Ты что, спать, что ли, сюда пришел? недовольно оттолкнул тот Петьку.
А твое какое дело? проснувшись, огрызнулся Петька. Сопишь потихоньку и посапывай.
Хулиган! раздраженно бросил сосед и отвернулся.
Сиди-сиди! пробубнил Петька. Тоже мне культурный нашелся! привалился другим плечом к спинке сиденья, и вскоре опять послышалось его легкое с посвистом похрапывание.
К концу сеанса Петька неплохо выспался и к выходу шагал бодрый и в отличном настроении. У выхода он столкнулся с Сергеем Можаруком, бывшим одноклассником, худым и болезненным «очкариком». Петька стоял перед ним, чуть склонив к груди голову, некоторое время с удивлением разглядывал его, потом облапил и обрадованно захлопал по выпирающим из-под пальто острым лопаткам.
Хоттабыч! Каким ветром? Почему не в школе?
Гриппую, словно по секрету, тихо сообщил Сергей. Все на работе, а я в кино сбежал, застенчиво улыбался он и все поправлял очки, укладывая их на переносице.
У Сергея были светлые, с реденькой голубизной глаза и сливавшиеся с цветом лица брови. В первые минуты Сергей заметно радовался встрече с Петькой, но потом стал рассеянно поглядывать на крыши домов, на прохожих
Позеленел ты, Хоттабыч. Как выкрасили.
Гриппую же
Ты всегда такой.
Может быть, снова засмущался Сергей и потянулся протирать запотевшие очки. Ему неприятно было сознавать, что он такой тщедушный и хилый, что у него дынеобразная голова и что он часто болеет, как никто в классе. Папа говорит, чтобы я спортом больше занимался, плаванием. Наверно, школьной физкультуры мне не хватает, вздохнул Сергей и остановился. А может, на пруд пойдем? вдруг предложил он. Там окуней, наверно, ловят.
Гожо́.
Сергею показалось, будто Петька очень уж охотно согласился прогуляться на пруд. Или, может быть, его действительно заинтересовала рыбалка, а может быть, ему просто хочется побыть с ним. Все-таки давно не встречались. А он все один и один.
На прошлой неделе Дед мне по физике двойку закатил, формулы я попутал, с огорчением сообщил Сергей.
Он такой, он не посмотрит, что отличник! Дышит еще?
На пенсию собирается.
Он еще с осени собирался. При мне, с ноткой довольства сказал Петька, радуясь, что и, он еще кое-что помнит о школьных делах.
Не могу понять, почему ты перестал учиться? спросил Сергей.
Сам не пойму. Так получилось, откровенно ответил Петька. Не хотелось по литературе и сочинениям двойки хватать. Только и слышишь: родителей вызовем. Попробуй вытерпи! А по школе иногда скучаю.
Ты и на следующий год не пойдешь? полюбопытствовал Сергей.
Опять двойки хватать и записки таскать родителям? Нет уж! раздражаясь, ответил Петька. Пусть другие мозги себе засоряют. Надо главным предметам обучать, к примеру, чтобы в день по пять уроков физики. А та-ак! И Петька презрительно махнул рукой. Пойми, голова, дело-то к чему прет. Ученых больше становится, а неученых скоро по пальцам будешь считать. Газеты читаю! А кто, извини за выражение, доски из вагонов выгружать будет, дома строить, дороги? Ученый? Держи карман шире. Он на такую должность ни в жизнь не согласится! Поэтому чуешь, как у простого работяги зарплата растет? Мой папан оценивается рублями в полтора раза больше, чем твой Спиридон Иванович, и на мозги жалуется только с похмелья! То-то, старик! И Петька, победно выпятив подбородок, ускорил шаг.
Сергей остановился.
А спина и руки у твоего папана отца болят?
Петька будто споткнулся, встал, но еще некоторое время не оборачивался, словно размышлял, стоит ли отвечать Можаруку или сделать вид, что не расслышал. И еще он думал: Серегу не зря в школе профессором зовут, а значит, он не напрасно про спину загнул. Поглядел на Можарука из-за плеча, как бы рассматривая его заново, и ответил с вызовом:
Ну, болят!
А мой дядя тоже грузчиком работает. И ничего не болит. И знаешь, какие тяжести грузит смотреть страшно!
Да-а? Так я и поверил! Петька презрительно скривил губы. Сильнее моего папана нет в поселке. Он «Москвич» сзади поднимает, только колесики в воздухе визжат! Твой дя-я-дя!
