Можно водки? угрюмо спросил Маматай.
Хоп! буфетчик всем своим, видом изобразил вежливость и радушие и приложил правую руку к сердцу. Милости просим за столик.
Что было потом, смешалось в памяти Маматая. Очнулся он ранним утром от, казалось ему, разламывающего виски стука. Удивленно оглядевшись, он обнаружил, что лежит навзничь на широкой мягкой кровати в незнакомой комнате. Рядом с кроватью на стуле, на уровне его головы, стоял зеленый будильник, булькающий гулкими звуками, Маматай попытался было повернуться, но тотчас боль обручем охватила голову, и в глазах помутнело. И тут он увидел рядом с собой полнотелую женщину, в которой к своему ужасу узнал немолодую сотрудницу отдела кадров Шайыр. «О господи! пронеслось в мозгу у Маматая. Да я же с нею еле знаком!»
Шайыр не спала. Прищурив и без того узкие, косо разрезанные, как у японки, глаза, она насмешливо улыбалась уголками рта.
Маматай смущенно приподнялся и глухо, от испуга не в силах овладеть голосом, пробурчал:
Где я? Как сюда попал?..
Ха-ха-ха, не видишь, что ли, где находишься? Или меня не узнаешь?
Маматай судорожно пытался что-либо вспомнить, но хмельной туман начисто заслонил от него вчерашнее.
Шайыр продолжала смеяться и в конце концов, снисходительно похлопав его по плечу, рассказала о вчерашнем.
Захожу в буфет купить конфет, смотрю ты сидишь, пьяный до невозможности. К кому-то пристал, схватил за грудки, стал требовать водки у буфетчика. Тот сердится, грозится милицию вызвать. Ну я пожалела тебя, подошла, говорю: «Ну-ка пошли!» А ты как заорешь на меня: «Кто ты такая?!» Я не долго думая и сказала тебе: «Жене я твоя, Маматай, жене!».Тут ты чуть-чуть утихомирился, но потребовал, чтобы я выпила с тобой. Пришлось выпить иначе не удалось бы вытащить тебя оттуда
Сгорая от стыда и обхватив голову руками, чтобы хоть немножко утихомирить невыносимую боль, Маматай извинительно пробормотал:
Шайыр, спасибо тебе, но понимаешь
Ничего ничего А уж как умолял меня потом Рабом до конца дней обещал быть Сердце мое не каменное, как видишь Узкие глазки Шайыр сочно блестели от нескрываемого довольства. Нисколько не стесняясь. Маматая, она встала, размашисто налила полстакана водки и, сунув его в руки парня, пожалела: На, опохмелись, легче станет!
С отвращением выпив водку и кое-как ополоснув лицо холодной водой, Маматай засобирался домой. А Шайыр на прощание по-хозяйски предупредила:
Маке, меня сегодня вечером не будет дома. Ключ возьмешь вот здесь, под ковриком. Располагайся без меня как дома: поужинай, пей чай Вот так.
* * *
В общежитии Маматай оказался в одной комнате с Хакимбаем Пулатовым. Он был благодарен инженеру за то, что тот первый подошел к нему и запросто предложил:
Слушай, поселяйся ко мне. Оба мы холостяки. Будет веселее, согласен?
Хакимбай был простым, открытым и веселым человеком. С ним, как ни с кем другим, Маматаю было легко и интересно. Полки, шкаф и подоконники в их комнате были сплошь завалены книгами, что несказанно обрадовало Маматая.
По вечерам Хакимбай, как правило, или читал запоем, или старательно чертил, или же, засунув руки в карманы и ссутулившись, часами ходил по комнате из угла в угол. Маматай же старался сидеть тихо и не мешать своему товарищу. А потом и сам стал невольно, подражать ему.
Часто к ним, вернее, к Хакимбаю наведывался Алтынбек Саяков. Между ним и Маматаем после той сцены в ткацком, что называется, кошка пробежала. Да и о чем им было говорить? Но Маматай как губка впитывал в себя все, что слышал от них. А они часами могли спорить и решать, как улучшить тот или иной узел станка. Иногда они даже ссорились, но как только кто-то из них нападал на новый и оригинальный ход, все, довольные, искренне и заразительно смеялись. Если же вечер проходил в бесплодных спорах, расставались хмуро и подавленно. И у Маматая вошло в привычку радоваться или огорчаться вместе с ними.
