Почти со дня смерти мужа Федор Погорелов не давал ей покоя. Часто в ночную смену видела она его одинокую, горой надвигающуюся из темноты сутуловатую фигуру. Обычно хмельной подойдет, усядется на рельс и курит, курит. Тоже ведь не сладко бобылье житье. Как умерла жена, уж без малого три года прошло, опустился Федор, размяк, на подолы бабьи стал поглядывать, шалея от хмельной одури. К Нине Викторовне он относился особенно, с уважением и даже с некоторой робостью. При встрече с ней, пытаясь заговорить, но чувствуя с ее стороны холодок, безропотно уходил восвояси, если, конечно, не был пьян. Видно, чем-то запала она в его заскорузлую душу, но поставила перед ним невидимый барьер, который он не решался переступить. Нередко заглядывал Погорелов и в дом Самариных, но из-за настороженного к нему отношения Андрея обычно долго не задерживался, боялся, как бы Нина Викторовна не запретила ему приходить.
Ну, что ты злишься на меня? продолжал Погорелов. Что Пашка погиб, а я живой? Может, и меня завтра вагоном шибанет, колесом хребет переедет. Так что ж теперь?
И шибанет, Федор. Слабый ты. Водкой горя не зальешь, а новое нажить легче.
Зальешь не зальешь, а оно как-то на время спокойней на душе. Одиночество, холод домашний забываются. По неделям ведь не топлю.
Какого еще тебе спокойствия надо? Или у тебя семеро по лавкам за полу тянут, или угла своего нет? И при заработке.
А что угол без хозяйки? Отсырел уголок Погорелов налил второй стакан, выпил залпом, и тяжелая голова закачалась на шее. К закуске он не притронулся. Отходчиво бабье сердце. И Нина Викторовна с острой жалостью почувствовала что-то общее между собой и Погореловым.
Эх, Нинка! И жесткая ладонь Погорелова как бы невзначай легла на колено Нины Викторовны. С такой бабой, как ты, всю бы жизнь свою перепрокинул! А одному-то как оно!.. Погорелов неуверенно встал за спиной Нины Викторовны и неловко обнял ее за плечи. Дом продам, хозяйством одним заживем. Хошь ко мне переберемся
Нина Викторовна встала и вяло отстранила Погорелова.
Андрей школу бросил
Не пропадет. Не всем институты кончать Ты о себе подумай. Года как ветер Бабий век короток. Не успеешь оглянуться, а он и кончился. Кому нужна-то будешь! И так крепко сжал руку Нины Викторовны, что та невольно охнула.
Пусти, Федор! Пусти!
Но Погорелов лишь на секунду разжал пальцы, пытаясь левой рукой обнять Нину Викторовну.
Уходи, Федор! выкрикнула Нина Викторовна, безуспешно стараясь вырваться из грубого объятия Погорелова. Уходи!
А ну, отваливай отсюда! пригрозил вбежавший на кухню Андрей. В его руках рогатился ухват.
Но-но! отступая боком к двери и нащупывая правой рукой шапку на вешалке, будто предупреждая, проговорил Федор. Не испугаешь! А у матери тоже одна жизнь! И Погорелов вышел, на прощание презрительно глянув на Андрея.
Через несколько минут Нина Викторовна, сказав сыну, что сегодня на четыре часа задержится на дежурстве, тоже ушла. Андрей бросился на диван и закрыл лицо руками, а в ушах все продолжал рокотать голос Погорелова; «А у матери тоже одна жизнь».
Уже поздно вечером, уложив Светку спать и оставив в кухне непогашенным свет, чтобы, если проснется, не испугалась в темноте, Андрей надел поношенную куртку с пятнами машинного масла на рукавах и вышел на улицу, закрыв дом на замок. Он еще не знал, куда пойдет, но одному оставаться в доме не хотелось, появилось смутное желание с кем-то поговорить, посоветоваться, хотя и знал такого человека после отца не существует. К тому же до сих пор не решил, куда пойти на работу.
Споткнувшись об оледенелую кочку, Андрей остановился и осмотрелся. Темная улица обезлюдела, за всю дорогу ему, кажется, не встретился ни один прохожий. Почти в каждом доме желтели подсвеченные электрическим светом окна, но свет от них не доставал до дороги, рассеивался в палисадниках, вязнул в зарослях акации и сирени.
Заглянуть к Сергею Можаруку? Дом его рядом. Сколько раз приходилось решать вместе школьные задачи. Сергей решал их с завидной легкостью, и, наверное, потому одноклассники, жившие в поселке, часто забегали к нему за помощью, а то и просто так, поболтать о пустяках, послушать новые записи на магнитофоне. Вечерами у него почти всегда шумно и весело.
