Маматай даже вздрогнул от такой обиды. «Вот и уйду!» чуть было не вырвалось у него, но Кукарев опередил его:
Алтынбек, по-моему, ты что-то не то говоришь. Давай по существу дела. Он честно, относится к работе я за ним наблюдал. Ничего плохого в том нет, что парень ищет свое место в жизни. Давай прикрепим его к какому-нибудь опытному
До самого конца смены не мог избавиться Маматай от тяжелого чувства, оставшегося после разговора с Алтынбеком. Поговорка о гончей беспрестанно всплывала в его мозгу. Как посмел он так сказать?.. И Маматаю было горько, что поверил в него незнакомый Кукарев, а земляк Да что там говорить, и так все ясно
Был поздний вечер. Стрелки больших часов, висевших у проходной, показывали ровно одиннадцать. Идти в столовую ему не хотелось, и Маматай, подняв воротник пиджака и засунув руки в карманы, направился в общежитие.
Занятый совсем невеселыми думами, он медленно шел по обезлюдевшим улицам и не заметил, как очутился у соседнего девичьего общежития. Он увидел, как двое верзил, выкрикивая угрозы, не пускали в подъезд двух испуганных девушек.
А ну, пропустите их! подходя, громко сказал Маматай.
Подвыпившие парни не обратили никакого внимания на его окрик. Тогда Маматай схватил за плечи того, кто держал дверь, и с силой оттолкнул в сторону. Девушки быстро проскользнули в общежитие, и было слышно, как их четкие каблучки застучали по ступеням лестницы.
Все это продолжалось одно мгновение, но Маматай тут же увидел, как второй, лохматый и тяжело дышащий, набычившись и шаря в карманах, подходил к нему, цедя сквозь зубы: «Ну ты, герой!» И в этот момент Маматай почувствовал, что кто-то ударил ею по голове чем-то твердым. Он коротко вскрикнул и, упав навзничь на асфальт, потерял сознание
* * *
Лишь на третий день после этого случая Маматай смог выйти на работу. Его душила бессильная обида, но он молчал, считая унизительным рассказывать о драке с подонками. Лишь Парману по-свойски рассказал о том, что произошло.
Равнодушно-лениво выслушав его, Парман, не прерывая ремонта станка, вдруг захохотал так, как будто ничего смешнее он в жизни не слыхал. Перестав хохотать, Парман привычным для него безразличным тоном доложил:
Тебя угораздило налететь на Колдоша.
А кто он такой?
Ну, он бандит отпетый, сказал Парман и опять захохотал, но как-то тише и почтительней, его каждая собака у нас тут знает Когда-то Колдоша ко мне прикрепили учеником. Зряшный он человечишка, хоть и мыкался здесь долго То с похмелья заявится с фонарем под глазом, то совсем не придет, Парман опять засмеялся, передохнул. А тут как-то предстал перед начальством и как отрубил: «Ухожу!» А мне что? Я к нему в няньки не нанимался. «Как хочешь», говорю. Да оно и верно: как кто хочет, так и должен поступать.
«Почему же «как хочешь»?» удивился Маматай, потому что внутренне был убежден, что, если человек на твоих глазах погибает, катится вниз, нельзя быть равнодушным, смотреть на чужую беду со стороны. Но как объяснить все это Парману, который уже отвернулся от него к станку, мыча что-то себе под нос, что, видно, называлось у Пармана пением.
В тот же день Маматая вызвали в комитет комсомола. Секретарь, Чинара Темирбаева, тоненькая, с блестящими, гладкими, обрезанными ниже плеч волосами, встретила его с улыбкой. Ей явно нравилось быть властной.
Что это с тобой? И глаза у нее строго, по-учительски округлились, и, не дождавшись ответа, с какой-то обидной издевкой добавила: Приключений ищешь? Фокусничаешь?
Это было уже слишком. Маматая всего передернуло от таких слов, как от удара камчи.
Я, во-первых, не фокусник и в цирке не работаю, резко ответил он.
Хорошо, перебила его девушка и самолюбиво поджала губы, хорошо. Но скажи мне, отчего у тебя разбито все лицо?
Ну и что? Вам кто-нибудь на меня жаловался? перенял он у секретаря насмешливый тон.
Чинара даже покраснела от досады на этого неподатливого парня.
В этот момент в комнату вошла Бабюшай. Маматаю сразу же вспомнилось ее насмешливое: «Деревенщина!», и он решил про себя: «Ну, сейчас начнет»
И действительно, Бабюшай тут же вмешалась в разговор:
Что за шум-гам? Разве нельзя поспокойнее? Пропесочь его, да покрепче, Чинара!