Да он на кране работает.
Ха! Так он же крановщик, а не грузчик! рассмеялся Петька.
А если грузчик не сильный? с некоторым сомнением спросил Можарук.
Его из бригады выживут. Толку-то с него. Пойдем на пруд, профессор.
Под сильными, уверенными шагами Петьки ломался и проваливался выжатый морозом снежный наст. За спиной остались крайние дома поселка, высокая водонапорная башня из красного кирпича и постройки недавно укрупненного автомобильного гаража.
Ну и чудак же этот Серега, думал Петька. Нашел с чем сравнивать силу человека. С краном! В морских портах вон какие показывают. «Кировцев», как игрушки, с берега на корабль пересаживают. Р-раз и там! А папан с мешками да ящиками, ну там досками или еще чем занимается. Вагон разгрузил денежки, другой разгрузил еще в карман. Устает, конечно, любой силач устанет. И отец иной раз придет мать не нарадуется: ни в одном глазу, а лицом серый, поужинает молча и в постель. А утром лишь вспомнит, сколько ящиков срочного груза перекидала его бригада. И еще скажет: «Ну что, мать, как твой Дмитрий? подмигнет довольно. За этот месяц кругленькую принесу». А мать ему, как обычно, ответит: «Спину-то побереги! Чай, не железная».
Не железная, тихо повторил Петька, задумавшись над словами матери.
Конечно, с отцом никто в силе не поспорит. Потому он и зарабатывает помногу. А скажем, если рядом взрослого Серегу поставить. Что он в получку принесет? Да ничего? Его бы отец и в бригаду не допустил. А почему, скажем? Хилый. С такими премии не заработаешь. А вот посади его на кран
Серега, ты бы стал на кране работать? спросил Петька, чувствуя запаленное дыхание Можарука.
Не-ет. Не смогу.
Почему?
Высоко.
Ну а машинистом тепловоза?
Я хочу быть инженером.
Петька, не глядя, схватил у себя за спиной Можарука и подтянул, чтобы тот шагал рядом. Очень уж хотелось посмотреть на будущего инженера.
А что, Серега, тебе это раз плюнуть. По математике ты профессор. По русскому как сейчас? Соображаешь?
Это же русский
Понятно. Ну не клюй носом, отец бы тебя в бригаду и за все пятерки не принял. А в институт в институт тебя должны принять, заявил уверенно Петька. Придумай, чтобы ящики сами с вагона вылетали на склад. А здорово бы, да, Серега?
Они остановились на берегу пруда. Обрамленный старыми изреженными деревьями, тихий и спокойный, лежал он перед ними под толстым слоем снега.
Красиво здесь летом! мечтательно произнес Сергей. Я летом почти никогда не простужаюсь, потому что каждый день загораю. Хороший у нас пруд, большой, озеро настоящее.
Дед Авдей говорит, в войну он раза в два больше был и все берега в деревьях.
Они и сейчас в деревьях. Видишь на том берегу самый высокий осокорь? В прошлом году я на верхушку залез!
А чего тут страшного? Я прыгал с него. Как грохнулся спиной о воду, аж три лягушки животом вверх всплыли.
А ты как?
И я тоже. Выудили. Еле отдышался!
Я слышал, восхищенно глядя на Петьку, произнес с тихой завистью Сергей. С верхушки никто не прыгал убиться можно.
Можно, подтвердил Петька. Как залез на него, прыгать расхотелось, в коленках заломило. А слезать еще страшней внизу хихикают.
А я думал, ты ничего не боишься. Все так думают.
Так и есть, хвастливо ответил Петька. И ты так думай
А ты говорил
А ты не слушай
Сергей как-то странно посмотрел на Петьку, даже очки снял и вздохнул.
Мне почему-то с тобой хорошо, сказал он.
Это ты Любке говори, резко ответил Петька и, оглядывая пруд, добавил задумчиво: Широкий. И глубина в некоторых местах метра четыре
Пойдем в заливчике лягушек смотреть! Разгребем снег, лед ладонями отшлифуем все на дне будет видно.
Ну их к лешему! отмахнулся Петька. Чего на них глазеть? В школе насмотрелся. Режут их там и радуются, как сердце живое бьется. Нет бы пристукнуть, а потом уж распарывать.
Так надо, пожал плечами Сергей. Зря ты ушел из нашего девятого.
