Решив так, я сразу успокоился.
Вечером в фанерную дверцу моей палаточной комнатки бесцеремонно постучали. Вошел Данилов, стянул шапку с жестких волос.
Собака на конбаза привел, сказал он, останавливаясь у порога, всех четырнадцать Петро наказал зайти к тебе. Смотри, чтобы кто опять не выпустил. Федор злой, может дверь открыть, замок сбить. Кормить нада собак перед дорога, иначе не потянут, исхудали совсем
Хорошо, спасибо, что предупредил, сказал я. Присаживайся, чаю выпьем.
Чай пить не буду, Данилов решительно мотнул головой и неожиданно предложилХочешь, каюром с тобой поеду? Петро сказал, что ты согласишься меня взять. Вернемся в затон, опять буду работать плотником, из затона не убегу. Так Петро велел сказать.
Предложение Данилова было таким неожиданным, что я не сразу нашелся, что ответить.
Гринь собирался ехать начал было я и осекся, поняв, что не то говорю. Коноваленко зря не посоветует.
Гринь сказал, чтобы ты меня взял каюром, я с ним сейчас говорил, сказал Данилов, глядя на меня спокойно и доверчиво.
Хорошо, решительно сказал я, едем. Поговорю с Кирющенко, чтобы тебя отпустили, Гринь в затоне нужнее. Помоги мне собак на ночь сюда перевести, вернее будет, как бы опять не своровали. Завтра с утра тронемся.
С псами спать будешь? недоверчиво спросил Данилов.
Что сделаешь!.. развел я руками.
XVIII
Через час «операция» была закончена. В тепле собак разморило, они попадали на фанерный пол, высунули языки, часто-часто задышали. Пол моей комнатки покрыл роскошный, разномастный ковер. Я сунул в печку кругляки и довольный своей предусмотрительностью улегся спать.
Проснулся я посреди ночи от ужасающей духоты и вони. Вскочил и, спасая свою жизнь, кинулся по собачьим телам к дверце в коридор. Вой, визг, стоны, рычание наполнили палатку. В комнатке началась всеобщая свалка, псы со сна вообразили, что кто-то нападает на них, и теперь беспощадно грызлись друг с другом. В коридор выскакивали жильцы соседних комнаток в кальсонах и трусах, чиркали спичками и кидались ко мне. Кто-то спрашивал, что случилось, кто-то тащил двустволку, ведро с водой, полено.
Не надо, сказал я, перекрикивая вопли и рыдания псов. Просто сейчас зажгу спичку, и тогда они опомнятся.
Как же ты войдешь к ним? воскликнул Пасечник. Они тебя растерзают. Ну-ка, дай сюда, он взял у кого-то двустволку и нацелился в звездную дыру в матерчатом потолке. Выстрел грянул у меня над ухом. В палатке разом наступила давящая тишина: молчали перепуганные псы, молчали оглушенные люди.
Давай, входи, сказал мне Пасечник, протягивая ружье его владельцу. Да скорей же, пока они не опомнились На тебе зажигалку Ты что, сам испугался, что ли? Лица на тебе нет.
Он рванул дверцу в мою комнатку и чиркнул колесико зажигалки. Робкий огонек осветил комнату и сгрудившихся у матерчатой стенки псов. Клыки их были беззвучно ощерены, глаза горели зеленым фосфоресцирующим пламенем.
Вы что, очумели? спросил Пасечник таким тоном, словно усовещивал людей. Что вы творите, обормоты проклятые? Ночь на дворе, люди спят, а вы тут развоевались. Скоты!
Хищный огонь в глазах псов померк, хвосты дружелюбно завиляли, клыки исчезли.
Вдруг Пасечник зажал нос, выскочил в коридор и захлопнул дверцу.
Вот и я там чуть не задохся, извиняющимся тоном сказал я. Понимаешь, вышел в коридор немного подышать
А они почему перегрызлись? спросил Пасечник.
Кто-то не без ехидства заметил:
Обиделись, должно
Мои соседи принялись хохотать, дрожа от холода и пританцовывая на полу. Псы почувствовали, что опасности нет, и в ответ радостно залаяли.
Забирай постель, иди к нам, сказал Пасечник, есть свободный топчан. Вдохни поглубже и врывайся к ним
Остаток ночи я провел в тепле и покое.
Утром отвел собак в палатку на конбазу, с меня было вполне достаточно одной кошмарной ночи. Договорился с Кирющенко о том что каюром у меня будет Данилов, приготовил к отъезду лыжи, одежду, сходил в магазин, запасся едой.
Сразу после работы еще раз отправился в юрту за протокой. Там был один Федор. Он сидел за столом перед керосиновой лампой с острым языком копоти на стекле. Пустыми глазами смотрел на меня.