Вот когда поступит на меня жалоба, тогда и пропесочивайте! Терпение Маматая лопнуло, и он, резко хлопнув дверью, выскочил из кабинета.
Мало того, что его избили, так еще все, словно сговорившись, объединились против него, Маматая, не доверяют, грозят. Настроение было окончательно испорчено, и Маматай в тот день еле-еле дотянул до окончания смены.
Но время залечивает и де такие раны, прочно и бережно затягивает их. Маматай все уверенней чувствовал себя на новом месте: как-никак помощник слесаря-ремонтника! Все охотнее он спешил в цех, сознавая себя необходимым, способным разобраться в том, в чем еще вчера был неучем и простаком, вот почему его так обрадовали слова наставника:
Хорошо, очень даже хорошо, Маматай! Мне нравится твое старание, браток. Кое в чем ты стал разбираться неплохо. Если так пойдет и дальше, через полтора-два месяца будешь иметь разряд.
Как было не возрадоваться после таких слов Маматаю, ведь еще совсем недавно он, Маматай Каипов, киргизский паренек из захолустного кишлака, лишь мечтал о том, чтобы научиться понимать сложный механизм этих чудесных машин, и не только понимать, но и в любую минуту прийти к ним на помощь, вернуть их к работе.
Ни минуты покоя не дает себе Маматай: то там, то здесь можно увидеть его ладную, широкоплечую фигуру, склоненную над остановившимся станком. Что ж, не всегда ему удается пока пустить машину в ход без помощи мастера. Но Маматай не отчаивается. Главное, дело ему нравится, и на комбинат он каждый день идет в охотку.
Однажды вечером, перелистывая страницы местной газеты, Маматай наткнулся на имя Даригюль. У него от волнения перехватило дыхание. Как ни старался он забыть свою сердечную муку судьба все время напоминала ему о Даригюль. Он еще раз прочитал репортаж о работе молодых ткачих из шелкового комбината. Эти несколько строк стоили ему немало бессонных ночей.
Как-то в выходной день Маматай решил сходить на базар. Неторопливо размахивая корзиной, шел он по оживленным улицам. Тяжело оседая, медленно направлялись к центру города переполненные автобусы, неслись юркие такси и неловкие «частники».
Свернув на боковую улицу, ведущую к базару, Маматай лицом к лицу столкнулся с Даригюль. Он так растерялся, что еле смог поздороваться, так и стоял, молча глядя на смущенную нежданной встречей Даригюль. Первой пришла в себя девушка. Мило улыбаясь, она, как бывало раньше, свободно и беспечно начала:
Куда же ты пропал, Маматай?
Здесь работаю, невнятно и невпопад пробормотал Маматай.
Потом Даригюль долго расспрашивала о кишлаке, но он мялся и ничего толком не сумел рассказать, чтобы поддержать разговор.
Хорошо бы поехать туда, мечтательно протянула Даригюль. Теперь и не знаю, когда смогу вырваться в родные места: маленький у меня на руках!
Маматай отвел глаза в сторону, чтобы Даригюль не увидела в них его растерянной беспомощности.
Вот и хорошо, что ты здесь, как ни в чем не бывало продолжала она. Все-таки земляки. Заходи к нам, познакомишься с мужем. Он будет рад
Она заметно изменилась. Ее статная фигура чуть-чуть располнела. Полнота придавала движениям Даригюль мягкость и женственность. И Маматай с тоской подумал, что эта красивая, жизнерадостная женщина, ее теплота, ее ласковая улыбка теперь навсегда чужие для него.
Я ухожу, Маматай! вернула Даригюль его к действительности, чуть дотронувшись до руки. Вон идет мой автобус. До свидания
Она ушла, и Маматай тяжело и устало плюхнулся на скамью. «Боже мой, продолжало крутиться у него в голове, неужели люди могут жить бесплодными мгновеньями и надеждами так же, как я все эти годы? Как могла поступить так со мной Даригюль? Хотя, конечно, она ничем не была со мной связана! Да и что, собственно, было между нами?»
