Самый грустный человек - Перч Зейтунцян 5 стр.

Король растерянно смотрел на первого министра. Сейчас он был в самом деле очень и очень беспомощен.

Первый министр, подумай, что можно сделать, взволнованно сказал король.Это действительно хоро­ший случай. Я хочу отпустить на свободу сына этой жен­щины.

Это невозможно, ваше величество,ответил первый министр.Он совершил преступление. Преступление не мо­жет быть ненаказуемо. Если не будет лишения свободы, не будет и самой свободы.

Нашел время изрекать истины. Вызови министра справедливости.

Мать встревоженно переводила взгляд с короля на пер­вого министра и хотела понять, что у этого министра против ее сына. Так и не поняв этого, она спросила себя: почему же король на стороне ее сына? Оба эти обстоятельства показа­лись ей чрезвычайно подозрительными.

Не постучавшись в дверь, вошел министр справедливо­сти.

Послушай, сын этой женщины совершил убийство, но я хочу отпустить его на свободу. Как быть?

Никак, ваше величество. Это нарушение закона. А ес­ли нарушится закон, наказание, предусмотренное для выпу­щенного на волю узника, должен буду понести я как ми­нистр справедливости.

Ему двадцать лет только было,послышался голос матери.

Но разве это аргумент, мадам? Другого, более убеди­тельного аргумента у вас нет?

Мать покачала головой, ей показалось, она все сказала этой одной фразой.

Как же быть все-таки?искренне и озабоченно по­вторил король.Кто учредил этот закон?

Вы, ваше величество.

Опять я? Вызвать министра трудных случаев.

Явился, словно из-под земли вырос, министр трудных случаев.

Сын этой женщины совершил убийство, но я хочу от­пустить его на свободу. Как быть? Нельзя ли изменить закон?

Это невозможно, ваше величество. Закон может быть изменен в одном случае. Извините за дерзость... Если сме­нится король.

Я? Опять я? Вы что, сговорились все?

Это мой единственный сын,вновь послышался не­смелый голос матери.

Но разве это аргумент, мадам? Более убедительного ар­гумента у вас нет?

Мать покачала головой, так как была уверена, что уж на этот-то раз она все сказала.

Как же быть, как же быть ?взволновался король.Не понимаю, получается так, что я, король этой страны, не имею права делать то, что хочу? Допустим даже, что я не прав... Надо же, раз в жизни захотел сделать доброе дело и вот...И он рассерженно закричал на первого мини­стра :А если б захотел сделать что-нибудь плохое, небось получилось бы ?! Сколько зла, подумать, совершили мы с то­бой! Помнишь, как мы отравили моего кузена? А моего ку­ма?! Ты убил его! Не бледней, не бледней, по моему приказу и убил. Король свою вину на другого не перенесет.И он еще громче заорал:В бассейне, самым гнусным образом! Ты ведь не можешь сказать, что забыл это! Похороны, прав­да, были пышные. И кто нам тогда помешал? Кто схватил нас за руку, кто сказал: «Что вы делаете?» Вызвать мини­стра особо тонких дел!

Явился министр особо тонких дел. Мать, несмотря на тер­завшую ее боль, с любопытством наблюдала этот парад ми­нистров. Чудовищное признание короля не настроило ее против него. Напротив, король понравился ей еще больше.

Сын этой женщины... словом, ты понял меня. Что можно сделать? Так, чтобы не причинять вреда министру справедливости, ну и, разумеется, чтоб ваш король остался на своем месте.

Есть только один выход, ваше величество,ответил министр особо тонких дел.Поскольку наша страна разделена на пятьдесят штатов, удобнее было бы изменить закон толь­ко в одном штате, то есть в том самом, в котором проживает мой король и вышеупомянутый узник.

Ну вот!обрадовался король.Слава богу, наконец-то нашелся человек, который готов пойти мне навстречу. Весьма тебе благодарен.

Это мой долг, ваше величество, вы платите мне за это жалованье.

Сам же и займешься этим вопросом.

Мать в этой ситуации больше даже за короля обрадова­лась, чем за сына. Сейчас она была ярой его поклонницей. Такой молодой, такой красивый и настолько король! Она мысленно сравнила с ним сына, сравнение оказалось не в пользу сына. «Что же это ты?»пожурила она его про себя.

Ваше величество, к сожалению, мне тут нечего де­лать,сказал министр особо тонких дел.Дело в том, что мое предложение, которое вы так высоко оценили, невоз­можно провести в жизнь.

То есть как это?..удивился король.

Для этого вы должны упомянутый штат уступить ка­кой-нибудь другой стране. Закон в штате может измениться только в том случае, если какое-нибудь другое государство захватит этот штат. Правда, потом мы можем отвоевать его обратно.