Живя в общежитии, Маматай вскоре узнал всех, вместе со всеми спешил на смену, а в свободное от работы время, когда подбиралась компания, шли в кино или всей гурьбой на танцы.
Но его не тянуло в клуб он стеснялся и своей скромной одежды, и робкой неуклюжести в обращении с девушками. Потоптавшись для приличия среди таких же, как он, неловких парней, Маматай обычно без сожаления спешил обратно в общежитие, к книгам, к Хакимбаю.
Но ничто в жизни не проходит даром, и настал момент, когда характер Маматая проявился во всей полноте, что стало для многих неожиданностью.
Отчетно-выборное собрание ткацкого цеха шло обычным порядком. Комсомольский секретарь Чинара Темирбаева, не скупясь на похвалу, перечисляла фамилии передовиков. Все это было давным-давно известно, и все спокойно слушали быструю, несбивчивую речь Чинары. Но, перейдя к вопросу трудовой дисциплины, она в числе прогульщиков и бракоделов назвала и Маматая.
Его словно окатили ведром холодной воды. «Как, опять? Да за что она меня позорит?» чуть было не закричал прямо с места Маматай.
В комнате стоял равномерный приглушенный гул голосов, как всегда, пока не раскачались, выступать никто не спешил. И вдруг неведомая сила подняла Маматая с места, и он, удивляясь своей отваге, услышал немного хриплый собственный голос:
Можно мне сказать?
Все разом обернулись к нему, и, хотя для него все лица слились в одно, он успел заметить насмешливо улыбавшуюся Бабюшай. От этого к нему вернулась пропавшая было злость и на эту толстую глупую девчонку, и на остальных, спокойно и равнодушно выслушавших, как его, Маматая, ни за что ни про что унизили, и он выпрямился и начал уверенно говорить:
Мы вот сейчас прослушали обширный доклад о проделанной нами работе. Пусть на меня не обижается Чинара, но, по-моему, это не доклад, а красивая песня о том, какие мы хорошие, кроме отдельных личностей, конечно Я вот и хочу спросить, будем ли мы и дальше умиляться друг другом или все-таки пора поговорить серьезно и начистоту.
Гудение в зале усилилось, отовсюду посыпались реплики:
Ишь выискался
Перестаньте, парень дело говорит.
И еще сильней несколько подбадривающих голосов:
Давай, Маматай, давай не дрейфь
Но громче всех, не выдержав, закричала Чинара:
Так, по-твоему, не надо было говорить о самом важном?
Нет, и об этом нужно было сказать, но все же дело администрации цифры, графики Есть начальники цехов, старшие мастера фабричных звеньев
Опять забурлили, зашикали, загудели на разные голоса в зале.
Значит, комсомольцы должны остаться в стороне?
Комсомольцы не должны быть в стороне, все убежденнее звучал голос Маматая, но, товарищ Темирбаева, работа комсомола это прежде всего работа с молодежью Вот скажите мне, раз вам все ясно и от этого, видимо, всегда весело, не удержался он от колкости, обращаясь к Бабюшай, почему молодежь, пришедшая из деревни, не остается на комбинате?
Такие, как ты, и убегают, вдруг взорвалась Чинара, во все лопатки убегают, соскучившись по атале!
Вот среди таких, как я, еле сдержал себя, чтобы не повысить голоса, Маматай, и нужно вести по-настоящему разъяснительную работу, по-комсомольски
По-моему, Маматай говорит нужные вещи, поддержала его председатель собрания Халида Хусаинова.
Чинара не унималась, щеки у нее раздулись от гнева, тонкие брови застыли в изломе.
Здесь не детский садик: у каждого есть право поступать, как он считает нужным.
Право, конечно, есть, но Маматай запнулся и, обращаясь уже ко всем, продолжал. Может быть, кто-нибудь скажет мне, где сейчас те молодые ребята, что вместе со мной поступили на комбинат? Ушли куда глаза глядят. А вот у меня в отличие от вас, Чинара, душа за них болит, потому что я знаю, каково быть на перепутье А еще я хочу спросить лично вас, секретарь, почему вы назвали меня среди прогульщиков?
Ах вот чем дело? с язвительным, все понимающим смешком обвела всех присутствующих взглядом Чинара. Могу уточнить: за хулиганство.
Даже в этом, секретарь, вы не сочли нужным разобраться. Так вот я хочу хотя бы сейчас внести ясность: на меня напали, когда я вступился за наших же комбинатских девчат, голос у Маматая был сухой и серьезный, подчеркивающий всю официальность заявления.
