В дальнем углу сарая сиротливо стояла автомобильная покрышка с порванным наискось протектором.
«Это когда мы с папкой дизельные моторы в совхоз возили».
«Учись, говорит, сынок, управлять машиной», и уступил место за баранкой на степной дороге. И Андрей, как первоклассник карандашом по бумаге, вилял на грузовике до тех пор, пока не напоролся на забытую кем-то у дороги и перевернутую вверх зубьями борону. Гулко взорвалась передняя покрышка. Андрей от неожиданности бросил баранку и с испугом посмотрел на отца. Тот покровительственно усмехнулся, успев перехватить баранку, и крикнул почти в самое ухо Андрею: «Слезай, мужик! Покрышку менять будем!»
Отец вложил в его руки большой ключ и длинную трубу, которую использовал как рычаг для отворачивания и заворачивания прикипевших в резьбе гаек, а сам закурил.
«Открути пока!»
И Андрей откручивал до седьмого пота. Измазался и устал, но был откровенно счастлив, когда последнюю из гаек положил на землю. Отец же, худой и высокий, с приспущенными от долгой шоферской работы плечами, покуривал в стороне и, довольный, смотрел на сына.
«Ну, как труд шоферский?» подошел к Андрею, вытер его потное лицо и ласково потрепал по лохматой голове. «Ничего, пап». «То-то ничего. Но баранку, брат, крепче держать надо. Она, как жизнь, промахов не прощает. По малому или по большому счету, но ответ придется за все держать»
Не успел Андрей прикрыть за собой дверь, как Светка прямо от окна розовым колобком бросилась к нему, и он легко подхватил ее на руки, отметив про себя, что Светкино платье в белых оборках было когда-то ярко-красным, а теперь от многочисленных стирок потеряло цвет, на локтях и груди серыми островками показались изреженные нитки. И в этот момент он снова почувствовал себя правым в решении, о котором еще придется рассказать матери.
А почему ты так рано пришел из школы? Ты дневник забыл, да? затараторила Светка. Я так и знала ты вернешься за ним. Я тебе пятерку в дневнике поставила. А потом себе и маме
Я вот тебе поставлю! незлобиво пригрозил Андрей, огрубляя голос до отцовского, и опустил Светку на чистый, с разбросанными игрушками пол. Есть хочешь? спросил, вешая короткое пальто и шапку на вешалку возле двери и поправляя на крайнем крючке отцовский плащ-дождевик.
Андрей у порога снял полуботинки и прошел к большой, недавно выбеленной русской печке, отодвинул заслонку и ловко подцепил ухватом чугунок со щами.
Садись. Горячие!
Не хочу, надулась Светка, представив, как ей придется вылавливать горький поджаренный лук и укладывать на край тарелки. Я молоко с плюшкой ела.
Садись и ешь! строго, как бывало отец, приказал Андрей и смешно выпятил губы.
Светка заметила у брата белый клинышек зуба, похожий на мышиный, как на картинках, не выдержала и прыснула в кулачок, затем исподлобья, с опаской посмотрела на Андрея, на его вздрагивающие при еде брови. Ей иногда нравилось тянуться к ним ложкой, потому что они шевелились, как лохматые гусеницы. Но наедине с Андреем, без матери, она побоялась это сделать: а вдруг он, как папка, поставит ее в угол, заведет будильник и скажет: «Как зазвенит выйдешь. Прощения не проси ты уже несколько раз просила, и я тебе не верю». А когда в углу стоишь, часики так медленно-медленно тикают и совсем не хотят звенеть.
Тарелку после себя помой, попросил Андрей Светку, а я подремлю немного, и направился было в переднюю комнату, но в это время хлопнула входная дверь, и в кухню ввалился Петька Вьюн.
Он был в залатанной телогрейке, в серой фуражке с нелепо длинным козырьком и огромных, наверное, отцовских, сапогах с голенищами выше коленей. С круглого затылка Петьки в куцый воротник телогрейки рыжей лопаткой уперлись густые волосы. Бегая по сторонам хитрыми насмешливыми глазами нет ли дома матери Андрея? он наконец протянул Андрею небольшую толстопалую руку:
Ну и ахнул ты с машины! Здоро́во, профессор! и улыбнулся во весь свой большой рот, будто не видел Андрея по крайней мере с месяц. А я вижу приехал. Ты мне вот так нужен! И Петька, закрыв на секунду глаза, перехватил пальцами горло. Все магазины облазил! Одно талдычат: нет и не будет в ближайшее время. Индюки! выругался Петька. Проволочное сопротивление на сто восемьдесят ом сто восемьдесят раз в «Эфире» заказывал. Забывают! У тебя есть?