Андрей уже повернул к дому Можарука, с крыльцом и четырьмя окнами на улицу, но около калитки остановился, почувствовав вдруг себя чужим там, среди своих одноклассников. Он завтра не будет сидеть с ними в классе, а после уроков не покатится наперегонки со школьной горки на собственном портфеле Нет! Лучше в клуб! Где музыка и танцы, где много взрослых.
У входа в клуб Андрей снова встретился с Петькой. Тот стоял, опершись плечом о столб. Из длинной черной трубки, стиснутой зубами, перед Петькиным носом валил грязно-серый дым.
Эх и кадило! удивился Андрей. Прямо труба паровозная!
Я ее, понимаешь, ткнул Петька в жерло «паровозной трубы», у цыгана одного выменял и специальной смесью начинил, чтобы курилась по-настоящему. А папиросы что? Никакой видимости.
Как ни старался Петька свободно держать трубку в зубах, она у него прыгала и моталась, изрыгая дым и пепел. Он поправил зеленую кепку, подкрутил и без того лихой рыжий чуб и с неодобрением посмотрел на Андрея.
Ну, и шмотье на тебе уголек разгружать!
А ты что, на свиданье собрался?
Угадал, усмехнулся Петька. Ждал тут одну.
Ну и как?
Как видишь А в клуб неохота не люблю эти танцы.
Гнал бы домой. От скуки.
Думаю
Я бы на твоем месте не думал развернулся и пошел.
Думаю, как бы триста рублей сотворить. Ты займешь?
Смеешься!
И никто не займет, обреченно проговорил Петька. А жаль. Лет через пять, честное слово, отдал бы. Он со злостью влепил в стенку клуба плевок и зашагал в темноту, а Андрей пошел в клуб.
Он пробрался в дальний угол зала, сел на свободный стул и без всякого интереса стал наблюдать за танцующими.
Некоторые кивали ему головой, приветствовали улыбкой. В клубе действительно было много знакомых. Среди танцующих он увидел и одноклассницу Любу Новоскольцеву, самую красивую среди девчонок класса. В нее были влюблены все без исключения и, может быть, чуть больше остальных Андрей Самарин. Ему нравились ее синие озорные глаза и тонкие каштановые волосы. Когда она украдкой бросала на него взгляд на уроке, он краснел и отворачивался, не замечая, как ее губы вздрагивали от счастливого беззвучного смеха, который она торопливо прятала в кулак. Андрей сидел на первой парте и, чтобы не оглядываться, открывал створку окна так, что Люба хорошо была видна в оконном стекле.
После этого Люба уже не замечала робких взглядов на уроках и очень злилась. О своей тайне Андрей не говорил никому, а Люба стала посылать ему короткие злющие записки
Люба вынырнула из-за спины долговязого парня и едва не столкнулась с Андреем.
Вот уж не думала, что ты придешь на танцы!
А я случайно зашел, ответил Андрей.
Как же! перестав улыбаться, с некоторой иронией сказала Люба. Ты теперь человек занятой, в рабочий класс подаешься. И никому ничего тайно!
В голосе Любы прорывалась обида. Что мог ответить ей Андрей? Рассказать, как стало трудно в семье без отца, и вызвать сочувственную улыбку? Да и вообще не так уж и плохо у них.
Это никому не интересно.
И мне?
И тебе.
Ты стал удивительно легкомысленным человеком, а мы в классе все тебя считали серьезным.
Считали, значит
А как же ты думал? Велика ли мудрость бросить школу? Мне тоже ужасно надоело учиться, но, увы, без среднего образования высшего не получишь.
Дважды два четыре. А какое ты хочешь высшее? не без умысла спросил Андрей.
Люба опустила ресницы, чтобы скрыть минутную растерянность.
Неважно какое. Высшее и все.
Андрей взял Любу за руку и, выбрав момент, вошел в толпу танцующих.
Люба вскинула глаза на Андрея и долго молча рассматривала его, отметив про себя, что он похудел, держится независимо и делает вид, что она ему безразлична. Это разозлило ее, и она поняла, что не успокоится, пока не проверит.
