Илюша умел решительно все. Сева говорил о нем: «У него руки вставлены так, как полагается...»
В устах Севы подобные слова означали наивысшую похвалу.
Это не я,сказала она.Это мой муж. У него получается все, за что бы он ни брался.
Он кто, инженер?
Да, инженер.
А вы тоже?
Нет, я врач. Хирург.
Хирург,повторил он.Работаете в больнице?
Да, в больнице.
Приподняв брови, он вдумчиво оглядел ее.
Если бы я заболел, я бы вам поверил.
Вот как,сказала Эрна Генриховна.А ты, видать, льстец.
Нет, я люблю говорить то, что думаю. По-моему, вам можно верить.
Спасибо в таком случае,сказала она. Ему было четырнадцать лет. Он был чересчур высокий для своих лет, тонкой кости, светловолосый, с карими глазами. Кого-то напоминал Эрне Генриховне, а кого, никак не могла припомнить.
Она пристально вглядывалась в него, потом отводила глаза в сторону, снова принималась глядеть, вдруг ее осенит. Но нет, никак не могла вспомнить, а между тем с первого же взгляда показалось, что они уже не раз встречались, или так казалось потому, что он напоминал кого-то, хорошо ей известного.
Ей очень хотелось знать, почему он добивался встречи с Надеждой, но она скорее умерла бы, чем разрешила бы себе донимать вопросами кого бы то ни было, пусть даже подростка. Захочетсам скажет, а она его ни о чем не станет расспрашивать. Господи, да он на Надежду и похож!
В коридоре хлопнула дверь. Эрна Генриховна прислушалась.
Может быть, это Надежда? Подожди, пойду гляну...
Вернулась в комнату вместе с Надеждой.
Кто меня спрашивает?спросила Надежда.
Я,ответил Валерик.
Надежда вроде бы нисколько не удивилась.
В таком случае идем ко мне.
Идем,согласился Валерик. Вежливо поблагодарил Эрну Генриховну.Спасибо вам за то, что приютили меня.
Если ты останешься до вечера, познакомлю тебя с мужем,сказала Эрна Генриховна.
Я останусь,пообещал он.
Вслед за Надеждой вошел в ее комнату.
А вот у вас совсем другое дело,сказал.
Что ты имеешь в виду?спросила она.
Там очень порядково, очень прибрано.
А у меня, ты хотел сказать, беспорядок?
Зато у вас много книг,уклончиво сказал он. Надежда села на диван.
Тебя как зовут?
Валерик.
Садись, Валерик.
Он сел возле нее.
Я приехал из Миасса, с Урала.
Прекрасно,сказала Надежда.Ты мог приехать из Клондайка или Типперэри, а при чем здесь, прости меня, я? Какое я имею отношение к Миассу?
Вы имеете отношение ко мне,ответил он.Вымоя тетя.
И она опять нисколько не удивилась. Тетя так тетя, мало ли сколько у нас у всех родственников, о которых порой даже и не подозреваешь... Сказала невозмутимо, улыбаясь глазами:
Стало быть, здравствуй, племянник!
А вы не смейтесь,сказал Валерик.Я ведь в самом деле ваш племянник. Сейчас выложу все наши родственные связи.
Давай выкладывай,сказала Надежда.
Отец Надежды, который некогда разошелся с ее матерью, тому уже лет тридцать пять, уехал в Миасс, там на окраине города жил его старший брат.
И он остался жить в рабочем поселке, поступил на механический завод начальником цеха, женился на местной жительнице из старинной семьи потомственных уральских рабочих, и она родила ему сына.
Вот этот самый сынмой отец,сказал Валерик.А вам он брат.
Ну и как он там, мой брат?
У папы другая семья,не сразу ответил Валерик,у мамы тоже. Папа давно на Север уехал.
Понятно. И другие дети?
У папы дочь, а у мамы две. Близнецы.
А ты, мне думается, не ладишь с отчимом?
Ненавижу его!вырвалось у Валерика.Ненавижу!Взглянул на Надежду, сказал уже спокойнее:В общем, я не мог больше жить дома.
А бабушка осталась с мамой?
Бабушка в инвалидном доме,сказал Валерик.Отчим заставил ее отдать, и мама согласилась, она ни в чем не может отказать мужу, и бабушку отправили под Челябинск, в инвалидный дом.
Ясно,сказала Надежда.Сейчас ты поужинаешь и ляжешь спать, а завтра обо всем подробно потолкуем.
Ужинать я не буду,меня накормила ваша соседка, а спать хочу ужасно!