А для чего тебе?
Да надо, уклончиво ответил Петька.
Пороюсь. Зайдешь попозже.
Ты на продавца «Эфира» смахиваешь. «Зайди попо-озже»! передразнил Петька и с обиженным видом засунул руки в карманы.
Ладно, нехотя согласился Андрей, посиди, я сейчас Он вышел в коридор и вскоре вернулся с маленьким ящичком. Вороши сам. Может, подберешь что, равнодушно бросил Андрей, прошел к столу и насухо стал протирать его тряпкой.
Петька по-хозяйски расположился у порога: снял телогрейку, расстелил ее на полу и, приговаривая: «Это мы сейчас! Это мы мигом!» высыпал содержимое ящичка на телогрейку. Некоторое время Петька с полуоткрытым ртом разглядывал груду зеленых, синих, разных деталек, потом начал их осторожно разгребать, превращая кучку в тонкий слой, чтобы можно было каждую рассмотреть в отдельности и отобрать нужную. Но как ни копался, подходящего сопротивления он не нашел, лишь отложил в сторону несколько подстроечных конденсаторов и два триода, что по сравнению с остальным содержимым ящика выглядело чуть ли не верхом скромности.
Когда Петька приподнял голову, он почувствовал, с какой неприязнью смотрит на него Андрей.
Ты же просил проволочное сопротивление?!
Ну! уловив недоброе в голосе Андрея, нахохлился Петька и выжидательно прищурил глаза.
Насколько я понял, ты не нашел его. Положи все на место, холодно сказал Андрей.
Жмешься? медленно вставая, проговорил Петька и с видимым усилием просительно добавил: Ну, хотя бы один триодик Вот этот. И он прокрутил между пальцев черную детальку с тремя проволочными усиками.
Да бери! Все бери! И ящик, и все, что в нем! раздраженно выпалил Андрей и повернулся, чтобы скрыться в другой комнате.
Ты не психуй, ты обожди, неуверенно начал Петька, не зная еще, радоваться или нет такому неожиданному подарку. Я ведь не принуждаю тебя, я прошу.
Бери, чего уж более спокойно сказал Андрей и снова подошел к Петьке. Какой из меня теперь радиолюбитель. Я, Петька, из школы ушел
Ты что?.. Как ушел?..
Так вот Совсем ушел, неожиданно разоткровенничался Андрей, хотя они никогда не были друзьями.
Как совсем? Выгнали? недоверчиво переспросил Петька.
С чего это выгнали! Сам ушел.
Ну ты даешь! И Петька перестал улыбаться. А в общем молоток, подумав, добродушно похвалил он и прислушался: не шумнуло ли где в коридоре, не прибежала ли, случаем, с работы мать Андрея проведать Светку. После того как Петька бросил школу, она запретила ему приходить сюда. Что толку учиться? Вон мой папан Аттестат зрелости отхватил, два года в институте проучился, а все равно грузчиком вкалывать пошел. И ничего! Двести рублей заколачиваете. Петька на некоторое время замолк, вспомнив разговор с Можаруком, потом добавил: А я вот как школу бросил, так он меня ремнем лупцевал по соответствующему месту. Может, и не зря А однажды пришлось из дому убежать, в стогу соломы ночевал
Помню, улыбнулся Андрей. Тебя тогда наш участковый милиционер из омета за штаны вытащил. Ну и орал же ты!
Поорешь хмуро ответил Петька. Отец разок саданет по затылку и звезды в глазах. Теперь почти не трогает, ждет, когда подрасту, чтобы деньги шел зарабатывать. А я не тороплюсь, вкалывать всегда успею.
Балабон же ты, Петька! Деньги Конечно, без них нельзя. Но неужели вся жизнь в деньгах?
Ты мне про жизнь не толкуй, ты про нее ничего не знаешь. И я не знаю. Папан говорит, жизнь сложная штука, ее раскусить надо. Папан не раскусил, а мы с тобой и подавно. Закурить можно? И Петька, не дожидаясь разрешения, достал пачку папирос. Держи! Настоящий мужчина должен курить. Я вот уже без курева не могу слюной исхожу, приврал он.
Давай попробую, не отказался Андрей и закурил, сделал, как Петька, глубокую затяжку. Голова закружилась, на глаза накатились слезы. Эх и дерет!..