Чего ты влез? спросил он. Ну, чего? сказал он громче и распрямил плечи. Мало тебе было один раз: из-за тебя все мы перегрызлись
Насчет собак неуклюже вымолвил я, сразу растеряв заранее приготовленные слова.
Тебе же выдали собак, так чего ты опять?
Когда вернусь от геологов, забирайте упряжку, корму достану постарался я побыстрее выложить свою идею.
Чего ты добрый такой? насмешливо воскликнул Федор. Чтоб совесть тебя не мучила, так, что ли? Может, за себя испугался? Надо будет, я собак возьму сам, у тебя не спрошусь.
Неужели так трудно подождать? спросил я, сдерживая себя.
Не буду ждать, сказал Федор. Привязался!..
Почему ты хочешь отсюда уехать? решившись, спросил я.
Федор вдруг крикнул:
Да уйди ты, слышь, не доводи Он хотел ударить меня, но как-то обмяк. Прогнала меня Наталья заговорил он устало и безразлично. Когда увидишь, скажи, что одна она у меня была на всем свете. Никого больше нету, ни единой души
За что она?.. спросил я. Может, помиритесь.
Федор тяжко вздохнул и уставился на меня горячечным взглядом.
Не суйся в те дела! сказал он с угрозой. Не твоего ума Скорый какой нашелся. Уйди отсель, а то я, знаешь, напоследок
Как я вышел из юрты, как перебрался через протоку, не помню. Прошел в свою палатку, прилег на койку, не раздеваясь, так же, наверное, и заснул бы, если бы не услышал, что кто-то царапается в фанерную дверцу комнатки. Встал, включил электрическую лампочку, открыл дверцу. В коридоре стояла Наталья, в лицени кровинки. Вошла, остановилась у двери.
Куда он едет, что будет делать?.. негромко сказала она.
Я был у него, он не хочет оставаться, сказал я.
Пойди к нему еще раз Про меня ничего не говори, толькочтобы из поселка не уходил. Важно это, я с ним должна поговорить когда успокоится. Пойдешь?
Да что же это такое?! воскликнул я. Что случилось? Он не говорит, ты молчишь
Она отрицательно покачала головой.
Не могу, не меня касается. Пойдешь?
Пойду. Успокойся, ну чего ты Я дотронулся до ее локтя.
Она наклонила голову и выскользнула из комнаты.
С утра я отправился к Федору. Дверь юрты оказалась распахнутой, внутри не было ни людей, ни вещей. Опоздал, ушли или уехали!
Я разыскал Гриня в конторке конбазы, спросил, не знает ли, куда они исчезли.
Уехали ночью с попутной подводой в Абый, сказал Гринь, сразу поняв, о ком я спрашиваю. Пришли, попросили, я разрешил.
С досадой ударил я кулаком по столу.
Эх, Гринь, что вы наделали! воскликнул я. Зачем отпустили? С Федором надо было поговорить еще раз
Я подумал, что лучше будет. И девушке, извиняюсь, спокойнее
Она знает?
Откуда ей знать? Ночью уезжали, один я встал проводить. Они вам поклон передали. Коноваленкотот понятно. От Федора, извиняюсь, никак не ждал.
Как же теперь с ней быть? проговорил я.
Опустился я на скамью около столика, кулаком сдвинул шапку на затылок, уткнулся лбом в кулак.
Вы, извиняюсь, не убивайтесь, с радисткой я сам улажу, сказал Гринь. Вам ехать надо, мало ли что у геологов может приключиться.
Она просила меня с Федором поговорить, сказал я. Надо было в тот же вечер, а я утра дожидался
Ничего бы вы с Федором, извиняюсь, не поделали, резонно возразил Гринь. Стал бы он вас слушать? Ни в жисть! И с радисткой не надо вам говорить, и с Машей не надо. Я, извиняюсь, влияние на ее имею, я с ей и поговорю, объясню, чтобы радистке все обсказала. Так-то лучше будет. Кирющенко наказал, чтоб я вас сегодня с утречка пораньше отправил. Данилов собачек налаживает, идите за вещичками и трогайтесь
В середине дня все было готово к отъезду. Нарты мы выкатили за поселок на берег озера в тальниковые залитые солнцем кусты, чтобы не позориться на людях, предвидя, что не так-то просто будет стронуть псов с места. На задке нарт лежал мешок с мерзлой рыбой, продукты и дорожные вещи. Я решил встать на свои лыжи и ехать на буксире, взявшись за веревочную петлю. Собакам будет легче и мне приятнее. Надел меховой комбинезон из собачьих шкур шерстью наружу, которому до сих пор не было применения, ушанку, темные очки от солнца. Данилову Гринь выдал меховую рыжую доху до пят. Собак мы выводили попарно и впрягали в лямки. Каждая пара считала своим долгом прежде всего подергать лямки. Убедившись в их прочности, псы чинно рассаживались на снегу и, навострив ушки, с явным любопытством следили за появлением следующей пары собратьев и их поведением в упряжке.
