А вот этот гость был неожиданным. Он и в жизнь Страуда вошел неожиданно. Вошел и растоптал все. Страуд напрягся, точно зная, что ему грозит опасность. В дверях стоял Мужчина.
- Я не ждал тебя,холодно сказал Страуд.
Что поделаешь. Такова твоя судьба. Если бы тогда ты не был так молод, у тебя было бы больше знакомых и сейчас тебе бы не было так одиноко. Я не виноват, что круг твой так ограничен.
- Почему ты пришел? Ты мне не нужен. Ты не можешь меня любить.
Я пришел помочь тебе. Я всегда буду приходить и садиться против тебя. Увидев меня, ты почувствуешь ненависть, и ненависть придаст тебе силы. Ты освободишься от потребности быть любимым. И от своего себялюбия.
Тебе-то что за польза от этого ? Ты ведь тоже ненавидишь меня. Я не понимаю, не вижу твоей выгоды тут.
Ну да, лучше бы я тогда убил тебя. Но ты оказался находчивей... Ты жив, и поэтому ты в долгу передо мной. Если даже я самый последний подлец на этом свете, все равно ты мой должник. Ты раскаялся? Раскаялся. Твое раскаяние прямым или косвенным образом как-то ведь связано со мной, что, не так разве?
Что тебе надо? Давай короче. Я занят.
Занят?усмехнулся Мужчина.Среди четырех-то стен? Когда не знаешь даже, который час. Ты должен вернуть мне долг. Так, пустяки. Совсем гроши. Ты должен любить меня.
Я?опешил Страуд.Любить тебя?
Меня никто не любил. Только ненавидели и боялись. У меня не было друзей. И сейчас, как это ни парадоксально, я только с тобой связан. Кроме тебя, у меня нет никого.
Но ведь это мне нужна любовь!убежденно воскликнул Страуд.Это я у всех прошу ее, молю прямо.
А сейчас люби сам,потребовал Мужчина.
Я ненавижу. Ненавижу всех вас без исключения!
Но что есть твои открытия? Любовь. Ты своими открытиями ничего не выиграл. Потому что они гениальны и бессмысленны. Ладно, не огорчайся, все равно ты выгадал. Ты выгадал любовь.
Страуд долго молчал, про себя он даже восхитился сообразительностью этого типа, потом подавленно заметил:
Может, ты и прав. Конечно, прав. Но неужели именно ты должен был сказать мне эту истину?
Теперь ты видишь, мы нужны друг другу.Он сделал вид, что не замечает, что Страуд оскорбил его.Будь здоров, пока.
Минутку... Значит, мне не верить надзирателю?..
Что твои открытия только тебе служат, ты об этом?Мужчина презрительно махнул рукой.Да ведь он жестокий и невежественный человек, что он знает?!
Но и этот тоже не ушел, приблизился к матери и Гее, неподвижно стал рядом.
Надзиратель!..
Три недели карцера!
Нет, на этот раз ты ошибся,воодушевленно сказал Страуд.Слушай меня внимательно. Это я написал,похвалился он.Уж этого ты у меня отнять не сможешь!
Победа была почти что налицо. Ее близость была уже бесспорна. Еще немножко, еще капельку, и он освободится от своих видений. Бог свидетель, он все выбросит из окна. Даже последнюю рубашку. Лишь бы свести счеты, снять с себя бремя и начать все сначала, с ничего. Ведь это очень важно. Очень. Вернуть себе ту безмятежность, стать таким, каким он был, когда с чемоданом в руках впервые ступил в этот город.
И он начал декламировать:
Кто встретится мне, кто поздоровается,
Чье приветливое слово услышу?
Чье радостное лицо озарится
Дружеским теплом высоким?
Кто поцелует, кто зарыдает,
Кто засветится неподдельным восторгом,
Может быть, на свете где-нибудь есть такой,
Что живет в моей безрадостной жизни?
Может, в моем сердце, в песнях моих мрачных,
В словах, сказанных о моей душе,
Ямечта обманчивая кого-то далекого,
Брошенная в необманчивую мечту мира?
Может быть, живя в его мечте,
Я пою о его тревогах глубоких,
И кажется мне в тумане мира -
Я себя пою, свою жизнь одинокую?
Здравствуй, неизвестный, незнакомый друг,
Мир тебе, далекий брат,
Здравствуйте, завтрашние, нерожденные жизни!