Люба скосила глаза в сторону, заколебалась на секунду и затем ловко подставила голову под работающий как поршень локоть долговязого парня. Удар пришелся в затылок. Люба тотчас остановилась и закрыла лицо руками, украдкой наблюдая за Андреем. Андрей молча смотрел на Любу. Смотрел на нее и долговязый, часто моргая подслеповатыми, близорукими глазами, и виновато повторял:
Извините, пожалуйста! Так много народа Извините
А Андрей все молчал и растерянно смотрел то на Любу, то на парня. Наконец Люба медленно отняла руки от лица, вспыхнула негодующе и выкрикнула Андрею:
Трус! Жалкий трусишка! Круто повернулась, гордо тряхнула длинными волосами и направилась к выходу.
Андрей ничего не ответил и отошел к окну, чтобы посмотреть, куда и с кем пойдет Люба. Он так и не увидел ее: вероятно, она прошла в другую сторону.
Домой он возвращался один. И надо же сказать такое: «Трус!» А если бы он ударил того парня, ушла бы Люба? Возможно, и не ушла бы. Но за что бить его?
Андрей уже почти дошел до дома, когда решил вдруг проведать мать, зайти к ней на работу. Он представил ее с метелкой на тускло освещенных железнодорожных стрелках, одинокую и маленькую, и, конечно, с мыслями о нем, и ему стало страшно, когда представил, как мимо нее на зеленый огонек светофора, не сбавляя скорости, прогрохочет, рождая ветер, тяжелый товарняк, и ей не устоять рядом: захлестнет как веревкой и швырнет под колеса. Андрей невольно ускорил шаг, затем побежал, часто спотыкаясь в темноте о затвердевшие гребни снега.
Он знал все закоулки на окраине рабочего поселка и не сомневался, что безошибочно выйдет на выходные стрелки или на будку. Скоро уже должны прорезаться в темноте зеленые или красные огни светофоров. Он только успел подумать об этом, как увидел их: сначала один красный, потом еще и еще значит, станция забита товарняками. Андрей перепрыгнул через сливной ров, нога скользнула по шпале, и он неожиданно упал на щебень, услышав откуда-то:
Кто тут? По путям ходить нельзя!
Это я, мам, поднимаясь с земли и отряхивая куртку, ответил Андрей и добавил оправдываясь: Скользко здесь. Не пришла еще сменщица?
Не пришла. Дома у нее что-то.
Метелка у тебя, мать, совсем жиденькая. Я нарежу завтра новых прутьев.
Нарежь, сынок. Последняя метелка-то пообтрепалась вся, а на складе нет.
Я с утра пойду, как светать начнет, осторожно сказал Андрей, вслушиваясь в зачастившее после его слов дыхание матери.
Она ответила не сразу. Андрей не видел ее глаз, хотя она и смотрела на него, и, как показалось ему, смотрела очень долго, все еще не решаясь сказать главное. Ведь завтра утром он мог бы идти в школу, и никто бы там не напомнил ему о взятой накануне справке, что он учится в девятом классе.
Иди с утра, сынок.
Тебе помочь?
Я управлюсь. Все уже повыметено, повычищено, а заносы кончились. Вот гляжу, как бы не заронилось чего, стрелку бы не заклинило, неторопливо говорила мать, и Андрей почувствовал в ее успокаивающемся голосе доверчивую надежду, что он не подведет. И было немножко жутко от мысли, что все решилось так просто: будто кто-то по его желанию передвинул стрелки и без всякого удивления сказал: «Хочешь в эту сторону? Кати!» А в «этой стороне» было все ново и неизвестно, и «катить» еще не представлялось как. Ты иди, сынок. Светка небось от страха в одеяло с головой прячется.
Андрей не стал петлять по закоулкам пристанционных построек и пошел между двумя составами так короче и надежней. Услышав во второй раз предупреждающий голос матери: «Поосторожней, сынок! Скорый на подходе!» он оглянулся, но уже не смог различить в темноте ее маленькую фигуру, даже зеленый огонек светофора заслонился густым туманом.
Андрей шагал, едва не касаясь плечом товарных вагонов. В тишине сыпуче шуршала мелкая щебенка. Ему нравилось, как мимо него медленно проплывала неподвижная гора вагонов или округлые бока нефтеналивной цистерны. А вот открытая платформа, плотно заставленная контейнерами. На одном из них то ли высоко задранная доска, то ли кусок жести, оторвавшийся от крыши. Андрей уже хотел поймать в темноте силуэт следующего вагона, как вдруг непонятный предмет на крыше исчез, и не было слышно ни звука, ни шороха. Это показалось несколько странным. Неужели человек? Тогда почему он на крыше? Зайцем удобней добираться в тамбурах: и теплей и безопасней.
А может, и не было никакой доски, просто почудилось ему?