А ты покороче, покороче, стал объяснять Петька. Разве так можно по первой? Поначалу надо чуть-чуть вдыхать, а потом все как по маслу пойдет. Смотри! И он показал настоящую мужскую затяжку, выпустив под конец к потолку пляшущие крендели дыма. Ну как? Коронный номер!
Здо́рово, Петька! Кто это тебя научил?
Дядя Федя! самодовольно улыбнулся тот, бросив окурок к печке, и полушепотом добавил: Дело есть!
Какое?..
Деньги нужны? Нужны. Мой папан говорит, что твоя мать без мужика-то совсем замоталась. Соображаешь?
Не очень
Эх ты, профессор! снисходительно усмехнулся Петька. У меня трояк есть. Понял? Бутылки сдал. У тебя во дворе тонкая труба метров десять длины. Я тебе деньги ты мне трубу. Гожо?
К Петькиным делам Андрей не испытывал никакого любопытства, и даже таинственный шепот Петьки не заинтриговал его. Андрей решал: продать или не продать, трубу и пригодится ли она в скором времени по хозяйству. И еще он думал, что три рубля деньги небольшие, но на них можно купить Светке новое платье. А Петька уже держал деньги наготове и нетерпеливо переминался у порога, готовый в любую секунду сорваться с места и сбежать: приближалось время обеда и могла прийти мать Андрея, да и не терпелось получше рассмотреть содержимое ящичка.
Забирай трубу.
Гожо! Ну бывай! Петька удовлетворенно бросил Андрею растопыренную пятерню и толкнул дверь в коридор, откуда пахнуло весенней сыростью и терпким запахом веников.
Андрей облегченно подумал, что наконец остался один. Сейчас ему никого не хотелось видеть. Особенно большое беспокойство он испытывал от предстоящей встречи с матерью. Ведь она еще ничего не знает. Не знает, как в канун Нового года он, почему-то робея, подошел в конце уроков к преподавателю физики Спиридону Ивановичу и сообщил о своем намерении бросить школу. А на другой день Андрей уже сидел в кабинете директора и, запинаясь, доказывал, как необходима его помощь матери, стыдливо сглатывая слова о постоянной нехватке денег в семье. А когда кончил, уперся глазами в стол, надеясь: может, он разубедит его. Но директор, поднявшись из-за стола, отошел к окну и долго смотрел на улицу, будто совсем позабыл про Андрея. И когда он вдруг заговорил, и директорский кабинет, и шумная школа с длинными коридорами, и школьные друзья будто отодвинулись от Андрея и стали по другую сторону какой-то невидимой, но непреодолимой линии.
Мне нечего тебе возразить, Андрей, как ни жаль терять хорошего ученика. Но не откладывай, раз решил, сразу же иди в вечернюю школу
Каким же чужим показался себе Андрей, когда закрыл дверь директорского кабинета. Вроде те же знакомые девчонки и мальчишки, подпирая спинами стены школьного коридора, панически зубрят в перемену недоученные уроки, проходят усталые преподаватели с журналами и учебниками под мышкой. Все они останутся здесь, а он уйдет. И от этого становилось тоскливо и одиноко.
После разговора с директором прошло довольно много времени, но ни Спиридон Иванович, ни директор не напоминали о нем, и Андрей по-прежнему продолжал учиться в школе. Его не страшила работа, но лишь та, которую он знал или наблюдал со стороны. А походя только и увидишь, как вагонные слесари не спеша идут вдоль длинного железнодорожного состава и постукивают молоточком по чугунным колесам, чтобы не пропустить трещины в них; или наблюдаешь работу грузчиков на складах да еще стрелочниц. Как же все это скучно и неинтересно. Другое дело завод! В последнее время Андрей замечал, как все чаще и чаще какая-то таинственная, еще не осознанная сила тянула к нему, и все не решался признаться себе в этом. Возможно, боялся. Проходя городскими улицами, иногда он будто случайно сворачивал к заводу и шел вдоль его нескончаемого каменного забора, словно старался привыкнуть к этой громадине из корпусов с арочными крышами и высокими трубами, уходящими в небо. А на следующий день, утром, едва протерев глаза после сна, он отыскивал глазами портфель возле стола и думал, что вот снова возьмет его и отправится в школу. А мать тем временем не знает, как растянуть на месяц свою зарплату. Андрей не раз замечал, что чай в ее стакане не всегда был достаточно сладким. Мать сваливала на зубы болеть, мол, стали, но Андрей-то знал, как они у нее болят
Он взял книгу и лег на диван. Взгляд его скользнул по стене, оклеенной светлыми обоями, и остановился на фотографии отца. В черном костюме, с галстуком, скуластый, он выглядел несколько неестественно. Андрей помнил его в жизни не очень строгим. Только глаза, глубокие и серьезные, остались теми же. Вот и теперь они смотрели на него открыто и упрямо, будто спрашивали: «Бросил, значит, учиться? Думаешь неучем за станок встать или за баранку сесть? Шалишь, брат! Скоро и шоферам высшая наука потребуется!»