И у меня глаза слипаются,сказала Надежда.Давай ляжем спать, завтра мне надо позднее в институт, можно поспать подольше.
Она постелила ему на раскладушке. Спросила:
Тебе удобно?
Великолепно,сказал он.
Тогда я потушу свет, или, может быть, ты желаешь почитать перед сном?
Я желаю только спать,ответил он.
Тогда я почитаю,сказала Надежда.Я привыкла читать перед сном.
Он не ответил ей. Мгновенно заснул, полуоткрыв рот, лицо безмятежное, умиротворенное.
«А на самом деле, наверно, бесенок»,подумала Надежда. Он понравился ей, но все-таки, как бы там ни было, что прикажете с ним делать? Как поступить?
Кто-то тихонько постучал в дверь.
Да,сказала Надежда.
Вошла Эрна Генриховна. Стала на пороге.
Спит?кивнула на Валерика.А я хотела его с Илюшей познакомить. Илюше будет интересно узнать его, он очень занятный и такой развитой для своих лет.
Спасибо,сказала Надежда.Приятно слышать, когда такие вот комплименты говорят пусть не тебе, но все же родне, как-никак племянник.
Он что, в самом деле родной племянник?
В самом деле.
Когда я увидела его, то сразу подумала, кого же он мне напоминает?сказала Эрна Генриховна.Никак не могла решить, гляжу на него, определенно на кого-то похож, а на кого? А потом наконец-то вспомнила, он похож на вас, дорогая!
На меня?удивилась Надежда.Хотя саму себя все-таки трудно представить...
Просто одно лицо, если бы я не знала, что у вас нет детей, я бы подумала, что это ваш сын...
Да,помедлив, сказала Надежда.У меня бы мог быть такой сын. Мог бы быть и постарше.
Конечно же мог быть,согласилась Эрна Генриховна. Глянула на Валерика:Спит без задних ног...
Устал, должно быть, за день...
Наверно. Я, как только увидела его, сразу подумала, кого же он мне напоминает? Так и Илюше сказала, как же этот мальчик походит на кого-то, кого я знаю...
Теперь сразу стало спокойнее и легче на душе?спросила Надежда.
Эрна Генрнховна с серьезным видом кивнула:
Верно. Теперь стало спокойнее и легче...
Отец Валерика уехал на Север, на новостройку. Мама уезжать не захотела: какой смысл, говорила, за тыщу верст киселя хлебать, поди знай, что там ждет. Первое время отец слал пространные письма, потом письма были все короче и короче, пока не сократились до открыток к праздникам и маленьким припискам к денежным переводам.
Так в одной из приписок к переводу он и сообщил в один прекрасный день, что женился и ожидает ребенка.
Мама почему-то отнеслась к этой новости спокойно.
У нас давно все усохло,сказала она бабушке.Мне бы даже трудно стало, если б он вернулся, так привыкла без него обходиться.
Валерик тоже отвык от отца, уже давно не тосковал по нему, лишь изредка подступала недолгая грусть, легко, впрочем, проходившая...
А однажды появился тот, кого Валерик с первого же дня назвал хиляком. Вадим Лукич Колбасюк.
Колбасюк работал инспектором райфо, был холост, обладал необычной для мужчины особенностьюумел превосходно готовить.
В рабочем поселке, где почти все знали друг друга, из дома в дом передавались легенды о его несравненном уменье стряпать всевозможные вкусные блюда.
Он прилежно изучил кухни различных народов, у него отменно получались русские пироги на поду, сибирские пельмени, кавказский шашлык и армянская долма, правда, вместо цициматы и тархуна приправленная среднерусской петрушкой, укропом и зеленым луком. Кроме того, он также готовил латышские клопсырубленое мясо с яйцом внутри, селедку «под шубой» по-эстонски и французское кисло-сладкое мясо с черносливом и пряностями.
Валерик с первого же дня невзлюбил его. Почему? Он и сам бы не мог ответить. Тут было всеи обида за отца, который теперь уже никогда не вернется обратно, и ревность к матери, и просто еще антипатия к этому худосочному, невзрачному на вид человеку с беспощадными глазами на костистом лице...
Бабушка тоже, когда появился Вадим Лукич, поняла: это серьезно. Все, что было до него, было преходящим, непостоянным. А этот ходил изо дня в день, разогнав всех остальных поклонников, целеустремленный, сосредоточенный и с каждым днем все больше вживался, все сильнее вбивал себя в еще недавно чужую для него семью. Он уже держал себя как добрый и давний друг. Приходя, первым делом отправлялся на кухню, надевал на себя бабушкин передник и с удовольствием отдавался любимому занятиюначинал стряпать.