Уступить штат!покраснел от возмущения король. Что это еще за шуточки!

Шуточки? Но ведь эы всегда подчеркивали мое пре­имущество как министра, указывая на то, что я начисто лишен чувства юмора. Что же касается моего нового предло­жения, его тоже невозможно осуществить, так как наши соседи... наши соседи все без исключения слабые страны. Мы ведь не можем уступить штат слабой стране. Это подорвет наш авторитет. Следовательно, нам надо выбрать какую-нибудь из этих стран и укрепить ее, сделать мощной. А это нам влетит в копеечку, ваше величество.

И в таком случае получится, что мы уступаем штат сильному государству?опасливо поинтересовался первый министр.

Но это тоже подорвет наш авторитет. Мы будем выну­ждены тут же пойти войной на эту страну, что также влетит нам в копеечку.

Это и есть переворот!в бессильной ярости заметался король.Вы все против вашего короля. Я и не знал, что вы давно уже свели счеты со мной. Вы что, с ума все посходи­ли?Он вдруг замолчал и*своим династическим чутьем по­чувствовал, что настала решающая минута. Если он даст им сейчас послабление, они запомнят это и когда-нибудь ото­мстят. И как это ни парадоксально, отомстят именно за то, что он не смог высоко держать свою королевскую честь. И он деловито спросил:Сколько человек решено было от­пустить в последнюю амнистию?

Восемьдесят одного, ваше величество.Глаза у перво­го министра заблестели, потому что он уловил какую-то перемену в голосе короля.

Пожизненное заключение всем!почувствовав нако­нец себя в своей стихии как настоящий король, приказал он.Скольких человек решили освободить от виселицы и приговорить к пожизненному заключению?

Восемнадцать, ваше величество,ответил первый ми­нистр, любуясь своим королем.

Вздернуть всех!

Слушаюсь, ваше величество,сказал первый ми­нистр, гордясь тем, что король снова страшен.

Мать тоже мысленно подбадривала короля. Он был прав, во всем прав, прав и тогда, когда считал, что этим арестан­там не следует даровать помилование. Так, значит, им и надо. И хотя сама она была здесь с подобным вопросом, но почему-то никак не связывала свое дело с происходящим. Она тоже гордилась этим молодым и решительным королем.

Без вызова, один за другим вошли удалившиеся было министр справедливости, министр трудных случаев и министр особо тонких дел. Вошли и вытянулись в струнку.

Слушаюсь, ваше величество,трезво и испуганно ска­зал министр справедливости, испытывая величайшее удо­вольствие от собственного страха.

Слушаюсь, ваше величество,трезво и подавленно сказал министр трудных случаев и подумал, что всегда, во всех ситуациях он грудью встанет на защиту своего короля.

Слушаюсь, ваше величество,трезво и трепеща от страха, сказал министр особо тонких дел и пожалел, что весь министерский кабинет не наблюдает их унижения.

Вы свободны,пренебрежительно сказал король ми­нистрам.

Это я во всем виновата...вдруг послышался голос матери.Если б я смогла вовремя оградить сына...

Ну что это за аргумент, мадам?удивились ми­нистры. Более серьезного аргумента у вас нет?

Мать отрицательно покачала головой и подумала, что они правы, правы с самого начала... И зачем только она прошла пятьдесят километров пешком.

Разрешите хоть повидать сына, ваше величество, сказала она, когда осталась наедине с королем.

В другой раз не говорите, что это вы виноваты,мяг­ко, как вначале, улыбнулся король.Если будете настаивать на этом, вас тоже арестуют. И не говорите, что это я вас предупредил...

Могу я видеть своего сына?..

Сейчас что-нибудь придумаем,шепотом сказал ко­роль.Только чтоб никто не узнал. Обещайте, что это оста­нется нашей с вами тайной.

Он приподнял ковер, под ним на дощатом полу был ква­дратный люк. Король открыл деревянный люк, и внизу по­казалась одна из камер-одиночек Алькатразской тюрьмы. Ко­роль лег на пол и стал смотреть в щелку.

Как его звать?спросил он мать.

Боб.

Боб, а Боб...шепотом позвал король. Послышался скрип кровати, и под люком возник человек.А ну принеси лестницу...тихо сказал король,вон она, в углу.

Страуд принес лестницу, прислонил к люку. Король паль­цем подозвал мать. Мать с осторожностью спустилась по лестнице и очутилась у сына на руках.

Боб... как же ты похудел... мальчик мой... и небри­тый... Два обстоятельства, которые мать не могла не заме­тить с первого же взгляда. И дальше вопрос, который ее тревожил и который надо было первым делом выяснить:Тебя тут не бьют, Боб?..

