Кукарев остался вполне доволен своим конфиденциальным, как он сам отметил, разговором с директором. Но для полной уверенности в положительном результате своей миссии не возражал, когда к директору с тем же разговором отправился и Жапар-ака. Вернулся он недовольный, даже сердитый.
Что же не сказал, что побывал уже у Беделбаева?
Да я как, Жапар-ака, решил! Кашу маслом не испортишь, верно?
Жапар, захватив сивый клинышек бороды в кулак, дробно, по-стариковски рассмеялся, выжимая мелкие слезинки-бусинки из покрасневших от напряжения глаз.
Ох-ох, хватался он за правый бок, ох, до колотья рассмешил. Ай да стратег, ай да Иван Васильевич!.
Кукарев же довольно широкой ладонью расправлял усы, большой, костистый, сутуловатый, казался Жапару-ака большой, печальной и доброй птицей, готовой всех прикрыть от беды своим надежным крылом.
Что ж, главное всегда доброта и человечность. Если они есть, то выигрывает, конечно, и дело, и сами люди. Так уверенно думали о жизни и Жапар-ака, и Кукарев и знали, что так же понимают жизнь и многие люди на земле.
* * *
Маматай появился на комбинате и сразу же был введен в курс всех новостей и дел. Ему было хорошо и легко среди своих ребят и девчат и шутить и говорить серьезно. Рабочий день прошел, и Маматай даже не заметил, как он промелькнул.
Тут и подошла к нему Бабюшай. Маматай даже покраснел от смущения и неожиданности. Сегодня он никак не ожидал ее увидеть, ведь ему сказали, что у Жапара-ака в гостях его старинный друг, председатель, колхоза, Герой Социалистического Труда, с кем он когда-то вместе проводил коллективизацию в селах. Так что и Жапар, и Бабюшай взяли отгулы и принимают знаменитого гостя. А тут вдруг сама Бабюшай. Маматай так и замер на месте, восхищенно глядя на нее.
Привет, пропащий, засияла ровными, белыми, как молочная пена, зубами и ямочками на щеках Бабюшай. Притих ты там, в своей командировке, и ни гугу
Не сердись, Букен, не хотелось надоедать своими посланиями. Думаю, раз молчишь, значит, не хочешь, чтобы писал
Ох и догадливый же ты, Маматай. Вот в наказание за это приходи сегодня к нам. Обязательно, понял? И она в знак того, что не хочет слышать никаких возражений, прикрыла ему губы тонкими, чуткими пальцами, какие бывают только у музыкантов и ткачих
Маматай даже не подозревал, что в этот вечер у Жапара-ака столкнется со многими знакомыми лицами, в том числе и с председателем колхоза Акмойнока Торобеком, потому что он-то и был тем столь знаменитым и дорогим гостем Саранчиева.
* * *
Вах, Каип-то наш расхворался, понимаешь, с порога объявил Торобек Суранчиеву. Надо ехать, понимаешь, помогать надо земляку.
Что с ним, с Каипом? расстроенным голосом спросил Жапар-ака.
Помявшись немного и посопев от важности, Торобек сообщил:
Доктор сказал, что с Каипом все в порядке, да мало ли что? назидательно поднял толстый, негнущийся указательный палец председатель. Все-таки у меня в районе авторитет, вес!.. Со мной и разговаривать будут по-другому.
Доктор там решает, а не твой авторитет, Торобек, оглядывая внушительную фигуру друга, сказал Жапар-ака, а тебе пока беспокоиться не о чем. Жапар славился своей рассудительностью и умением владеть собой в самых что ни на есть критических обстоятельствах, и вдруг он вздрогнул, потрясенный громким, безудержным хохотом Торобека, а взглянув на друга, увидел, что от смеха у того налилась кровью, побагровела и сейчас еще дюжая шея Торобек смолоду славился богатырским сложением и неимоверной физической силой. Черные молодые глаза председателя лукаво поглядывали из-под нависших, с проседью бровей.
А помнишь, Жапар, помнишь ту историю с кабаньей кровью, а? Ха-ха-ха!.. едва выговорил он от смеха.
Теперь уже к громогласному, басовитому хохоту Торобека присоединился деликатный, дробный смешок Жапара-ака. Вот так с ними всегда, соберутся вместе, и начинается: «А помнишь, Жапар-ака? А помнишь, Торобек?..»