Мама поначалу подшучивала над ним, порой шутки ее казались колючими, и потому Валерику думалось: нет, никогда хиляку не суждено перебраться к ним в дом. И бабушка тоже считала, что он чересчур неинтересен, некрасив для мамы.
Но хиляк не обижался ни на какие мамины шутки и продолжал терпеливо и методично являться по вечерам, и мама стала постепенно привыкать к нему. Она уже не подсмеивалась над ним, а, напротив, вместе с ним шла на кухню, подавала ему все, что он просилмуку, соль, перец, лавровый лист, чистила картошку, мыла мясо, шинковала лук и морковь. И с удовольствием ела все, что готовил хиляк, а Валерику кусок в горло не шел.
Славка Большуков, сосед и друг детства, сказал Валерику:
Вот увидишь, грядет твой новый папа!
Это мы еще поглядим,ответил Валерик.
И глядеть нечего,уверил Славка.Оглянуться не успеешь, как он твою мамашу окрутит.
Так и вышло. Однажды днем Валерик только что вернулся домой из школы, мать раньше обычного пришла вместе с хиляком, нарядная, волосы затейливо причесаны, одета в лучшее свое крепдешиновое, с бантом на шее платье.
Поздравь нас, сынок...
И Валерик сказал:
Поздравляю...
Потом побежал во двор, дождался бабушку, когда она вернулась из магазина, сразу же выпалил:
Все-таки она вышла за него!
Кто, мама?спросила бабушка.
Да, за хиляка,сказал Валерик.
Кошелка, доверху полная картошки, выпала из бабушкиных рук, картофелины раскатились по земле. Валерик поднимал их одну за другой, складывал обратно в кошелку, а бабушка молча стояла возле, обреченно и грустно глядя на его стриженый затылок.
Через неделю была свадьба, самая что ни на есть современная: в городском ресторане, с оркестром.
Хиляк, одетый в черный костюм, казался еще более тощим и костлявым. Мама же выглядела очень мило в новом платье, кримпленовом, белом в красный горох, с красным поясом и красной розой в темно-золотистых волосах.
Бабушка не пошла на свадьбу, сказалась больной. Валерик тоже хотел было не пойти, но мама спросила:
Неужели ты хочешь испортить мне весь мой праздник?
Нет, не хочу,ответил Валерик. Подумал про себя: «Какой это праздник! Горе одно, а никакой не праздник!» Но вслух не сказал ничего, и в самом деле, к чему отравлять маме настроение?
Он явился в ресторан на свадьбу, исправно ел, изредка поглядывал на маму, она была веселая, выглядела счастливой, довольной, и он дивился, неужели ей нравится хиляк? Неужели не тошнит от его холодных губ, когда гости кричат «горько» и он целует ее?
Почему-то Валерику казалось, что губы у хиляка непременно должны быть холодными...
Потом мама стала танцевать с хиляком, они были почти одного роста, он выше ее, может быть, всего лишь сантиметра на полтора.
Кто-то сказал:
Пусть теперь мать станцует с сыном...
Мама подошла к нему, розовая, растрепавшиеся локоны упали на влажный лоб, веселая. Пригласила, улыбаясь:
Идем, сын, потанцуем...
У меня нога болит,сказал Валерик, и мама сразу погасла, отошла от него.
А ему стало жаль ее, но уже ничего нельзя было поправить, он просто не мог пересилить себя...
Дома бабушка не спала, забралась к нему в светелкуу него была крохотная комнатка под самой крышей, которую все называли светелкой,спросила:
Как было, расскажи...
Чего там рассказывать,ответил Валерик.
И бабушка не стала больше ни о чем расспрашивать, посидела у него немного, подперев руками голову с редкими седыми волосами, стянутыми на затылке в жиденький пучок.
И он тоже молчал.
А Колбасюк с первого же дня повел себя как хозяин.
С Валериком оставался сух, немногословен, сразу же заявил ему:
Если тебе не по душе, что твоя мать вышла за меня замуж, я тебя ни держать в доме, ни уговаривать не буду, и не жди! Делай что хочешь, пальцем не шевельну...
Бабушке сказал:
Имейте в виду, я не люблю кислые лица. У себя в комнате можете кукситься и брюзжать сколько угодно, а на людях, будьте любезны, глядите веселей.