Я по-братски и дружески
Приветствую вас с печальной улыбкой,
Мудрой улыбкой рассеявшегося тумана,
ушедшей тьмы!..
Есть такие стихи,бесстрастно сказал надзиратель.Давно написаны.
То есть как это?побледнел Страуд.Но ведь это плод бессонных ночей... Это во мне родилось, мое это... никому не отдам...
Говорю тебе, уже написаны. И автора могу назвать. Чаренц. Армянин по национальности.
Армянин?.. Что еще за армяне... никогда не слышал... А ведь я кончил всего три класса... значит, я и он одно и то же почувствовали... не зная друг друга...Он неожиданно улыбнулся, впервые каким-то полнокровным почувствовал себя, и неудача показалась ему мелкой и незначительной.Я не огорчен, надзиратель... Напротив... я давно не чувствовал себя таким счастливым...
Надзиратель направился к двери, крайне недовольный тем, что на этот раз ему не удалось разочаровать этого наглого самозванца-открывателя. Все равно, мстительно подумал он, силы его должны быть на исходе, он не посмеет больше идти против логики тюрьмы. Надзиратель немало бунтов перевидел на своем веку, и, хотя этот бунт по своей форме был вопиющим, он не сомневался, что долго это продолжаться не может.
Надзиратель, а надзиратель...
Ну что там еще?
Одну минуточку, умоляю...
Страуд полез под кровать, на четвереньках вылез обратно, держа что-то в ладонях. Надзиратель снисходительно улыбнулся, потому что Страуд держал в руках всего-навсего обыкновенного воробья. Но улыбка вскоре исчезла с его лица. Одиночная камера наполнилась птичьим гомоном.
Эту маленькую пташку... гляди хорошенько...с гордостью сказал Страуд,вылечил я. Она, умирающая, упала ко мне в окно... я ночи не спал, выхаживал ее как ребенка, все лекарства, которые ты приносил для меня, помнишь... те травы, которые я просил, помнишь... Я ее вылечил. Ты бессилен отнять у меня это... Я держу ее в руках, и это реальность... я и она... никто другой не мог ее вылечить. Я тебя посылаю в карцер, надзиратель. На этот раз я тебя посылаю.
Страуд понял, почему судьба улыбнулась ему. Дело в том, что годы подряд он сам все выбрасывал в окно, и вот наконец из того же окна что-то упало к нему. Как воздаяние, как талисман. Он и этот талисман отныне стали неразлучны. Тем более что талисман оказался живым существом.
Надзиратель был в самом деле невежественным человеком, но был таковым вне тюрьмы. В стенах же тюрьмы это был совершенно другой человек. Здесь он все понимал. Обязан был понимать. Сейчас он ошеломленно смотрел на Страуда. Деревянная и металлическая двери одиночной камеры распахнулись, стены исчезли, и камера заполнилась узниками, чьи восхищенные взгляды были направлены на сомкнутые ладони Страуда.
Запомните, ничтожные,торжественно провозгласил надзиратель,он станет ученым. Этот неграмотный несчастный человек. Смотрите, какие чудеса может делать тюрьма. Будьте счастливы, что вы носите эту одежду. Благословляйте тюрьму. Молитесь за меня!
Узники молча смотрели на надзирателя. Надзиратель испуганно отпрянул. Что-то смекнул. Не мог не смекнуть, на то он и был надзиратель.
Разойдись! Немедленно разойдись!внезапно заорал он.Каждому по месяцу карцера. За то, что были свидетелями. А твою птицу я сам собственными руками задушу. Не допущу, чтобы ты меня погубил. Ишь, чего захотел! И чтобы каждый щенок, каждая шваль недостойная могла меня упрекнуть, что я не смог ограничить человеческие возможности, не смог надеть на узника колодки, что я позволил, чтоб у меня под самым носом родился сопливый гений! И не думай, все равно я не обнажу головы перед тобой... пусть хоть весь мир преклонится перед тобой, ты все равно будешь склоняться передо мной...И он испуганно и трезво завершил:Да здравствует Алькатраз, виват король!
Узники бесшумно разошлись, вновь возникли стены камеры и двери, надзиратель вышел вон. Птичий гомон стих. Страуд, счастливый, утомленный, лег в постель. Мать, Гея и Мужчина осторожно, на цыпочках, приблизились к нему, укрыли его простыней, сами уселись возле кровати, съежились, стали стеречь его сон.