Провожал нас один Гринь. От всех других жителей поселка время отбытия мы держали в тайне.
Так что прежде требуется пробный забег организовать, сказал Гринь. Наперед станет ясно, кому всыпать Слазь, Коля, я с ими общий язык имею
Гринь скинул свою длиннополую шинель, остался во флотском кителе и, взявшись за передок нарт и качнув их, чтобы ослабить сцепление полозьев со снегом, протяжно крикнул:
Подь, подь, подь
Псы с любопытством повернули к нему головы и заулыбались, прижав ушки, покручивая носами и повиливая хвостами. Один только вожак, старый ездовой пес с широкой пятнистой грудью и сильными лапами, напрягся и рванул лямки.
Сейчас я с ими, извиняюсь, на другом языке побалакаю
Гринь оставил нарты и принялся ломать ветки тальниковых кустов. Собаки недоверчиво следили за ним. Но едва только он направился к нартам с пуком упругих ветвей в руках, как псы вдруг вскочили и, не разбирая дороги, рванулись вперед. Гринь успел схватиться за самый задок нарт и поволокся по снегу, оставляя за собой лоткообразную траншею. С разгона собаки и нарты врезались в тальник, лямки запутались в густых ветвях.
Вставая и отряхивая снег, Гринь сказал:
С тальниковых прутков память к им разом возвернулась. Теперь пойдутне угонишься. Хотя, конечно
Мысли своей на этот раз он не закончил.
Мы вызволили собак и нарты из кустов и приготовились к старту. Данилов встал у передка нарт, я взялся за веревочную петлю. Перед нами расстилалась слепящая гладь озер. Далеко впереди у самого горизонта темнела полоска тайги, на противоположном берегу. Хорошо стоять вот так в начале длинного пути, ждать ветра от быстрого движения, неизведанных далей, каких-то открытийна том берегу озера, за повотором дороги, за горным хребтом Хорошо!
Бывайте! сказал Гринь и пожал нам руки. В случае чего по задам их настегайте, деться им некуда, побегут, как миленькие. Вожака только не трогайте, я его давно знаю. Старик работает на совесть
Гринь навалил на нарты впрок для порки псов ветвей тальника, крикнул: «Подь, подь, подь»и погрозил псам кулаком.
Упряжка рванулась. Данилов едва успел повалиться на нарты, я раскатился на лыжах, и наш поезд вылетел на озерные, твердые, как камень, снежные заструги.
Легко было скользить на лыжах за собачьей упряжкой. Я чуть-чуть переступал с лыжи на лыжу и чувствовал по натяжению веревочной петли, что собакам легко. Нарты катились ровно, заструги убегали назад, и я наконец поверил в собачий транспорт. Хорошо, что выстоял, не упал в снег, когда собаки рванулись, хорошо, что дорога уносится и уносится назад и что собаки бегут дружно, и что молод и силен Хорошо!
Часть третья
I
По безлюдной улице многострадального, охваченного эпидемией Абыя среди плоскокрыших юрт мы промчались на полном ходу. Расспрашивать о дороге было не у кого и незачем. Данилов знал, как надо ехать к Аркале. Объяснял он мне по-своему, долго, я понял, что общее направление на юго-запад.
За Абыем потянулись туманившиеся в сумерках озера, перелески, болота с одинокими остро обрубленными деревцами, на которые были насажены побуревшие болотные кочкиуказатели пути. Солнце давно уже закатилось, горизонт тлел зловещем заревом, мороз крепчал. Ио чудо! собачки наши бежали дружной ходкой рысью, не сбавляя скорости ни на минуту, казалось, позабыв о недавних своих проделках, охваченные одним общим порывом: добраться к жилью, куда стремятся люди, где дадут поесть и где за ночь можно отдохнуть. Что еще могло заставлять их гнать и гнать? Я прятал подбородок в обындевевшем вороте мехового комбинезона, старался почаще переступать с лыжи на лыжу, чтобы облегчить собакам их работу и самому согреться, прогнать колющий спину холодок. Скорее, скорее! Пусть холодно, пусть темно и поверхность снега едва различима, надо ехать, пока бегут собаки. Да и где мы можем остановиться на ночь в тайге? Надо доехать до ближайшей охотничьей юрты, когда бы она ни встретилась: ночью, утром, днем
Упряжка помчалась с утроенной скоростью, и я, мгновенно освободившись от своих мыслей о дороге и нашей доле, выгибался и дергался то назад, то вперед, стремясь устоять на лыжах. Собаки вынесли нас на сумеречно-лиловое озеро с красно-бурой зарей у горизонта.