И бабушка перестала сидеть вместе со всеми за столом. Сходит в магазин, приберет в доме, приготовит обед и уйдет к себе. Носа не покажет за весь вечер.
Иногда к ней заходил Валерик, они вместе пили чай, играли в подкидного.
О хиляке и о маме предпочитали не говорить, будто не было их совсем.
Валерик видел, бабушка сильно изменилась, вся как бы истаяла, словно снег под солнышком...
А хиляк с мамой жили припеваючи, ни на что и ни на кого не обращая внимания.
По воскресеньям хиляк надевал фартук и принимался колдовать за кухонным столомпек пироги и печенье, стряпал затейливые соусы для мяса. На весь дом разливались соблазнительные запахи пряностей и трав, которые он использовал для своей стряпни.
Мама не ходила на работу, она родила двух близнецов, двух девочекТаню и Наташуи по целым дням возилась с ними.
Бабушка и Валерик жили словно бы на льдине в этой веселой шумной семье, в которой хиляк с каждым днем забирал все больше власти.
Девочкам исполнилось полтора года, когда хиляк сказал:
По-моему, надо бы вот что предпринять...так обычно он начинал все свои предложения.Надо предпринять вот чтоперестроить все в доме, переселить Валерика и бабушку в одну комнату, в его светелку, а за счет бабушкиной спальни значительно расширить детскую.
Бабушка не стала с ним спорить:
Мне все равно недолго осталось...
Но Валерик возмутился:
У меня светелка чуть больше скворечника, и тебе, бабушка, трудно будет взбираться по лестнице наверх...
Ладно, осилю как-нибудь,сказала бабушка и снова повторила:Недолго осталось, чего там...
Две кровати не помещались в светелке, Валерик уступил бабушке свой диванчик, сам стелил себе на полу, бабушка не жаловалась, а, напротив, уговаривала Валерика:
У людей еще хуже бывает, ничего, мы же с тобой свои, вдвоем нам не тесно...
Если бы не бабушка, Валерик перестал бы ходить в школу, порой до того неохота стало сидеть за партой, раскрывать учебники, писать классные сочинения, решать задачи. «К чему?думал Валерик.Кому я нужен? Кому какое до меня дело?»
Плевать ему на хиляка, на то, что хиляк не любит его, он и сам терпеть не может хиляка, но мама, мама...
Кажется, еще совсем недавно они вместе ходили по грибы, и она, румяная, повязав темно-золотистые свои волосы косынкой, смеющаяся, обняла его, прижалась горячей щекой к его щеке:
Сыночек,сказала.Ты у меня один-разъединый остался, мы с тобой никогда не расстанемся.
От мамы пахло свежими грибами, пудрой, немного одеколоном, он потерся носом о ее нос, сказал насмешливо:
Ладно, никогда так никогда.
Не хотелось признаться, что тронули его мамины слова и вся она, выглядевшая очень молодой, чуть ли не намного старше его самого...
Слова рвались с его губ, самые нежные, самые добрые, хотелось сказать: «Да, мы с тобой никогда не расстанемся, мы всегда будем вместе, ты да я, конечно же, как же иначе?»
Они ходили с мамой в кино, и Валерик гордился, когда видел, что на его красивую, молодую маму смотрят прохожие.
Иногда они возвращались из кинотеатра домой, мама вместе с Валериком обсуждала фильм и подчас казалась совершенной ровесницей его, словно бы училась в одном с ним классе.
И вот прошло не так уж много времени, а мама вдруг переменилась. Не обращает на него внимания, не интересуется, как он учится, как проводит время.
Бабушка уговаривала его:
Пусть. Не огорчайся, в жизни и не такое бывает.
Я знаю,говорил Валерик.Ясное дело, в жизни и не такое бывает.
Ничего-то ты не знаешь,вздыхала бабушка.
На лето Валерик отправился в пионерский лагерь. За эти месяцы получил два письма от бабушки и одно от мамы. «Все хорошо,писала бабушка.За меня не беспокойся». А мама писала, что сестренки уже ходят вовсю, за ними все время нужен глаз, и она не успевает уследить, и потому пусть он не обижается, что она ему пишет нечасто.
Почерк у мамы был неожиданно детскийнеровный, с круглыми буквами. Валерику не приходилось раньше получать от мамы писем, и он по нескольку раз перечитывал немногие строчки.
Вдруг осознал, что любит маму. Любил и будет любить, несмотря ни на что. И в самом деле, плевать ему на хиляка, ни один хиляк в мире не сможет встать между ними и поссорить их друг с другом...