А давно ли так хорошо все начиналось? Маматай вспомнил поздний вечер ранней весной. Мягкая прохлада, чуть слышный шелест вонзившегося острой кроной ввысь тополя. Низкая, полная, запутавшаяся в тополиных ветках луна. И плавный лунный луч, упавший на миг на лицо Даригюль Даже дух захватило у Маматая такой прекрасной и недоступной сделал лунный свет Даригюль. Какое-то неясное, смутное волнение, как перед прыжком со скалы, охватило Маматая, и он, не удержавшись, обнял Даригюль и поцеловал
Девушка вскрикнула: «Маматай!» И он тогда будто очнулся от легкого счастливого сна. В лунном свете ее тоненькая фигурка промелькнула и тут же скрылась
И еще вспомнилось ему, как они вместе поступали в педагогический институт. В вестибюле шумели абитуриенты. В списках принятых Маматай увидел свою фамилию.
Даригюль, Даригюль, смотря меня приняли! обрадованно закричал Маматай на весь вестибюль.
А моей фамилии нет, голос Даригюль звучал безучастно, а в глазах закипали слезы, она повернулась и медленно побрела к выходу.
Вестибюль был переполнен. Общий гул голосов прерывался то шумной радостью, то возгласами обиды, то слезами. Даригюль, дойдя почти до дверей, остановилась у окна и что-то напряженно рассматривала в нем, потом решительно направилась к дверям деканата. Маматай бросился за нею.
Декан, пожилой, приветливый с виду человек, участливо усадив посетителей в кресла, вопросительно поглядел на них. Даригюль молчала: спазма сдавила ей горло. Наконец она сказала:
Почему не приняли меня?
Декан улыбнулся тихой улыбкой врача:
Дорогая моя девочка, вас было много, конкурс большой и соответственно проходной балл высокий. У тебя какой?
Проходной У других был такой же и поступили.
Например, я, вмешался Маматай. Мы из одной школы и сдавали вместе.
Декан открыл шкаф, нашел их дела и медленно перелистал.
Ну вот Конечно, ошибки быть не могло, облегченно вздохнул он. Баллы ваши действительно одинаковы. Но у Каипова, оказывается, есть трудовой стаж. Вот справка, вот характеристика
Даригюль, не дослушав и закрыв рот ладонью, стремительно выбежала из кабинета. Донельзя удивленный всем услышанным, Маматай бросился, следом, оставив в полном недоумении декана. Лишь во дворе института ему удалось догнать Даригюль.
Куда же ты? Я взяв ее за руки, Маматай пытался остановить девушку.
Выдернув руки, Даригюль резко остановилась и, глядя прямо в глаза Маматаю непримиримым взглядом, выдохнула:
Я никогда, никогда не думала, что ты способен на такое Мог бы поделиться опытом, как это тебе все удалось проделать
Даригюль, что ты говоришь? удивленный Маматай попытался загородить ей дорогу. Я ничего не знал Может, это сделал отец?.. Он был здесь
Не подходи ко мне! Ненавижу ловкачей! с презрением сказала она и ушла.
Маматай стоял ошеломленный, не зная, что делать: бежать ли за нею или идти в деканат выяснять столь загадочное появление своего «рабочего стажа»?
Вся жизнь у него из-за этого злосчастного «стажа» пошла кувырком. Маматай, как сейчас, помнил свое возвращение домой. Перед глазами встала мать, уже заметно потрепанная жизнью, но не потерявшая привычной сноровистости в движениях. Ласковая, с мягкими морщинистыми руками Она сухими губами прижалась к нему, гладила по волосам: «Сыночек» А рядом радостно блестела черными, как агаты, глазами младшая сестренка Сейдека.
Мать суетливо принялась за дастархан.
Каип прямо с дороги в праздничной лисьей шапке вошел в дом и удивленно посмотрел на Маматая.
Что случилось? Почему ты здесь?
Маматай твердо сказал, не отводя глаз:
Учиться не буду, взял документы.
Каип молча повесил шапку и камчу на гвоздь, сел на кошму, выпил чаю, поданного суетливо женой, потребовал:
Теперь говори, чтобы все понятно было!..
Я же сказал, что забрал документы.
Отец вздрогнул, как от укола шилом:
Бред какой!
Сказал, не буду, и все
Плевал я на твои выкрутасы. Усы Каипа ощетинились. Да знаешь ли ты, щенок, чего мне стоило, чтобы тебя зачислили?! О деньгах и не говорю!.. Даже перед хромым бухгалтером нашим кланялся за эту самую бумажку А он и сейчас, как встретит, поллитру требует!
Вот поэтому и ушел я Опозорил ты меня, отец! Презирают меня за нечестность! Как глаза покажу?
Зачем тебе честность, недоумок! Умом нужно жить, а не честностью. Простота, говорят, хуже воровства
Выходит, по-разному смотрим на жизнь. Я свое счастье за деньги покупать не хочу.