Дружба их завязалась давно. Тогда они были джигиты так джигиты! С огоньком! Гораздые и на выдумку, и на отчаянный поступок! Люди уважали их за ум и за грамотность. Считай первая интеллигенция на всю кишлачную округу, одни из тысячи тысяч дехкан разбирались во всех сложностях и перипетиях классовой борьбы, разгоревшейся во время коллективизации сельского хозяйства.
Было тяжелое и сложное время для молодого рабоче-крестьянского государства. Партия и правительство проделывали немыслимую до той поры по значимости и объему работу, чтобы направить сельских тружеников на новый путь социалистического хозяйствования на своей земле. Совершались повсюду громадные социальные преобразования. Чтобы помочь крестьянам быстрее наладить новую жизнь, партия послала в сельские районы страны, в народ, своих лучших сынов и дочерей, вошедших в историю как двадцатипятитысячники. Среди них был и Жапар Суранчиев.
Случилось так, что Жапара направили уполномоченным именно в тот самый Акмойнок, где сверстник его и единомышленник Торобек Баясов возглавлял местную комсомольскую ячейку. Вот и стали комсомольцы да крестьянский комбед первыми помощниками Суранчиева в маленьком глухом кишлаке тогда не было ни одного коммуниста.
Ничего удивительного в том, что ближе всех сошелся Жапар с Баясовым. Их так и прозвали кишлачники Пат и Паташон, потому как и без того хрупкий и малорослый Жапар казался еще тщедушней рядом с этим пышущим здоровьем сельским батыром, ну одно слово тоненькая лозинка и кряжистый, набравший вольной силы дубок! Посмеиваясь над этой парочкой, односельчане и не подозревали, как эти молодые джигиты взаимно дополняли друг друга и были друг другу необходимы. Они-то и ставили колхозное хозяйство в Акмойноке. Легко ли им было? Конечно, нелегко Попробуй собери воедино привыкших копаться на своей грядке дехкан, тянущих каждый в свою сторону и гребущих к своему двору. Еще труднее стало во время обобществления земли и скота. Отчужденные от своих богатств и власти всевозможные баи, муллы, манапы и кулаки обманывали и мутили темных, задавленных нищетой дехкан, не решавшихся расстаться со своей жалкой полоской кукурузы, несколькими овцами да старым, шелудивым ишаком
Появились первые группы из десяти двадцати всадников, совершавшие стремительные налеты на колхозы. В первую голову басмачи расправлялись с местной Советской властью, партийными и комсомольскими активистами. Они хорошо были осведомлены о расстановке противостоящих сил в кишлаках и появлялись как снег на голову; совершив свое кровавое дело, так же внезапно исчезали, надолго оставив в душе мирных дехкан страх перед следующим налетом.
Малочисленные группы ГПУ, закрепленные за огромными гористыми территориями, были просто не в состоянии собственными силами справиться с басмачеством. Тогда на базе и при содействии отделений Главного политического управления организовались отряды из местных добровольцев, так называемые отряды самозащиты, но и они мало что изменили в напряженной, тревожной жизни населения.
Чаще всего случалось так: пока малочисленный отряд самозащиты работал в поле или на джайлоо, спрятав винтовки где-нибудь в соседнем кустарнике, местные осведомители-подсобники докладывали, что путь свободен, и басмачи как гибельный, тлетворный вихрь налетали на беззащитный кишлак, убивали, грабили, жгли, угоняли лошадей и скот, а иногда и людей.
В тот день в кишлаке шла обычная мирная жизнь. Ничто не предвещало опасности. Вечером в правлении колхоза собрались сельские активисты, чтобы обсудить текущие дела. И вдруг загремели выстрелы, и в помещение ворвались разгоряченные скачкой и ненавистью головорезы. Связанных активистов с разбитыми в кровь лицами, среди которых были Жапар и Торобек, привезли к обрыву на краю кишлака. Дуло винтовки в упор приставляли к затылку и спускали курок изуродованное тело жертвы стремительно летело вниз, задевая за выступы, гулко разбивалось о дно пропасти
Жапар и сейчас с жутью, леденящей его многое выстрадавшее сердце, вспоминает, как раздался над его ухом резкий хлопок выстрела, тарс! и он кувырком покатился вниз, страшно долго летел, переворачиваясь в воздухе, и наконец шлепнулся обо что-то мягкое и сырое Потом он погрузился в какую-то томительную вязкую тьму, а когда пришел в себя, увидел где-то далеко-далеко, как со дна глубокого колодца, кусочек ночного неба и яркую мерцающую звезду. Жапару показалось, что она понимающе подмигивает ему, мол, ничего, раз прошел через такое жить будешь, держись, джигит, тебе теперь еще долго по земле ходить
Суранчиев прислушался. Тишина, только где-то рядом журчит вода, наверно в сае И тут до него приглушенно донесся истошный лай собак в кишлаке, потом отчаянные возгласы и шум борьбы, потом снова глубокая тишина.