Андрей отвернулся.
Скрипнула дверь, в комнату кто-то вошел. По радостному Светкиному возгласу Андрей понял мать. Вот сейчас она подойдет, добрая и тихая, станет сразу теплей и легче. Нет, нет! Тяжелей! Ведь ей нужно рассказать обо всем! Вот сейчас пронесет она в шифоньер толстый пуховый платок подарок отца к Октябрьскому празднику и, как всегда, скажет сыну, утопив прохладные огрубевшие пальцы в его спутанных волосах: «Ты бы причесался, сынок. В школе не ругали?» Она почему-то всегда думала, что его ругают преподаватели, хотя он уже и не помнит, когда в последний раз получал двойку.!
Ты почему не в школе? совсем рядом раздался негромкий удивленный голос матери.
Андрей встал, высокий, поникший, и, не глядя на мать, пробормотал:
Ушел я Работать пойду, сдвинул брови у переносицы и отвернулся.
Мать встрепенулась, руки ее, словно хороня что-то дорогое от надвигающейся беды, взлетели к груди.
Тебя исключили? спросила она, все еще с надеждой глядя в затылок сына: а вдруг ослышалась, вдруг сын просто шутит с ней?
Скажешь тоже, с обидой, не поворачиваясь лицом к матери, ответил Андрей и торопливо, опасаясь, как бы не перебили, зачастил: Понимаешь, мама, я уже взрослый, помогать буду. Тебе трудно одной без папы
Что ты, сынок! испуганно запротестовала мать, и на глазах ее показались слезы. Ты должен вернуться в школу! Отец не простил бы нас!..
Работать пойду, тихо, но упрямо сказал Андрей и осторожно высвободил руки.
Наверно, впервые мать услышала в его голосе жесткие нотки. Сын стоял насупленный, раскрасневшийся от волнения и с жалостью глядел на мать, на ее шершавые, в ссадинах руки, на землистые морщинки возле глаз. А какой она казалась красивой и молодой, когда был жив отец!
Не плачь, мам Я буду учиться. В вечерней
Около дивана, прижавшись спиной к стене, стояла Светка и молчаливо прислушивалась к разговору. Мать попросила ее пойти погулять на улицу и все ждала, пока она оденется и выйдет. Увидев дочь через окно, мать снова вскинула глаза на сына, но в этот момент кто-то грузный и тяжелый, громыхнув дубовой дверью и поскрипывая половицами, затоптался возле вешалки.
Эй, хозяйка! Дома, што ль?
Дома, наскоро вытирая слезы ладонью, ответила мать и пошла на кухню. Проходи, Федор.
Эх, Викторовна! Опять я к тебе пришел! пробасил Федор, идя за ней в кухню, со стуком опустил на стол поллитровку «Экстры». Больше года уж хожу. Плачь не плачь не вернешь Погорелов сглотнул слюну и продолжал: А я вижу идешь. Ну как не заглянуть? Скучаю я по тебе. Ты, Нинка, баба что надо. Без мужика тебе никак нельзя Выпьем, что ль, по махонькой? Я сёдни себе выходной прописал, и хохотнул, радуясь, что смог обойти кого-то и увильнуть от работы. Сообрази-ка стакан и луковку.
Нина Викторовна со скрытой досадой достала стакан и луковицу и села в стороне на край стула. Скрытная, немногословная, она еще при жизни мужа невзлюбила Федора, но встречала каждый его приход с бутылкой молчаливо и почти безропотно.
Погорелов с присказкой «Ну, будем» в два глотка опорожнил стакан, крякнул и шумно потянул носом. Крупная луковица захрустела у него на зубах.
А что, Нинка, пьянея, смелее заговорил Федор, твое дело вдовье, не пригласишь ли меня попозже ночью двумя-тремя словами переброситься? Оно ночью-то сподручней для разговоров разных.
Отчего попозже? Можно и сейчас. Нина Викторовна оглянулась, закрыта ли дверь в зал, и пододвинулась к столу. Чего откладывать, устало проговорила она, уже не в силах скрывать неприязнь, тем более что все мысли сейчас были о сыне.