А у тебя и денег-то своих нет, истерически взвизгнул отец. Я тебя вырастил, через трудности, как собака, зубами за шкурку перетащил А теперь поучаешь меня?..
Каип вскочил с места, сорвал со стены камчу и несколько раз стеганул сидевшего Маматая. Маматай инстинктивно спрятал голову. Каип в сердцах отбросил камчу и ударил сына рукой по макушке, подвернул палец и начал кричать:
Проклятый, болван! Ох, мой палец! Ой-ой
Гюлум, хорошо изучившая вихревой характер мужа, подобрала камчу и хотела выбросить в форточку, но попала в стекло, вылетевшее с жалобным звоном.
Каип набросился с руганью на жену, забыв на время о сыне.
В голос ревела испуганная и расстроенная приемом любимого брата шестнадцатилетняя Сайдана.
В доме, чувствовалось, надолго все перевернулось вверх дном. И Маматай решил уехать сразу же, не ожидая примирения и водворения порядка. Но на шее у него повисли мать и сестра, и Маматай остался с тем, что в первый же благоприятный момент уедет отсюда навсегда. В доме двум взрослым мужчинам стало тесно.
А Каип вдруг притих и сразу как-то сдал, почувствовал себя стариком, увидев, что сын у него взрослый и больше в нем не нуждается.
Утром Маматай, на минуту прижав к груди плачущую мать и поцеловав в щеку сестренку, ушел из дому, не зная пока, куда приведет этот его первый самостоятельный шаг. Проходя мимо военкомата, он вспомнил, что возраст у него призывной, и встал в очередь на регистрацию
Служить ему было тяжело, одиноко в ссоре со всеми, кто был дорог и близок ему столько лет Часть Маматая стояла на Дальнем Востоке, и даже письма матери, написанные ученическим почерком Сайданы, приходили редко и нерегулярно (мать писать не умела, а разве Сайдану допросишься!)
Маматай посылал Даригюль письмо за письмом, мол, так и не начав учиться, ушел из института. Но ответа не дождался. И все же осталась у него надежда, что ждет, что одумается и все у них наладится
Вернулся Маматай из армии раздавшимся в плечах, с огрубевшим голосом и руками. Он обнял постаревшую еще больше мать, поднял, демонстрируя свою силу, закружил по комнате.
Мать смущенно уговаривала:
Ну, будет тебе, сынок, отпусти совсем испугал старуху! Очутившись снова на земле, восхищенно смотрела снизу вверх: Женить тебя пора, Маматай! Оставайся дома У всех твоих ровесников уже свой очаг, дети. И мы не бедные, свадьбу справим хорошую, перед людьми стыдиться не будешь. А кому, как не снохе, лепешки испечь и чай заварить.
Учиться буду, мама. А встречу девушку, что ж, женюсь
Мать огорченно вздохнула, но спорить не стала, мол, дети теперь сами по себе живут.
Председателю колхоза ой как хотелось уговорить Маматая остаться в кишлаке. Торобек специально надел новый костюм с Золотой Звездой Героя Социалистического Труда, чтобы Маматай воочию убедился, каких высот можно достигнуть и в колхозе.
Послушай, Маматай, все для тебя дороги открыты: хочешь чабаном, хочешь в хлопковую бригаду Только скажи завтра же на курсы механизаторов отправим.
Маматай уехал в город, все еще надеясь встретить Даригюль, так как случайно услышал, что по-прежнему работает на шелкоткацком комбинате. Он одиноко бродил по улицам, где они когда-то проходили с Даригюль И Маматаю казалось, что с тех пор ничего не изменилось, и ему трудно было поверить в разрыв с Даригюль. «Пойти на комбинат, разыскать, объясниться?» Но решиться пока он не мог, не мог рисковать, потому что надежда на любовь Даригюль согревала его одиночество, помогала жить и стремиться к жизни интересной, осмысленной и достойной.
И вот эта встреча Разве такой рисовалась она ему все эти годы! Что же Даригюль наделала! Теперь ведь ничего не поправить и не вернуть. У прошлого нет надежды. На душе у Маматая было пусто и тоскливо. На рынок идти расхотелось лишь бы поскорее забыть, лишь бы не думать ни о Даригюль, ни о своей мечте, которой он жил столько времени
Увидев неподалеку кафе, Маматай направился туда. Было еще рано, в зале сидели редкие посетители. Маматай подошел к стойке, за которой франтоватый буфетчик с роскошными усами деловито протирал бокалы, выстроившиеся перед ним рядами.