Нет, ма, что ты говоришь!засмеялся Боб.

А голодом не морят?..

Да нет же, ма, почему должны морить голодом?

Будь всегда послушным, слушайся их, Боб... если бу­дешь так себя вести, может, пожалеют, отпустят... слышишь, сынок...

Она враждебно, осуждающе оглядела стены, увешанные клетками, в которых щебетали различные птицы. Житейский опыт и любовь подсказали ей, что именно это и есть знак не­покорности сына. Еще что выдумал, подумала она, какие-то дурацкие птицы, зачем ему все это...

Не беспокойся, ма... Расскажи лучше о себе...Страуд все еще не мог прийти в себя.Как ты?.. Ноги не болят больше?.. Как соседи поживают? По вечерам опять заходишь к ним? В карты играете по-прежнему? Ты всегда проигры­вала, ма... и все равно продолжала играть.

Боб, это правда, что тебя не бьют?..

Э, ма... а помнишь, как ты меня лупила?

Один только раз, Боб...

Я не хотел идти в школу... Сказал, что палец болит. Ты перевязала на ночь палец, и я, счастливый, заснул. Утром ты спросила меня: «Ну как палец?» Я схватился за палец и застонал, а ты меня хорошенько отколошматила и отправила в школу. Потому что ночью ты сняла повяз­ку с моего пальца и перевязала тот же палец на другой руке.

Мать с сыном засмеялись, им обоим хотелось бы, чтобы у этой истории было побольше деталей.

А как это случилось, Боб?..вдруг сделалась серьез­ной мать.Ну, это...

Не надо, ма. Зачем тебе, какая польза от этого?

Верно, верно, не надо,как-то рассеянно сказала мать.А правда это, до меня дошло, будто из-за какой-то женщины ?

Приблизительно,уклонился от ответа Страуд.

Боб, а ты не женишься на ней?забеспокоилась мать, и в глазах ее показалось что-то недоброе.

Нет, ма... уже невозможно... Тот человек между нами... если мы женимся, мы возненавидим друг друга...

Значит, не женишься ? Слава богу,обрадовалась мать.Ты даже не знаешь, как меня успокоил. Словно ка­мень с души упал.И она серьезно добавила:Мы поды­щем тебе хорошую девушку.

Мадам, поторапливайтесь,сказал король, который, лежа на полу, наблюдал за ними в щель.Ко мне могут при­йти. Неудобно. Что подумают?

Свидание показалось матери очень коротким. Она никак не предполагала, что попадет сегодня к сыну, и ничего для него не взяла с собой.

Да мне ничего и не надо, ма...

Погоди, погоди...Она панически стала рыться в кар­манах, вывернула их, собрала всю мелочь и сунула Страуду в руку.Обижусь, Боб, так и знай, что обижусь, не отказы­вайся...Потом скинула обувь, сняла черные носки, протя­нула их Страуду.Молчи, бери и не разговаривай. Наде­нешь, когда будет холодно. Какое еще стыдно, никто не увидит.Она сняла с головы платок, протянула сыну,пригодится, мало ли. Она дала ему свои варежки, носовой платок, маленькое зеркальце, расческу. Больше у нее ничего с собой не было. Страуд не мог противиться и только улыбался.

Поторопитесь, мадам.

Ма, кто это там говорит?

Это наш король,шепотом сказала мать.

Какой король?удивился Страуд.

Наш... мой и твой.

Страуд, опешив, посмотрел вверх. Король улыбнулся ему в щелочку и помахал рукой.

Это я, Боб, твой король. Не думай обо мне плохо. Я виноват, знаю. Ты на моей совести... ведь я отец тебе. Я всем отец. Ах, если бы твоя мать сумела вовремя оградить тебя. Если б ты не бродяжничал всю жизнь. Но все эти «если» в конечном счете бьют по мне... Да, да, это все моя вина.

Нет, ваше величество,вздернув голову, трезво ска­зал Страуд,у нас с вами ничего общего. Вы сами по себе, я сам по себе. Это именно так. Виноват тот Мужчина.

Тот Мужчина я.

Вы знали его?

Нет, конечно же нет. Ну ладно, помоги матери подняться.

Страуд и мать обнялись. Мать со слезами на глазах, босая, держа в руках туфли, поднялась по лестнице. С последней ступеньки, что-то вспомнив, она обернулась:

Боб, ради бога, перестань возиться с этими птицами... Это может рассердить их... будь скромным, будь по­слушным...

Люк закрылся.

Страуд, задрав голову, смотрел на знакомый потолок и пытался понять, где же щель от люка.

