося ткацкого стана.
Парман-ака, познакомьтесь с земляком.
Большой и грузный Парман степенно обошел стан и подал Маматаю огромную шершавую руку.
Земляк это хорошо, зевнул он во весь рот.
Ну вот и пригласи в гости, пошутил Алтынбек.
Посмотрим! буркнул сквозь рыжие усы Парман.
Анара, не унимался Алтынбек, обращаясь к стоявшей рядом девушке, отец твой собирается пригласить в гости сородича. Может, сразу организуем свадебный той?
Алтынбек, довольный своей шуткой, громко расхохотался. Анара же, исподлобья взглянув на Маматая, фыркнула и обиженно отвернулась. Краска стыда бросилась Маматаю в лицо, и он, круто повернувшись, направился к двери.
Чего ты, обиделся, что ли? Я же пошутил! крикнул ему вслед Алтынбек.
Но Маматай не остановился.
Смотри, какой вспыльчивый! кинулся за ним девичий насмешливый голосок. Сразу видно, что деревенщина. Необщительный
Маматай машинально оглянулся и увидел белолицую, полненькую Бабюшай, насмешливо провожающую его взглядом. Он сразу заметил ее полные икры, додумал со злостью: «На булку похожа, а туда же» и с вызовом крепко хлопнул дверью. Однако в его душе остался неприятный осадок, отчего постепенно стало ныть сердце: «Зачем она меня оскорбила?»
И тогда мысли его унеслись далеко-далеко, в кишлак, к Даригюль. Какой она была чуткой! Не то что эта, городская, обозвавшая его деревенщиной
* * *
Спустя некоторое время Маматай и в самом деле стал гостем дома Пармана-ака. Обычно визиты выглядели так: гость сидел за столом, подпирая кулаками подбородок, и в упор смотрел на хозяина, возлежащего на диване с большой пуховой подушкой под боком. Таким образом, со стороны общение хозяина с гостем выглядело довольно странным. Маматай бросит два-три слова, а Парман буркнет в ответ «да» или «нет», а то и вовсе издаст какой-то гортанный звук, и опять в комнате надолго воцарится тишина. И все-таки Маматаю стало казаться, что он может теперь понять характер Пармана-ака.
Батма, жена Пармана, худощавая высокая женщина с голубыми растерянными глазами, готовила ужин на кухне, в то же время успевая и к гостям, чтобы как-то оживить затухающую беседу. Приветливая, быстрая, словоохотливая, Батма заполняла собою весь дом, засыпая мужчин градом вопросов и без конца теребя мужа, мол, встряхнись, не усни.
Ну что же ты за человек, хотя бы расспросил как следует о своем кишлаке, о родных Ну что же ты молчишь
Спрашивал уже. Тебе-то что от этих новостей, лениво защищался от натиска Батмы Парман-ака.
Послушай, неужели тебе все равно, неужели не интересно, как живут земляки? В конце концов, ты ведь тоже жеребенок из того же табуна.
Ну и что ж? Пармана было невозможно ничем пронять.
Вот наказание божье! снова подступалась к нему Батма, чтобы расшевелить наконец эту дремотную глыбу. Вот уж вправду говорят люди: «Горсть земли от сородича равна слитку золота». Сколько раз я тебе говорила и еще раз повторю, если бы не Алтынбек, кому бы ты был нужен!
И с ним и без него я свою, норму выполняю.
Алтынбек-ака бывает у вас? удивился Маматай.
На оплывшем жиром лице Пармана появилось подобие улыбки:
Заходит. Рюмочку другую пропустим, потолкуем о том о сем.
Возвращаясь поздним вечером домой, Маматай шел словно в забытье. Ночь была тихая. Крупные звезды над городскими фонарями были почти не видны. Редкие прохожие спешили по пустынным улицам, стараясь быть на свету, да изредка последние автобусы, взвизгивая шинами на повороте, на большой скорости проносились мимо.
Маматай шел и думал о Пармане: «Может быть, так и нужно жить, отступившись от всего, что не касается лично тебя, не вмешиваясь ни во что. Да, но тогда только и останется лежать грудой мяса на диване Ведь и говорить ему поэтому не о чем увядшее сердце неразговорчиво. Нет, усмехнулся Маматай, нет, такой участи я себе не желаю».
* * *
С каждым днем Маматай все больше и больше втягивался в ритм своей несложной, но требующей терпения и сноровки работы. Он стал выполнять норму, а в удачливые, вдохновенные дни и перевыполнять. А однажды даже поймал себя на мысли, что неплохо бы начать соревноваться с кем-нибудь
Дни шли за днями, а Маматай шаг за шагом все уверенней чувствовал себя среди таких же, как он, смесовщиков и чистильщиков.
Однажды после выходного дня Маматай пришел за полчаса до смены. В цехе было тихо. И он остановился в недоумении, не сразу поняв, почему не работают станки. Но тут же увидел, что в противоположном конце цеха идет собрание: кто устроился на сдвинутых скамейках, собранных со всего цеха, кто стоял, облокотившись на корпус остановленной машины. Здесь же длинный стол, покрытый старым, лоснящимся куском красного бархата. За столом сидели несколько человек, из которых Маматай узнал Ивана Васильевича Кукарева и пожилого, с косящими глазами старшего мастера Калыка.