Правильно!
Он говорит правду!
В зале начался такой шум, что Чинара чуть не сорвала голос, обращаясь к председателю:
Регламент! Соблюдайте регламент!
Но удержать в своей власти взбаламученный выступлением Маматая зал Чинаре было, уже не под силу. Много наболевшего и пережитого было высказано на этом собрании, это особо подчеркнул в своей речи представитель горкома комсомола. А при голосовании Маматая выбрали в новый состав цехового комитета.
* * *
В тот же памятный день к Маматаю приехал отец, старый Каип. Поглаживая седые вислые усы, он пристально всматривался в осунувшееся лицо сына. С тех пор как они виделись в последний раз, Маматай сильно изменился. И старик, обычно чутко настроенный на любое душевное состояние сына, теперь тщетно пытался угадать причины происшедших с Маматаем перемен. И Каип, обычно заводящий разговор издалека, сегодня начал его неудачно, напрямую явный знак стариковской рассеянности.
Стало быть, перешел на новую работу? нервно поглаживая усы, спросил он. А зарплата как, повысится?
Не знаю, уклонился от ответа Маматай.
Но старик не унимался. Он не понимал, как это можно легкомысленно относиться к такому вопросу.
Как это так, не знаю? Тебя переводят на новую работу, а ты не поинтересовался, какая будет зарплата! Что-то ты мудришь, сын, финтишь что-то.
Ата, сколько заработаю, столько и получу, уже гораздо мягче сказал обиженному отцу Маматай.
Так-то оно так, задумался над какой-то дальней своей мыслью отец, но как мне тебя понять, сынок?.. Ты живешь за тридевять земель от родного дома, один, бог знает как, и все, что дорого нам, тебе не интересно
Я сюда не за деньгами приехал, насупился Маматай, в душе его закипела обида. Человек должен найти свое место в жизни, свой стержень
Сынок, я не против, но все же Отец не умел говорить, не умел и убеждать.
Да, Каипу было трудно понять то новое, что появилось в его сыне, а еще труднее было смириться с мыслью, что он, Каип, напрасно старался, устраивая своего сына в институт. «Неустойчивые эти молодые, не хотят учиться, удрученно размышлял он над поступком сына. Был бы всеми уважаемым учителем, а теперь, вот тебе, пожалуйста, ушел в простые рабочие, да еще и не спроси ничего». Но нужно было не ссориться, а убеждать, и посему, почесывая свою давно поседевшую голову, он сказал не без ехидства:
Но если ты не бедный, может, поможешь нам?
Конечно, нахмурил брови Маматай, маме куплю платье, а тебе ичиги.
Ой-ой, часто моргая маленькими, прищуренными глазами, протестующе замахал руками старый Каип, и к чему они нам, эти наряды! Одежки и своей до конца дней хватит. Но вот, если есть у тебя деньги, то дай их лучше мне: я на базаре телят дешевых видел. Куплю одного
Еще теленка? удивился такой хозяйственной дотошности Маматай. Посмотри, отец, во что вы с матерью одеты! Спите под дырявым тряпьем. И все оттого, что в мыслях только одно, где бы и как прикупить домашней скотины.
Такой запальчивости и отпора старик не ожидал от обычно смирного Маматая и молчал, не зная, что возразить.
На другой день Каип упросил сына показать ему комбинат. Старик плохо спал ночью, размышлял о прихотливой судьбе своего первенца и уже под утро решил, что следовало бы посмотреть на то, к чему так быстро и крепко привязался сын.
Получив пропуск, Маматай привел отца в ткацкий цех. С улыбкой следил он за вконец ошеломленным отцом. Старый Каип, быстро-быстро что-то шепча себе под нос и с опаской поглядывая на бешено крутящиеся веретена, время от времени обращался к сыну:
Ух! Если посадить за прялки тысячу бабок, разве бы смогли такую уйму напрясть, сколько одна эта громадина! И, наклонившись к уху Маматая, хитро: Ой аллах Сколько же стоит одна эта штуковина?
Маматай рассмеялся:
Точно не знаю, отец. Но, думаю, не менее трехсот рублей.
Охо-хо, огорченно вздохнул старый Каип, каждая стоит, как хорошая породистая корова!..
И в его воображении тотчас возникла картина: большое стадо его, Каипа, коров бредет по косогору Ак-Кии.