Возможно, неопределенно ответил Петька.
Не вернешься?
Не вернусь.
Плохо. Сейчас всем нужно учиться, неторопливо говорил Сергей, добавив для большей убедительности: Век такой.
А ты знаешь генератор ультразвукового излучения?
В институте узнаю.
А я уже знаю
Странно. А не хочешь учиться.
Я хочу знать то, что меня интересует, и давай не будем больше о школе.
Хорошо, не будем, согласился Сергей. Пошли?
Пошли.
В поселке недалеко от своего дома Сергей, загоревшись какой-то идеей, сказал:
Ты приходи ко мне!
Петька весь подобрался, нахохлился и с некоторой обидой проговорил:
Как же! Так и разрешил твой отец в гости меня звать!
А ты приходи! Не бойся! Папа ничего не скажет. Он такой. Хоть сейчас пойдем! торопливо стал уговаривать Сергей, беспокоясь, как бы Петька не отказал.
Нет, сегодня не пойду.
Ну, тогда до свиданья, прощаясь, протянул руку Сергей.
Ступай. Свидимся еще, буркнул Петька и зашагал в сторону своего дома.
Но домой Петька зайти не решился, отец мог не пойти на работу, у него хватало отгулов, и он по необходимости оформлял их задним числом. Посчитав оставшуюся мелочь, Петька поднял повыше воротник и, ссутулившись, направился к магазину. Что-то жалкое и печальное было в его сгорбленной фигуре, За день ботинки промокли, и по Петькиному телу все чаще пробегал озноб. Петька купил две зачерствелые булочки и бутылку молока. Все это он рассовал по карманам и пошел за магазин, где стояло много пустых ящиков и где можно было хоть немного спрятаться от ветра. Ел он неторопливо, равнодушно оглядывая прохожих. Многие показывали на него пальцем и что-то говорили. Петька не хотел да и не старался узнавать их.
Маленькая бродячая собачонка с обвисшими сосульками шерсти, пробегая мимо, остановилась, затем, беспокойно перебирая передними лапами от голодного нетерпения, поползла к Петьке. Загнанные, плаксивые глаза собачонки виновато смотрели на него. Ну чем она провинилась перед ним? Слабая, брошенная, забытая. Она даже боялась случайно тявкнуть и разозлить человека. Петька осторожно протянул руку и погладил вздрагивающую собачью морду.
Иди ко мне, иди, цуцик. Жрать хочешь? Это мы мигом.
Петька отломил полбулочки, смочил молоком и сунул под нос собаке. Та напряженно вытянула шею, трусливо взяла хлеб и жадно набросилась на него, терзая немощными челюстями. Петька поднялся с ящика на прозябшие ноги и пошел прочь, не замечая луж. За ним, не отставая, семенила короткими кривыми ногами облезлая промерзшая собачонка.
ГЛАВА 2
Плотный северный ветер гнал по равнине белые нескончаемые ручейки снега. Они, извиваясь, то невесомо стелились над настом, то опадали, прятались ненадолго в низинах и бежали дальше. Поле от этого казалось зыбким и живым, как море.
Из города, визжа буксующими колесами и громыхая расшатанными бортами, катил старенький грузовик с одиноким пассажиром в кузове. Пассажир сидел на жиденьком слое соломы спиной к кабине, поджав к груди длинные, с острыми коленками ноги. Сбоку от него, ближе к левому борту, сиротливо валялся туго набитый школьный портфель с крапинками ржавчины на хромированном замке. На замке можно было различить нацарапанное гвоздем или еще чем-то острым: «Андрей Самарин».
Андрюха, высунулся из кабины молодой парнишка-шофер. Тебя к дому или куда? Я на станцию еду!
Лучше к дому, глухо ответил Андрей и пододвинул портфель поближе к ногам, уставившись на него грустными невидящими глазами. Потом его взгляд, растерянный и обреченный, приподнялся над бортом машины и упал куда-то на окраину города, где заметно отсвечивала белизной пятиэтажная средняя школа.