Рядом со столом стоял низкорослый, с тщательно прилизанными волосами главный инженер комбината Черикпаев и что-то взволнованно говорил собравшимся.
Маматай тихонько подошел поближе и встал у колонны. Вслушавшись, он понял, что речь идет о трепально-сортировочном цехе. Допущенный цехом брак, оказывается, привел к снижению качества продукции и в других цехах. Черикпаев, совсем разгорячившись, стал обвинять в халатности Кукарева и старшего мастера Калыка.
А вообще, разберитесь-ка лучше сами, сердито сказал он и, резко повернувшись, быстро направился к выходу.
Из-за стола медленно поднялся Калык, обычно спокойный и уравновешенный, сейчас он был возбужден до крайности. Красный как рак, указывая в сторону Маматая, внезапно закричал на весь цех:
Вот он, явился наконец один из молодцов бракоделов!
Когда все повернулись к Маматаю, тот настолько растерялся, что, попятившись назад, чуть было не упал.
А ну, подойди сюда, молодец! еще громче заорал Калык и, совсем уж разойдясь от распиравшего его гнева, командирским тоном, приказал молчащим рабочим: Чего стоите, марш по своим местам!.. А смесовщики бригады Сапаргюль все в контору!
Надолго останется в памяти Маматая все, что пришлось ему пережить в тот злополучный день. «С чего это он на меня набросился. Маленькие люди все такие», спешил мысленно объяснить гнев мастера Маматай, подстегнутый горькой обидой на резкость Калыка.
Калык, сухо произнес Кукарев, может быть, хватит крику? Что случилось то случилось. Сейчас нужно не кричать, а добиться того, чтобы подобного больше не повторялось, понятно?
Калык, сокрушенно покачав головой, уселся за стол, а Кукарев продолжал:
Давайте разберемся, товарищи, что же произошло? Последние две недели Сапаргюль была на бюллетене, и вы работали одни. Так? Нужно сказать, что новички работали с огоньком Но правда, и то, что вы, товарищи молодые рабочие, отнеслись безответственно к тем вопросам технологии производства, о которых вам в свое время было подробно и, на мой взгляд, предметно рассказано. И вот результат вашей небрежности пострадала продукция всего комбината Кукарев замолчал и внимательно посмотрел в лица стоявших перед ним людей.
Все опустили головы, никто не мог посмотреть прямо в глаза начальнику цеха.
Вы ведь знаете, снова заговорил он ровным, спокойным голосом, что разные сорта хлопка, выращенные в Фергане и в Туркменистане, поступают к нам на комбинат. Для того чтобы изготовить нить под номером шестьдесят пять или сорок, нужно прежде всего правильно распределить хлопок по сортам и строго по сортам и номерам отправить на конвейер. Лишь от качественной нити можно получить качественную ткань: бязь, сатин, ситец Кукарев остановился, как бы ожидая вопроса, но в кабинете стояла такая тишина, что можно было услышать жужжание мухи, попавшей в плафон. Кукарев, чуть повысив голос, как бы подытоживая все сказанное, заключил: Я не собираюсь читать вам лекции о технологии нашего производства. Поймите, товарищи, что я особо хочу подчеркнуть каждый из вас выполняет не менее ответственную работу, чем, скажем, я или кто другой на комбинате.
Нет, никогда не забудет Маматай эти слова. Многое разбудили они в его оцепеневшей от непонимания душе, и он сразу же после летучки подошел к Кукареву и прямо сказал ему, что не видит смысла в своей работе, и от этого гнетет его тоска, и хочется ему получить в руки какое-нибудь техническое дело, хочется к машине, к станку.
Кукарев молчал, казалось занятый своими мыслями. Однако, когда Маматай окончил свою несколько сбивчивую речь, без лишних слов предложил ему перейти учеником поммастера. Маматай даже растерялся от этого. А Кукарев кивнул головой и, взяв в руки свою трость, встал, направился в ткацкий цех.
Они шли молча. Внутренне напрягшийся Маматай с каким-то недоверием, неуверенно следовал за прихрамывающим Кукаревым, всем своим видом выражая: «Что-то сейчас будет»
Увидев Алтынбека Саякова, Кукарев обратился к нему:
Хорошо, что ты здесь. Вот привел Маматая Каипова Пусть учеником поммастера и начинает. Не возражаешь?
Небольшие острые глазки Алтынбека, казалось, готовы были просверлить насквозь Маматая.
Что же это ты, Маматай, порхаешь как птица? жестко сказал он. То туда, то сюда. Оказывается, ты и из профучилища ушел. А знаешь ли, кем ты был бы сейчас? И он назидательно поднял палец вверх: По крайней мере, слесарем или электриком. Поздновато ты спохватился о своей профессии.
Маматай никак не ожидал такого приема и подавленно застыл, не отнимая глаз от пола.
Вот уж правду говорит киргизская пословица: «Собака, которую тянешь в поле на веревке, не станет гончей», с еще большей издевкой продолжал Алтынбек. Маматай, может быть, ты подумаешь да и уйдешь отсюда, пока не поздно, а?