В это время Маматай старался исправить стоящий без движения станок. Старику понравилось, как ловко, без боязни орудует его Маматай со станком. И тут же с невольной гордостью он подумал: «Как же это сын так быстро научился управляться с ним?» Но вскоре его внимание привлек натяжной ремень станка, и Каип переключился на него.
Вай-вай, смотри, сынок, какая подходящая кожа для стременных ремней Ты бы дал мне его
Каип был несказанно удивлен, что Маматай небывалое дело! решительно отказал ему, но промолчал. А Маматай еще больше расстроился
«И почему отец такой, переживал он, возвращаясь домой, почему норовит все тащить в дом? Себе, все себе. Жадные люди несправедливые».
А на другой день ранним, еще настоянным на прохладе утром старик засобирался домой. Маматай не удерживал. Каип, тщательно уложив свои покупки, на прощание не утерпел и высказал Маматаю свое отцовское слово:
Ну хорошо, сынок. Вижу, что даром ты свой хлеб не ешь, и, коль, хочется тебе быть здесь, я со всей душой не против. И все же не сердись, но деньги не транжирь, а копи, береги, собирай да храни, как люди хорошие говорят, по дуплам зубов. Нам с тобой надо копить деньги и разводить скотину.
Да зачем же, отец? удивился. Маматай.
Как это зачем? Глаза отца вынырнули, как мыши из норок, и тут же спрятались. Вот ведь ты какой неразумный. Что же ты собираешься всю жизнь бобылем коротать? Так и будешь вечно обнимать свои колени? А жениться надумаешь нужны будут деньги или нет? Вот то-то и оно Говоришь, рано тебе жениться? Нет, женить тебя мой первый долг перед шариатом. Или ты хочешь, чтобы я нарушил священные обычаи? Чтобы все, что я ем, оказалось макроо? И, приняв строгое молчание сына за одобрение, решил довести дело до конца. Послушай, сынок, понизил он голос почти до шепота, будто боялся, чтобы кто-нибудь не подслушал его тайну, я нашел тебе невесту из достойной семьи. У соседа нашего Мурзакарима внучка выросла, можешь мне поверить, не девушка, а загляденье. Да и Мурзакарим недавно сам намекал, что не прочь породниться.
Отец, что ты говоришь? взвился Маматай. Зачем это нужно?
Перестань, перестань, заботливо зарокотал голос Каипа. Знаешь ли ты, что эта семья знатная Сколько себя помню, они всегда считались самыми богатыми и именитыми в нашем кишлаке. Да только время такое, что стали они нам ровней А то бы и не глядели, хоть мы и кланялись бы до земли
Терпению Маматая пришел конец, он давно уже отвык от таких разговоров.
«Мурзакарим сказал так» «Велел сделать это» «Считает, что нужно сделать так, а не иначе», почти кричал Маматай. Отец, ты уже седой, ну хотя бы на старости лет сможешь жить, не оглядываясь на других?
Отец, и сын спорили еще долго, до хрипоты. У каждого была своя жизнь и по этой жизни правда. Так и расстались, убежденный каждый в своей правоте.
* * *
Маматай! услышал он вдруг женский голос, который не сразу узнал. И лишь когда в темноте стали вырисовываться очертания приземистой, расплывшейся фигуры, Маматай понял, что это Шайыр.
Подойдя к нему почти вплотную, Шайыр звонко рассмеялась.
А я и не знала, что ты прекрасно поешь и играешь на комузе, ласково дотронулась она до руки Маматая, зазывно растягивая слова. Представь себе, пока я слушала тебя, забыла обо всем-всем
Нет, я не певец. Так, найдет иногда, оправдывался он, но похвала была ему приятна.
Перестань прибедняться, Маматай. Сегодня никто не пел лучше тебя. Зашел бы, а?.. И комуз с собой прихвати, хотя бы для песен зайди добавила она с легким упреком.
Они остановились под уличным фонарем. Маматай смущенно посмотрел на нее. С того памятного дня они виделись лишь мельком, на бегу, на комбинате. Маматай, поздоровавшись, тут же отводил глаза, а Шайыр тоже не делала никаких попыток напомнить о себе.
Шайыр приоделась и накрасилась. В неоновом свете уличного, фонаря она показалась Маматаю даже загадочной и красивой. Ее грудной смех, нежный, зовущий запах каких-то хороших духов вызывали у Маматая смутное, далекое, но все же приятное чувство.