«Эх, папка, папка! Что же теперь будет?» подумал Андрей и вздохнул со стоном, как только может вздыхать человек, снедаемый внутренней физической болью, особенно если его никто не видит и не слышит и когда нет надобности скрывать ее. Кажется, впервые Андрей почувствовал себя не только одиноким, но и маленьким, беззащитным существом, которое всякий походя может обидеть. Нет, впервые он так подумал о себе после того, как в прошлом году в феврале похоронили отца и в доме без него стало пусто и страшно, вероятно, от мысли, что он должен представить себя взрослым, и не только представить, но и стать им раньше, чем предполагалось в мечтах. Теперь он и на забор, и на сарай, и на весь дом по-иному смотрит: не заменить ли прогнившую доску, не торчат ли на крыше ржавыми шляпками повылезшие гвозди. И все это было так трудно, что приходилось удивляться, когда он успевал и с работой по дому, и с учебой в школе
Память снова вернула Андрея в февральскую зиму прошлого года. Из школы он возвращался поздно: задержался на школьных соревнованиях по баскетболу. Сборная восьмых классов заняла общее третье место, и он спешил поделиться дома своей радостью, рассказать, как метко удавалось ему забрасывать мяч в корзину. К тому же три выставленные в дневнике за один день пятерки по химии, физике и литературе приятно щекотали самолюбие.
Сокращая путь от автобусной остановки, он бежал напрямик, по задворкам, и портфель, как маятник больших старинных часов, победно раскачивался в его руке. Осталось пройти три дома, когда он выскочил на свою улицу. Четвертый дом на левой стороне был его, но Андрей не побежал, он даже не пошел, а попятился и остановился, когда плечо его уперлось в забор
Дома что-то случилось: рядом стояла машина из отцовского парка и возле толпа людей. Неужели что с матерью? Она же на станции, а там поезда, там смотреть да смотреть надо Чуть задумался и под колеса
Цепляясь за штакетник, Андрей медленно продвигался вдоль забора к дому и все чаще и чаще встречал на себе жалостливые, скорбные взгляды. И он все острее чувствовал в доме беда. И уже не отдалить, не отойти от нее. Со Светкой, с матерью или отец в аварию попал? Что ни выбирай все худшее, каждый близок и дорог. Он вяло прошел по молчаливому людскому коридору глаза вниз, плечи опущены. Как будто издалека, услышал:
«С насыпи сорвался!»
«Говорят, легковушку встречную занесло на повороте, вот он и крутнул баранку».
«Горе-то какое без отца остались»
Андрей глубже натянул сильно потертую кроличью шапку, шмыгнул носом и глянул через плечо на приближающийся рабочий поселок у железнодорожной станции. Мать теперь очищает стрелки на железнодорожных путях ото льда и грязи и, уступая дорогу, провожает с метелкой и ломиком в руках суетливый маневровый тепловоз. Вечером прибежит домой усталая, холодная, расстегнет видавшую виды телогрейку: «Тепло-то как у нас!» и улыбнется, благодарно глядя на сына за натопленную печь. Потом про школьные дела его спросит, не опоздал ли утром на уроки, и останется довольной, если он ответит, как обычно: «Ну что ты, ма!» Затем подойдет к нему с доверчивой улыбкой и робко так скажет: «Мне бы, сынок, в дневнике расписаться» «Среда же, ма!» «Ничего, сынок Я там, где суббота», и медленно начнет листать еще не обогревшимися пальцами дневник, подолгу рассматривая не такие уж и редкие пятерки на его страницах.
Машина зарылась в туман, проковыляла по узкой дороге на плотине пруда и въехала в поселок. Андрей, не дожидаясь, пока шофер притормозит машину, на ходу, одним махом соскочил с левого борта возле небольшого с зелеными ставнями дома со скворечником под коньком и выше коленей утонул в наметенном у изгороди сугробе. Шестилетняя сестренка Светка прильнула к синеватому стеклу и увлеченно глазела, как известный всем ее подругам Шарик дрался со своими сородичами.
Светка! пригрозил пальцем Андрей. Слезай с подоконника! Кому говорят!
Услышав голос брата, Светка радостно тряхнула белесыми кудряшками и вдруг приплюснула розовый язычок к влажному стеклу. Андрей снова с напускной строгостью погрозил пальцем и только после этого вошел через покосившуюся за зиму калитку во двор. Взгляд его скользнул по льдистой дорожке и остановился на поникшей копне сена. Последнее доедала корова. Дверь сарая приоткрыта, низом вмерзла в лед, верхняя петля едва держалась на двух гвоздях. Андрей с трудом протиснулся через проем внутрь сарая, долго искал среди железного хлама молоток и клещи, но так и не нашел и даже не мог вспомнить, куда он положил их на прошлой неделе, когда ремонтировал ступени крыльца.