Я обо всем позабочусь,говорил наверху король мате­ри.Найму самых знаменитых адвокатов, приглашу из-за границы. Сначала все расходы возьмете на себя вы, а когда у вас не останется ни гроша и вы достигнете степени нищен­ства, я приду вам на помощь. Я знаю, у меня нет права ли­шать вас акта материнского самопожертвования. С моей сто­роны это было бы нечутко...

Ваше величество... но почему так получилось... почему вы не смогли ничего сделать?Она зарыдала, в эту минуту ей было жалко и себя, и сына, и умершего мужа, и коро­ля.Какой же вы после этого король...

Понимаю, понимаю,искренне вздохнул король,но именно в этом наша сила, в демократии. Век тирании про­шел. Давно прошел, мадам.

Он взял мать под руку и проводил ее до дверей. Потом вернулся, встал прямо там, где был люк; внизу еще виднел­ся Страуд. Король прислушался.

Мама... я боюсь... не оставляй меня одного...

Кажется, мои расчеты оправдались...пробормотал король.

И король снова стал решать в уме арифметическую зада­чу: если этот неграмотный узник творит, значит, он свобо­ден, если свободен, значит, надо уничтожить, если невоз­можно уничтожить, если так и так весь мир вскоре должен услышать о нем, значит, он гордость, национальная гордость, значит, надо освободить...

Расчеты были верные...Король томно развел рука­ми.

Потом поднял занавес и прошел в другой кабинет, чрезвычайно просторный, ошеломляюще роскошный. На сте­не красовался один-единственный флажоксимвол коро­левства, и, что самое главное, здесь было полным-полно стульев.

- Фактография

Пернатое семейство Страуда росло день ото дня. Человек этот, приговоренный к пожизненному безделью, не имел ни секунды свободного времени. Он выкармливал птенцов, на­блюдал за их повадками и даже обучал птиц различным трюкам. Это было поистине чудо: в искусственных усло­виях, в тюрьме, птицы размножались, давали потомство. За один год число канареек достигло пятидесяти. Страуд по­просил передать канареек его матери, с тем чтобы она прода­ла их и выручку взяла себе. Ежедневно, ежечасно, ежеми­нутно Страуд наблюдал за своими подопечными. Теоретиче­ские познания, почерпнутые из книг, он незамедлительно применял на деле. Когда одна из птиц погибла, Страуд осколком разбитой бутылки и ногтями произвел вскрытие и ознакомился с анатомическим строением птицы. Постепен­но Страуд изменился, стал неузнаваемым. Его единственным желанием было учиться, постигать тайны природы, изучать животный мир и причины его многообразия. И чем больше он узнавал, тем более несовершенными считал свои позна­ния. Тюремный библиотекарь с удивлением отметил, что за эти годы Страуд проштудировал около десяти тысяч книг. Однажды Страуда постигло несчастье. Птицы его одна за другой стали болеть и умирать. Страуд при помощи книг определил у них злокачественную лихорадку. Его ужаснуло описание этой неизлечимой болезни. Все совпадало. Точка в точку. С большими трудностями он получил из тюремной больницы кое-какие лекарства и стал составлять различные смеси из них, все время меняя дозы. Он проделывал опыты над умирающими птицами, чтобы спасти остальных, еще не заболевших... После долгих и неудачных попыток ему нако­нец удалось спасти одну птичью жизнь. Он не верил, что на­шел средство борьбы с неизлечимой болезнью, то есть от­крыл лекарство, над которым ученые всего мира тщетно бились десятки лет. Открытие это имело колоссальное значе­ние не только для орнитологов, но и для хозяйства страны, для его государственного бюджета. Страуд написал о своих опытах книгу, следом еще одну, затем третью. Книги эти ста­ли известны в Советском Союзе, Англии, Франции, Голлан­дии, Бельгии, Японии, Австралии и сделались необходимым пособием для орнитологов. Они были изданы даже по систе­ме Брейлядля*слепых. Страуд ничего не знал об этом. Он узнал про все это через много лет. К тому времени он напи­сал еще несколько книг и являлся крупнейшим авторитетом в области орнитологии. Ему позволено было переписываться с отдельными учеными и научными обществами. Единствен­ное условиеникто не должен был знать, что адресатуз­ник. Корреспонденция прибывала по адресу: абонементный ящик 7, до* востребования. Он получал со всех сторон при­глашения и хранил упорное молчание. Впоследствии, много лет спустя, когда тайна всемирно известного орнитолога бы­ла раскрыта, все задавали один и тот же вопрос: как смог полуграмотный узник с трехклассным образованием обрести славу мирового ученого, несмотря на то, что был поставлен в такие условия, когда вообще исключается любая возмож­ность достичь чего-либо? И все, словно сговорившись, дава­ли одно и то же объяснение: всю свою любовь к жизни он выразил посредством птиц.