К семнадцати годам Леля похорошела до того, что стала, по словам Севы, опасна для окружающих.
С тобой невозможно ходить по улицам,уверял Сева.Все смотрят.
Леля отмахивалась от него:
Да ну тебя, ты уж выдумаешь...
У нее было немало своих сложностей, в которых никому не желала признаваться. Первая сложностькуда идти учиться дальше? Особых способностей и наклонностей к чему-либо не было, самое лучшееудачно выйти замуж за какого-нибудь выпускника МГИМО, уехать с ним за границу, повидать другие страны, потом приехать обратно, домой, разодетой и обольстительной, так, чтобы все кругом ахали...
Но выпускники почему-то не попадались ей. Все подруги и приятели собирались учиться дальше, кто куда, правда, иные работать.
Леля подумала и решила также устроиться на работу. Надежда помогла: порекомендовала ее в деканат своего института. Леля стала секретарем деканата.
Поработаешь, приглядишься что к чему, может быть, следующей осенью поступишь в институт на первый курс,говорила Надежда.
Леля вяло соглашалась с нею:
И так может быть.
Даже вполне может быть,уверяла Надежда.Ты только не ленись, приглядывайся к учебному процессу, погляди вокруг себя, шире раскрывай глаза, тогда больше увидишь...
Леля после рассказывала:
Все меня учат. Надежда Ивановна туда же: раскрой глаза, больше смотри, что же она-то сама глаза закрывала, когда ее ненаглядный муженек ушел в загул?
Мария Артемьевна выговаривала ей:
Так нехорошо говорить.
Но Леля в ответ разразилась слезами:
А талдычить одно и то же хорошо? Я же никого не прошу наставлять меня на путь истинный.
Потом появилась вторая, самая большая сложностьЛеля влюбилась в женатого тридцатипятилетнего отца семейства.
Познакомилась она с ним в электричке, когда ехала на день рождения любимой подруги Симочки Верзиловой.
Был июнь, солнце палило уже по-летнему, стояла жара, и Леля с удовольствием думала: «Вот приеду, возьму полотенце ина пруд...»
Симочка жила в Тарасовке, неподалеку от ее дачи раскинулся большой пруд, на берегутенистые деревья, трава густая по пояс...
Даже думать обо всей этой благодати в жару было отрадно.
Леля вышла на площадку вагона, смотрела на мелькавшие мимо поля и перелески.
Выходите в Мытищах?спросили ее.
Нет,не поворачивая головы, ответила она.
Жаль.
Леля обернулась, глянула: кто сказал?
Он стоял позади неесмуглый, немолодой, седеющие прямые волосы, угольно-черные глаза и брови.
Подумала лениво:
«Такие вот смуглые мгновенно загорают...»
Он не сводил с нее своих пронзительно-черных глаз.
Жаль,повторил он.
Почему жаль?спросила она.
Мы бы сошли вместе.
Она и сама не могла понять, как это у нее вырвалось:
Возьмите и поезжайте дальше.
Куда же?с готовностью отозвался он.
Куда-нибудь...
Вы куда едете?
В Тарасовку.
Тогда и я с вами в Тарасовку.
Они вместе сошли с поезда, дощатый перрон как бы плавился на солнце и пах согретой солнцем смолой и хвоей.
Смуглый человек слегка касался Лели плечом, он был ненамного выше ее ростом. Глянул на Лелю, улыбнулся, зубы ровные, белые, лицо сразу же стало моложе, добрее.
«Ему идет улыбаться»,подумала Леля. Ответно улыбнулась:
Нам далеко. Не устанете?
Разве я такой уж слабак с виду?
Она засмеялась:
Нет, не такой. Просто вы...Она засмеялась.
Старый?
Ну, не старый, пожилой...
Он спросил:
Сколько вам лет?
Скоро двадцать один.
Мне почти в два раза больше, через четыре месяца тридцать шесть.
А мне через семь месяцев двадцать один.
Стало быть, поскольку вы хоть немного, но уже ближе ко мне, выходит, не такой уж я пожилой...
Не такой,согласилась Леля,
Так они шли, перекидываясь словами, словно мячом, он кинет словоЛеля подхватит, она кинетон поймает...
Необычное чувство владело Лелей: он отличался от всех тех мальчишек, которые окружали Лелю,они либо петушились, стремясь так или иначе «повытрющиваться» перед нею, как выражалась Мария Артемьевна, либо, смущаясь, молчали и только таращили на нее глаза.