Глава четвертая
Первое время после коронации король работал день и ночьвносил изменения во все законы, учрежденные его предшественником, то есть его отцом. Но когда он заменил портреты отца своими, к его великому сожалению оказалось, что они, отец и сын, весьма похожи...
У него не было наследника, и это обстоятельство навело его на весьма своеобразный ход. Он панически боялся новейших идей и вообще всяких идей, и для того, чтобы уберечь себя от возможных бунтов, обеспечить спокойную жизнь до глубокой старости, он издал манифест, в котором говорилось, что после его смерти королевство автоматически станет республикой. Этот манифест дал гораздо больше результатов, нежели он предполагал. Король приобрел необычную популярность. Его почитали как основоположника будущей республики и сентиментально любили как последнего короля. Все это привело к тому, что он перестал править страной, уверенный в том, что инерция и министры сделают свое дело. Он увлекся философией и искусствами, потому что полагал, что из всех занятий это наиболее легкое и наиболее доступное. Так бы и жил он спокойно и беспечно до конца жизни, если бы не одно обстоятельство. Обстоятельство это нарушало его покой, преследовало на каждом шагу и относилось к разряду тех вопросов, которыми мог заниматься только он. И только он один и понял всю глубину вопроса и почувствовал всю таящуюся в нем опасность.
Это не обычный узник, ваше величество,докладывал первый министр.Он, можно сказать, без двух минут ученый. Лечит птиц в тюрьме.
Ученый? В тюрьме? Среди четырех стен?
Да, ваше величество, отрезанный от всего мира.
Значит, этот несчастный творит?озабоченно спросил король.А до тюрьмы у него не было подобных наклонностей?
Он кончил всего три класса. Тем не менее он станет выдающимся ученым, ваше величество. Надзиратель прислал мне донос. Его прогнозы всегда безошибочны.
Значит, что же получается?нахмурился король.Получается, что он... свободен.
Разрешите не согласиться, ваше величество. Он узник.
Глупец!Король впал в еще большее беспокойство. Он сам обрел свою свободу. Сам. Независимо от ваших законов и приговоров.
Случайность это была или опять несчастливая звезда Страуда, но король и узник были ровесниками. И даже больше: король вступил на престол именно в тот год, когда Страуд был арестован. Два этих совпадения, безусловно, сыграли определенную роль в дальнейшем их поединке.
Да ведь он пожизненно заключенный, ваше величество,успокоил короля первый министр и не удержался, обиженно буркнул:Уж хоть бы образованным человеком был, а то три класса...
Уничтожить! Немедленно уничтожить!Это было первое, что пришло в голову королю.Так, чтобы и следа не осталось.
Это невозможно, ваше величество. Вы лично даровали ему жизнь. Вы подписали прошение матери.
Если свободенуничтожить.
Ваша подписьзакон и святыня.
Я мог ошибиться.
Вы не могли ошибиться. Вы не имеете права. Вы король.
Значит, суд приговорил его к смерти, а я своей рукой даровал ему жизнь, так? Ликвидировать!
Ваше величество, будет скандал. Такие вещи не остаются в тайне. Как бы тихо мы все ни проделали. Тем более что эти постыдные заседания суда еще не забыты.
Выходит, он таким свободным и останется?с ненавистью сказал король.Ладно, не напоминай мне больше о нем.
Кабинет короля был маленьким, не больше десяти квадратных метров. Письменный стол, кресло, ковровая дорожка. На стене рядышком два флажкакоролевский и будущей республики. Флажок республики из предосторожности и деликатности пока назывался эскизом и существовал в единственном экземпляре.
Ну хорошо, поговорим немножечко о делах страны. Что с переворотом? Если не ошибаюсь, неделю назад готовился переворот.
Провалился, ваше величество.
Потому что бездарные...
Но слава всевышнему, раше величество, что провалился. Неужели вы недовольны?
Напротив, сейчас я снова самый счастливый король на свете.
Тогда в чем же дело?растерялся первый министр.
Но вы мои министры, черт побери!рассердился король.И я не потерплю, чтобы мои министры были настолько бездарны, чтоб не могли организовать какой-то паршивый переворот. Я всегда должен быть уверен в вашей силе.Потом спросил угрожающе:Послушай, скажи мне правду, ты ведь тоже был среди них?