Все и звуки, и очертания, приглушенные теменью, и даже самые близкие предметы представлялось ему, как во сне. Видно, все-таки, падая с обрыва, Жапар стукнулся головой об острый каменный выступ. Он внимательно ощупал голову и обнаружил на лбу глубокую, кровоточащую ссадину, идущую наискосок к виску, но следов пули не нашел. Неужели промазали? Что-то не верится, ведь стреляли в упор Жапар и сейчас, много лет спустя, не разгадал этой загадки, отчего остался жив, кому обязан своим спасением? Видно, и среди басмачей были случайные, не способные убить невиновного, люди А тогда Жапар был просто не в силах думать обо всем этом. Он сделал невероятное усилие над собой, оторвал от рубахи рукав и перевязал голову, чтобы остановить кровотечение. А в сознании у него пульсировала одна-единственная мысль: «Жив!.. на самом деле?.. Неужели я остался жив?» И Жапар опять ощупывал себя, не в состоянии поверить в свое чудесное избавление
Приостановив кровотечение, Жапар смог получше осмотреться вокруг. Он переползал от одного распластавшегося тела к другому, стараясь уловить хотя бы слабые признаки дыхания, но они уже начали остывать И тут Жапар явственно услышал стон и пополз на него. На краю ущелья, зацепившись штаниной за куст арчи, буквально в каком-то метре над острыми камнями, скопившимися в изложье обрыва, вниз головой висел Баясов. Он был в забытьи, видно, от большой потери крови, и Жапар понял надо спешить. Обдирая пальцы, на ощупь Жапар рвал и таскал к изголовью Торобека все, что попадалось под руку ветки, траву, прелые листья Проверив, достаточно ли такого слоя, чтобы смягчить удар, Жапар потянул Торобека под мышки: затрещала грубая ткань, и Торобек рухнул на подстилку, предохранившую его от неизбежных ушибов.
«В сорочке мы с ним родились», радуясь за себя и за друга, решил Жапар. То волоком, то катя перед собой с горушек, Жапар добрался до кишлака и срочно отправил Торобека на арбе в городскую больницу, а сам собрал и возглавил отряд из десяти кишлачников, потому что не мог ждать прибытия отряда самообороны или чекистов. Басмачей надо брать по свежему следу, иначе ищи ветра в поле
Жапар напал на след в самом конце ущелья, а он привел отряд на джайлоо. Налетчики зарезали нескольких колхозных коней, увезли с собой самых красивых девушек и женщин кишлака и пировали в свое удовольствие на свободе, уверенные в полной безнаказанности.
«Что делать? Сейчас они пьяные от кумыса, женских ласк и опиума, так что самое время приняться за них под покровом ночи! А если опомнятся и успеют сесть в седло, поскачут на нас и, конечно, сомнут, стопчут конями» так лихорадочно, боясь потерять драгоценное время, размышлял Жапар, глядя на раскинувшиеся невдалеке юрты и русские военные палатки басмачей.
Изготовьсь! Будем атаковать! наконец решился Жапар, проверяя винтовку.
Но его отряд только щелкнул в ответ на команду предохранителями остался на месте. Тут же послышались недовольные голоса:
Ты что, Жапар, опомнись! Они же нас сомнут
На верную смерть гонишь?
Нам жизнь еще пригодится, начальник
Отпусти, Жапар, с миром, дети у меня маленькие, именем аллаха прошу
Жапар поднял руку, призывая к тишине и вниманию:
Пойдут со мной только добровольцы! Кто согласен?
Никто не проронил ни звука.
Тогда Суранчиев решил пойти на хитрость.
Нам необходимо создать видимость численного превосходства, объяснил он кишлачникам, а в этом нам поможет местоположение эхо здесь звучное, с многократным отражением, будет метаться, запертое в ущелье. Так вот, рассыплемся по кругу и устроим пальбу Главное, побольше шума. Вот увидите побегут, как миленькие, только пятки засверкают
Как же, побегут!.. Их пятьдесят, а нас раз-два, и обчелся, все еще сомневались односельчане. Мы и стрелять-то толком не умеем
А в цель тебе стрелять и не придется. Пали побыстрее, да успевай перезаряжать, чтобы грохота побольше. Говорю, верное дело.