А этот был раскованный, непринужденный. Чувствовалось, что он не притворяется, не манерничает, не играет неприсущую ему роль. Он такой, какой есть.
Они дошли до Симочкиной дачи.
Идемте,позвала Леля.
А удобно?
Вместо ответа она потянула его за рукав.
Симочка, полная, вся как бы налитая, на щеках яркий румянец, даже шея розовая, сидела на террасе, ела клубнику, политую молоком.
Увидев Лелю с незнакомым мужчиной, удивленно расширила глаза.
А ты раньше всех,сказала.
Познакомься,сказала Леля,это... Вдруг засмеялась:Слушайте, а я ведь не знаю, как вас зовут...
Григорий Сергеевич.
А я Леля. Это моя подруга Симочка.
Он пожал руки, сперва Леле, потом Симочке.
Поздравьте меня,сказала Симочка.Сего дня я родилась.
Григорий Сергеевич развел руки в стороны:
Поздравляю, конечно, но, если бы я знал...
То что было бы?спросила Леля.
Я бы подарил вам что-нибудь такое...
Что же?не отставала Леля.
То, что вам бы понравилось,он пристально смотрел на Симочку.
Леля внезапно ощутила укол ревности. С невольной неприязнью оглядела Симочку: оживилась, толстая дура, глаза щурит, словно патоки наелась, головой крутит туда-сюда...
Я еще не успела привести себя в порядок,произнесла Симочка, быстро взбивая кудряшки надлбом.
Давай приводи,сказала Леля,а мы с Григорием Сергеевичем пойдем пройдемся...
Только ненадолго,крикнула Симочка вдогонку.
Они гуляли по окрестным улицам, выбирая места попрохладнее. Леля искоса посматривала на него. Потом не выдержала, спросила:
Вам Симочка нравится?
Кто?переспросил он.
Ну, моя подруга, та, к кому мы теперь приехали...
Как-то не думал об этом,ответил он, и слова его, словно медом, обволокли сердце Лели.
Приехали остальные гостидевчонки и парни, кто-то привез переносной кассетный «маг», на весь сад зазвучала спотыкающаяся поп-музыка.
Bсe танцевали кто что хотелшейк, твист, манки. Григорий Сергеевич стоял на одном месте, держа Лелю за руку.
Умеете танцевать?спросила Леля.
Танго еще туда-сюда...
А я все умею...
Окликнула Алика, давнего ее поклонника, вместе с ним проучилась в школе все десять лет, подбежала к нему:
Давай?
Он кивнул.
Ипошло!
В самый разгар веселья Григорий Сергеевич подошел к Леле. Совсем тихо, почти шепотом, произнес:
А что, если мы смоемся отсюда?
Яза,обрадовалась Леля.
Только так, чтобы никто не заметил...
Само собой, а то наша Симочка начнет уговаривать: останьтесь да посидите, пообедаете...
Мы пообедаем в Москве,сказал он.
Они незаметно приблизились к калитке, тихо открыли дверцу и, взяв друг друга за руки, припустились бежать.
Добежали до леса, оглянулись: нагретая солнцем блаженная тишина, рыжая хвоя под ногами, изредка пролетит птица, усядется на дерево, снова взлетит...
Хорошо здесь,сказал Григорий Сергеевич.
Леля кивнула:
Грамотный лес.
Грамотный?удивился он.Что это значит?
Значит, отличный, лучше не бывает.
Он пожал плечами, вздохнул.
Почему вы вздыхаете?
Уж очень между нами большая разница. Я и в самом деле чувствую себя сейчас стариком.
Бросьте,сказала Леля, ей стало жаль его.Мама говорит, что мужчины биологически моложе, чем женщины.
Пошли быстрее,сказал он, глянув на часы,нам еще долго ехать.
Они пообедали в шашлычной на Ленинградском проспекте, побывали на бегах, ничего, разумеется, не выиграли. «Это к счастью,заметил Григорий Сергеевич,полная гарантия, что эта зараза не засосет».
После пошли в кино, смотрели старый-престарый фильм «Утраченные грезы», в главной роли очень красивая итальянская актриса Сильвана Пампанини. Леля видела этот фильм чуть ли не три раза и все-таки не могла не прослезиться, глядя на то, как страдает прекрасная Анна Дзакео, которую так старательно обманывали все встречавшиеся ей мужчины.