Да, ваше величество,стал заикаться от страха первый министр.И сейчас глубоко раскаиваюсь и готов провалиться сквозь землю.
Напротив, ты выиграл в моих глазах. Наконец-то ты делаешься мужчиной,подбодрил король своего первого министра и дружески хлопнул его по плечу.А если бы я узнал, что ты был руководителем восстания, я бы обнял тебя и поздравил. Ну что у тебя еще?
На севере страны волнения, ваше величество.
Подавить. За один день. Но так, чтобы повстанцы не почувствовали. Не задевайте их достоинство. Еще? Нет, подожди минуточку...Он стал грызть ноготь на большом пальце, жест настолько некоролевский, настолько человеческий, что снискал королю большую популярность в народе.Этот неграмотный узник... этот новоявленный ученый... который развил деятельность в тюрьме... о нем что, уже известно?..
Да, ваше величество. Надзиратель полагает, что скоро о нем заговорит весь мир, а его прогнозы...
А тебе не кажется удивительным, что птицы залетают в тюремную камеру?прервал его король. Любопытно, не так ли? Весьма любопытно. Что будем делать, первый министр? Как поступим? Этот несчастный не дает мне покоя. Он стал расхаживать взад и вперед по кабинету. Он расхаживал из угла в угол и размышлял вслух, словно арифметическую задачу решал:Если в тюрьме творит, значит, свободен. Если свободен, значит, надо уничтожить. Если невозможно уничтожить и весь мир вскоре заговорит о нем...тут он на минуту замолчал, потому что сделал открытие.Значит, он наша гордость, первый министр, национальная гордость, и мы вынуждены сами дать ему свободу. Это единственный достойный выход.Король блестяще решил задачу, воодушевился собственным величием и сделался нетерпеливым.Найди повод, быстренько, убедительный повод... быстро, тебе говорят!..
Мать узника здесь и просит вашей аудиенции, ваше величество.
Мать узника?растерялся король. Что ж ты мне раньше не говорил?.. Нельзя ли не принять? Придумай что-нибудь. Скажи, что я ушел, что меня нет...
Но вы искали повод. Более удобного повода не найти, ваше величество.
Я не готов к беседе с ней,всполошился король.Если бы это был какой-нибудь король или министр, я бы как-нибудь выкрутился. Но я давно не имел дела с простыми людьми. На каком языке она разговаривает, она поймет меня?
В вашей стране один общий язык, ваше величество.
Как ?опешил король.Какой позор! При твоем попустительстве небось! Позор, полный позор. Ну ладно, об этом после поговорим. Скажи, пусть войдет.
Вошла мать Страуда, молча поклонилась и протянула королю прошение. Король никак не мог взять себя в руки и пытался не смотреть на нее. Поэтому он уткнулся в прошение, несколько раз подряд прочел одни и те же строки.
Мать прибыла из глухой провинции. Она села на поезд и, не доезжая километров пятьдесят до столицы, сошла, потому что решила оставшийся путь проделать пешком. Когда ее спрашивали, почему она так поступила, она серьезно отвечала :«Чтобы было время подумать, что королю говорить». В руках ее был маленький чемоданчик, все деньги, какие у нее были, она раздала нищим. Потом стала побираться сама. Да с такой легкостью, словно это бьщо ее привычным занятием. Обедала она раз в день и ела очень немного. Ночью спала в открытом поле, а утром засветло пускалась в путь. Это была уловка трусливого, несмелого человека. Она нарочно создавала на своем пути трудности и лишения, чтобы внушить самой себе, что миссия ее справедливая. И действительно, чем дальше, тем фанатичней делалась она. В конце концов вся эта бессмыслица родила в ней слепую веру, некую прямолинейную твердолобую непоколебимость. Как бы это ни показалось странным, сын был вроде бы даже и позабыт, как-то отступил на второй план. Она вообще шла воевать. Может быть, даже желая отомстить за неудачу, выпавшую в свое время мужу. Такая вот усталая, фанатичная и злая она дошла до столицы. В столице все это ей понадобилось, чтобы добиться одного: получить право свидания с королем. И когда это право было наконец получено и она предстала перед королем, это была прежняя обездоленная, безответная женщина, которая могла только плакать. И она заплакала.