Это мы можем На это согласные
Выстрелы распороли тугой, как шелковое полотнище, воздух расселины, раскатились, умножились гулким эхом, многократно разлетевшимся:
Тарс-тарс-тарс
Басмачи, в чем были, стали выскакивать из юрт, на ходу натягивая на себя одежду, а то и просто так, в чем на свет появились, и кидаться в сай, протекавший по дну расселины, а тот выносил их в безопасное, как им казалось, место.
После позорного бегства врагов отряд Жапара благополучно вернул в колхоз угнанных было коров и коней. Взяли они и военные трофеи: пять винтовок и несколько ящиков патронов к ним.
В кишлаке их встретили как героев. И жители селения впервые за многие месяцы уснули в эту ночь спокойно, почувствовав, что теперь у них есть надежная защита, готовая в любой момент дать отпор налетчикам. Не спали только Жапар и семьи, потерявшие отцов и сыновей
Жапар, не дожидаясь утра, отправился вдогонку за Торобеком
Баясов несколько дней был между жизнью и смертью, и врачи не могли дать Жапару никаких гарантий, на все вопросы его отвечали односложно, мол, состояние тяжелое, правда, организм крепкий, может выдюжить.
А тем временем по округе поползла злонамеренная сплетня, добравшаяся вскоре и до Акмойнока. Дехкане под большим секретом передавали друг другу, что легкие Баясова продырявила басмачья пуля и вся кровь вытекла, а Торобеку в жилы налили русские врачи другой, неверной. Правда, совершилось чудо, и Торобек ожил, но стал, помилуй нас аллах, кафиром. И чем дольше сплетня ходила из уст в уста, тем больше приобретала злости и неправдоподобия. Теперь уже на каждом углу судачили о том, что ради спасения Торобека закололи здоровенного кабана и перекачали в Баясова кабанью кровь А злосчастный Торобек оттого встал с больничных носилок, хрюкая по-кабаньи
Вах, первым во всеуслышание объявил тогда Каип, теперь к Торобеку и близко не подойти осквернишься Вот наказание аллаха всем погрязшим во грехе
И сейчас, много лет спустя, вспомнив эту сплетню, доставившую ему когда-то столько неприятностей, так заразительно хохотал Торобек.
* * *
Из районной больницы Каипа перевели в областную по настоянию заботливого Баясова, решившего, что для обследования больного на современном медицинском уровне в районе не хватает необходимой аппаратуры. Так что теперь дехканин оказался в одном городе с родичами и земляками, не оставлявшими его без сочувствия и внимания. Маматай почти каждый день навещал отца. Приезжала к нему и Гюлум, решившаяся на старости лет на столь длинное путешествие.
Сухопарый и верткий палатный врач провел Торобека в палату. Каип сидел на постели с обмотанной полотенцем в виде чалмы головой и с аппетитом тянул из пиалы привезенную женой сурпу. Когда он увидел Торобека, почувствовал вдруг себя как старый перепел в клетке, и глаза его стали печальными и влажными.
Вот ведь как скрутило-то тебя, Каип-ака, вах-вах! сокрушался Торобек, раскачиваясь из стороны в сторону, как на молитве. Баясов уже знал, что Каипа не сегодня завтра выпишут из больницы, и решил наконец припомнить ему давнюю сплетню о переливании кабаньей крови, якобы по сей день текущей в его, Торобековых, жилах.
Что? Что ты сказал, Торобек! встрепенулся, заподозрив неладное, Каип. Что скрутило?
Вах, врач говорит, Торобек притворно вздохнул, операция необходима Резать кишки будут и кровь переливать, помнишь, как мне когда-то? Так что, Каип, проси у своего аллаха благополучного исхода, не унимался Торобек.
В глазах у Каипа, как показалось Торобеку, загорелся коварный, зеленый огонек, будто задумал он что-то тайное, а может, даже преступное И Торобек решил допытаться во что бы то ни стало.
Каип, а, Каип, приступил он к нему, что-то мне не нравится твой взгляд, старина Может, доктора позвать или лекарства накапать? А? Ты говори, не стесняйся свои люди
Ничего мне не надо! И на нож не пойду, пока ноги носят и хлеб свой ем. Тут Каип перешел на зловещий шепот: Слышишь, Торобек, убегу я отсюда