Не отрывая взгляда от подозрительного контейнера, Андрей на ощупь подобрал несколько крупных камней и побросал их по одному: первый недалеко от себя, потом все дальше и дальше по направлению к станции, и стал ждать. Доска на контейнере появилась снова и стала похожа на человека, стоящего на коленях.
Андрею стало страшно, что-то противно ноющее поползло по всему телу, и не было сил сдвинуться с места.
Ты ты чего там?.. тихо спросил Андрей и сжался от сознания, что в ответ двинут его чем-нибудь тяжелым, но, к его удивлению, человек поднялся во весь рост и посмотрел вниз.
Так и думал ты это. Камушки бросаешь!.. проговорил человек знакомым голосом. Я за тобой давно одним глазом слежу. Думаю, чего он тут шастает! Ха-ха! Лезь ко мне. Здесь обозреньице, я тебе скажу, и камушки бросать поточней можно, не по колесам.
Это ты, Петька?..
Ну я.
А чего ты там?
Кто-то лису дохлую на контейнер бросил. С вечера вожусь, никак шкуру не сдеру. Мерзлая.
Не врешь?
Мне никто не верит, а я не жалуюсь, бодро ответил Петька.
Она не протухла? с некоторым сомнением спросил Андрей.
Я ее жрать не собираюсь. А шкуру с хвостом директриса клуба просила достать. Говорит, в кино бесплатно пускать будет.
А-а-а, удовлетворенно промычал Андрей и, смеясь в душе над своими страхами, стал взбираться на борт платформы. Дай руку, контейнер какой-то скользкий
Не смеши. В рабочий класс подаешься, а на крышу подсадить просишь!
Я так Заледенело все.
Андрей скользил по стенке носками ботинок, бился коленями, подтягивался на руках почти на уровень крыши, но так бы, наверно, и не влез, если бы не помог Петька. Поднявшись, осмотрелся и заметил под ногами Петьки вместо лисы гвоздодер и дрель.
Ты это зачем? указал Андрей на инструменты.
Будто не знаешь, с иронической усмешкой ответил Петька. Что, перетрусил? Пройдет. Понимаешь, от весовщика случайно узнал: транзисторы в контейнере привезли. Мне всего пять штук, по шесть червонцев за каждый. Возьму верняком! Как?
Не хочу!
Тебя никто и не заставляет. Петька презрительно плюнул с крыши на землю.
И ты уйдешь отсюда, понял? Уйдешь!
Не ори! пригрозил Петька. А то пополам перешибу!
Я не ору, чуть тише сказал Андрей, покосившись на гвоздодер в Петькиной руке. Я от матери. Она на стрелках, чтоб поезда А ты грабить!
Ну, ты, помягче! процедил Петька сквозь зубы. И проваливай, пока цел, к мамкиным стрелкам. Да чтоб без трепа! предупредил он. На всякий пожарный твои отпечатки здесь остались.
Андрей понуро слез с крыши и действительно зашагал в сторону светофоров, где работала мать. Он боялся оглянуться, может, потому, что слишком страшным показался в руках Петьки гвоздодер.
Когда ломаная тень Андрея пропала в темноте, Петька еще несколько минут стоял неподвижно, чувствуя, как страх перед неизвестностью охватывает его. Длинные железнодорожные составы будто колыхались в темно-матовом воздухе и безмолвно надвигались на Петьку. Почему они так давят на него? Ведь он не раз катался в тамбуре до соседней станции и днем и ночью. И было совсем не страшно, когда какой-нибудь железнодорожник гонял его палкой от головы до хвоста поезда. А он смеялся взахлеб: попробуй догони самого быстроногого и ловкого среди мальчишек поселка!
Он весь напрягся, как пружина, упрямо боднул головой темноту и сел на край крыши, вслушиваясь в знакомые шумы станции. Уловил в темноте шаги и поспешно распластался на крыше, головой в ту сторону, откуда доносился шорох щебня. Гулко и часто стучало сердце, словно пыталось оттолкнуться от ржавой крыши контейнера. Шаги приближались. Петька настороженным взглядом выхватил из темноты фигуру человека и еще плотнее прижался к крыше. Кровь заколотилась в висках, в голове звенело. Человек проплыл совсем рядом, унося за собой размеренный хруст щебня. Облегченно вздохнув, Петька привстал на колени, осмотрелся и взял дрель. Послышалось тихое шуршание сверла, словно в зернохранилище заскреблась мышь. Петька решил высверлить несколько отверстий подряд, чтобы потом проделать гвоздодером дыру в крыше контейнера.