Григорий Сергеевич сидел рядом. Не пытался прижиматься к ней, не лез целоваться, как мальчишка, еле дождавшийся темноты.
Леля всхлипывала и думала: «Наверно, я ему не очень нравлюсь...» И от этой мысли еще больше хотелось плакать.
Когда они вышли из кинотеатра, был уже вечер, горели фонари, небо было темно-синим, загадочным.
Почему вы такой грустный?спросила Леля.Вам тоже жалко ее?
Кого жалко?
Ну, эту, Сильвану, или Анну, как ее, Джакео.
Он остановился, положил руку ей на плечо.
Наверно, я и в самом деле стар,сказал.Для тебя стар...
Лицо его казалось усталым и скорбным в свете фонарей.
Леля почти закричала:
Нет, вы не старый!
С того дня началось...
Утром она ждала, когда он позвонит, на каждый звонок кидалась первая, хватала трубку, говорила изысканно:
Алло, слушаю...
И ужасно злилась, когда спрашивали не ее, а кого-то из соседей.
Нервничала, бегала из комнаты в коридор и обратно, должно быть, он звонит, а у них занято...
Потом он дозванивался.
Она говорила блаженно, с отрешенным видом глядя перед собой:
Я на работу. Буду там через полчаса. Да, жду непременно...
И убегала на работу. И вздрагивала, когда там звонил телефон, так же, как и дома, бросаясь на каждый звонок.
Обычно он ждал ее после работы. Они уходилиили к его приятелю, или, если к приятелю нельзя было, в кино, кафе, просто погулять.
Приятельчудесный человек, обладающий странным именемАрдальон. Леля называла его Ардальон-Медальон, жил один в однокомнатной квартире.
Едва лишь Григорий Сергеевич и Леля входили в дом, как он срывался, немедленно уходил.
Леля неискренне говорила:
Куда вы, останьтесь, посидите с нами...
В ответ хлопала входная дверь. И они оставались одни, совершенно одниона и Гриша. И больше никого в целом мире.
Она знала о Грише все: женат, имеет десятилетнего сына. Жена на два года моложе его, ей тридцать четыре.
Леля допытывалась:
Она красивая?
Ничего,отвечал он.
Ну, какая она, опиши?
Не умею описывать, лучше покажу тебе карточку.
Однажды принес фотографиижена и сын. Женахуденькая, узкоплечая, Леля с удовольствием отметила: решительно некрасивая, нос картошкой, рот большой, возле рта морщинки.
Ничего удивительногоуже пожилая, тридцать пятый год. Сын похож на нее, некрасивый, большеротый, а глаза в отца, должно быть, тоже черные, с голубыми белками и тоже, надо думать, легко вспыхивают, загораясь гневом ли, радостью, и легко гаснут от грусти или обиды...
Леля долго разглядывала карточку, пытаясь понять, какая же она была, его жена, в молодости, за что он любил ее...
Так и не поняв ничего, отдала карточку обратно. Спросила:
Она злая?
Вот уж нет.
Скупая? Мелочная? Лживая?
Да ты что!возмутился он.Почему ты считаешь, что у меня должна быть не обычная женщина, а исчадие ада?
Тогда скажи, она добрая?
Да, очень.
Умная?
Бесспорно.
Вот оно что...
Леля улыбалась, спрашивая как ни в чем не бывало, а самой казалось, будто по стеклу идет. Босыми ногами. Ничего не поделаешь, жена у него умная, добрая и еще, по его словам, хорошо воспитывает сына.
Верная и преданная.
И труженица, всегда занята делом.
Каждое его слово било ее в упор.
«Он уважает жену, даже гордится ею,думала Леля.Он никогда не скажет о ней ни одного дурного слова, может быть, все-таки любит, несмотря ни на что, любит и уважает?»
В то же время сама Леля не могла не уважать Григория Сергеевича за то, что он говорит о жене одно лишь хорошее.
Разумеется, ей бы хотелось, чтобы он исповедал ей свою душу, рассказал, какая у него противная жена, пожаловался бы на судьбу, а она, Леля, жалела бы и утешала его.
По молодости Леля не могла понять до конца всей сложности и запутанности отношений, откуда ей было догадаться, что Григорий Сергеевич намеренно хвалит жену, даже где-то чересчур подчеркнуто хвалит именно потому, что чувствует свою вину перед ней и пытается бороться с самим собой, и потому, что сознает себя виноватым, еще сильнее злится на жену, и злится на себя, и стремится разлюбить Лелю, и в то же время понимает, что не в силах разлюбить...