Раздали псам куски смерзшейся рыбы и вошли в юрту. Хозяева, поняв, что происходит около их жилья, ждали нас, на мороз им, видно, выходить не хотелось. На поду камелька под дымовым отверстием в плоской кровле горели только что брошенные в угли поленья, дерево едва занялось пламенем, старик якут подвешивал на цепь каган с оленьим мясом.
Желтое пламя горящих поленьев освещало юрту неверными бликами. Размаривающее первобытное тепло, источаемое поседевшими от пепла углями, клонило ко сну. И было безразлично, когда кончится наша дорога и кончится ли вообще, и какие люди рядом, и что делается в замороженной бескрайней пустыне Спать, спать, спать
Я очнулся от вопроса хозяина:
Какой твоя работа?
Он сидел около меня на «завалинке» и осторожно трогал за плечо. Проклиная любопытство старика, борясь со сном, я стал объяснять, что мы едем проведать геологов, не больны ли?
О, геолог! воскликнул якут и весь преобразился, морщинки у его глаз словно засветились, он нагнулся, заглядывая мне в лицо. Геолог нашел уголь-камень, быстро заговорил он. Дорога Аркала построят, совсем другой жизнь начнется. Ты начальник?
Нет, сказал я, так просто
Так просто не бывает. Доктор ты?
Нет. Политотдел, газета, невольно копируя неправильную речь старика, сказал я.
Так, с удовлетворением кивая, сказал старик. Эта газета? старик протянул мне листок нашего «Индигирского водника». Хороший самокрутка получается, простодушно сказал он. Сын, однако, делает самокрутка, на охота пошел. Я трубка курю Ой, уголь-камень нашел геолог, ой, дорога у нас построят
Откуда ты знаешь, что нашел геолог? спросил я. Был у геолога?
Нет, не был, далеко геолог. Сын твоя газета читал. Газета нам сказал
Ничего подобного в нашей газете написано не было. В одной из статей Рябова просто рассказывалось о задачах геологического отряда, о том, что геологи ищут уголь и, может быть, когда-нибудь найдут его. Я так устал, что у меня не было никакого желания объяснять старику его ошибку. Запах сварившейся оленины погрузил меня в состояние полного отупения. Только утром тепло юрты уже не казалось первобытным, дальнейший путь не представлялся пустынно-бесконечным. Все вокруги юрта, и старик, и тайганаполнилось каким-то сокровенным смыслом. Вот и сюда дошла наша газета и породила современную легенду
Перед отъездом я поставил на низенький стол банку со сгущенкой, буханку хлеба, пачку какао.
Зачем? спросил старик. В дорога продукта нужна.
Тебе тоже нужна, сказал я, спасибо за угощенье, за ночлег. Спасибо, что газету читаешь.
Человек без тайга нельзя. Человек без газета нельзя с такою искренней простотой сказал старик, что заподозрить его в лести было совершенно невозможно.
Я вышел из юрты сам не свой от охвативших меня чувств. Нужна наша газета, ох, как нужна. Повскакавшие со снега при моем появлении псы разом вернули меня к прозе жизни. На всякий случай я погрозил им кулаком в меховой рукавице. Они восприняли мой жест как недостойную шутку и принялись подвывать, выгибать спины и протяжно во всю пасть зевать, всем своим видом показывая, что им наскучило безделье. Пламенеющее небо подкрашивало сугробы кармином, солнце готово было выкатиться в тайгу.
Мы накрепко привязали к нартам наши вещи и мешок с мороженой рыбой. Я схватился за веревочную петлю, Данилов раскачал нарты, облегчая собакам первый рывок, и наш поезд помчался в синеющую даль озера. Скорей, скорей, скорей!..
К середине дня, когда сугробы в тальниковых кустах загорелись, как зеркала прожекторов, вдали показались горы. Затуманенные их грани едва возвышались над лиловой полоской тайги, тянувшейся по другому берегу озера. Горы были так далеки, что их можно было принять за серебристую нить облаков, за мираж, полоску тумана. Но все-таки это были горы, и едва я увидел их, все вокруг преобразилось. Я ощутил, как огромна равнина с озерами, по которой мы мчимся второй день. Огромна, но не бесконечна, ограниченная серебристыми горами И как долго нам надо еще ехать. Долго, но вот же виден конец пути