Он не раз говорил Леле:
Нет, ты все-таки чересчур молода для меня, между нами такое несовпадение мыслей, вкусов, интересов...
Непрвда,уверяла Леля,мы сходимся решительно во всем.
Подчас она ловила на себе его взгляд, восхищенный, немного грустный. Ей становилось радостно и тревожно, она настойчиво допытывалась у него:
Почему? Почему ты так глядишь?
Он отшучивался, но иной раз признавался:
Просто гляжу на тебя и вижу, молоком еще пахнешь.
Как это молоком?
Вот так. Еще вся в детстве.
Это плохо?
Это, конечно, хорошо. Даже очень хорошо, но ты так далека от меня, совсем на другом конце земли.
Он постоянно подчеркивал, что она ему, в сущности, не пара. Леля сердилась, потом забывала о своей обиде, потому что не могла долго на него обижаться. Однажды сказала ему:
Хочу, чтобы мы всегда были вместе, всегда, всегда...
Он вздрогнул: то ли ждал этих слов, то ли не ждал...
Смуглые щеки его побледнели. Почти со страхом глянул на нее, тут же отвел глаза. Сказал сухо:
Не будем об этом...
Почему не будем?
Так, не будем. Это невозможно...
Почему невозможно?
Потому,отрезал он.
И накрепко замолчал. Он умел молчать, чего бы ему это ни стоило, невозмутимо глядя перед собой в одну точку.
И Леля сдалась. Но в следующий раз начала снова:
Почему мы не можем быть вместе?
Я же просил тебя,сказал он.
Просил, просил,плачущим голосом повторила она.Мне от этого не легче.
Должно быть, он хотел всерьез рассердиться, и не смог. Она, сдвинув брови, стояла перед ним, щеки в нежном, все более разгорающемся румянце, губы дрожат. Девочка, обиженная и капризная, привыкшая, чтобы все было так, как она хочет...
Он привлек ее к себе, обнял, стал баюкать, словно ребенка, приговаривая:
Наказание мое, горе горькое...
Искренность была в его голосе, в конце концов и в самом деле Ляляего наказание, горе его горькое...
И она притихла, закрыла глаза, прижалась лицом к его щеке.
Временами ей казалось, она сумела пробить пусть маленькую, очень маленькую, но все-таки брешь в его решении. Он все реже обрывал ее, когда она начинала при нем строить планы своего и его будущего, как они будут вместе, всегда вместе, порой даже сам начинал мечтать с нею, потом, опомнившись, ругал ее, себя, однако, как бы там ни было, слова были сказаны! Те самые слова, которых Леля так упорно и настойчиво добивалась.
Еще совсем неопытная, юная, не умевшая хитрить, изворачиваться, петлять, она в то же время обладала острым, но безусловно точным чутьем. Безошибочно знала, когда следует начать говорить и когдазамолчать. И понимала, недалек час: он сдастся и все ее желания исполнятся полностью...
Она так и сказала Симочке:
Вот увидишь, мы с ним непременно поженимся...
Разве он неженатый?невинно спросила Симочка.
Женатый,сказала Леля.Ну и что с того?
Ничего,сказала Симочка.Ты ее видела когда-нибудь?
Его жену? Только на фотографии, страшная, как война...
Значит, умная,определила Симочка.Чем-нибудь держит его. Или ребенком, или умом, или привычкой. У него и дети есть?
Сын.
Ну вот видишь? Мужики очень туго от детей уходят...
У Симочки был серьезный роман с аккордеонистом оркестра, игравшего в одном из крупнейших столичных кинотеатров, и она считала себя куда более опытной и многознающей, чем Леля. К тому же она была старше Лели на целых два года, что было также немаловажно.
Симочка первая предложила:
Хорошо бы поглядеть на его жену, какая она?
Как это сделать?спросила Леля.
Я придумаю,пообещала Симочка. И придумала.
Григорий Сергеевич уехал в командировку в Свердловск. Симочка сказала:
Вот самый удачный момент. Его нет, а я позвоню его мадам и скажу, что муж просил передать ей посылку...
Какую посылку?
Какую? Не знаю, просто меня просили позвонить и передать посылку, но мне некогда, я с поезда на поезд. Поэтому попрошу ее подойти куда-нибудь на вокзал или в метро, и там я передам ей посылку...
Что же ты передашь ей?спросила Леля. Симочка откровенно расхохоталась: