Марья, позвал Дмитрий, чего ты там у порога возишься? Посиди с нами. Выходной один у нас.
Два.
Они как один. Захлестнет, кивнул на опустошенную бутылку водки, ни дня, ни вечера не видишь.
Кто ж тебя неволит? вяло ответила Марья. Пьешь-то один, а болеем все трое.
Как это?
Да так
Ну тя, ладно, ладно, нажал в голосе Дмитрий. Как ни говори, а в выходной человек отдыхать должен. Как хочет! Во-от!
Все пьют, и мы пьем, чтобы не почувствовать себя лишним, непричастным, сказал Федор, стараясь уловить настроение хозяйки. Чего ж теперь над каждой рюмкой мозгами шевелить? Так, недуром, и свихнешься.
Тебе чего шевелить! с упреком подняла Марья глаза на Погорелова. Где сел, там и дом, а и запьешь горя никому нет.
Эк ты взяла, Марья, суживая глаза, проговорил укоризненно Погорелов. Я, может, от тоски к вам хожу, от одиночества. А ты такой разговор со мной затеваешь. Живая тварь и та к ласке и теплу жмется.
К ласке? К теплу? выпрямилась Марья и в упор посмотрела на Погорелова. Эх, Федор, Федор! Может, и нужна тебе ласка, а не к ней, к вину ты тянешься больше, от него и тоска у тебя. Случись что слезы никто не обронит.
Эк, тебя как занесло! Не обронит! с некоторой обидой проговорил Погорелов и уставился на Марью с натугой выплывшими из-под набрякших век, будто проснувшимися только что глазами.
Он хотел ответить ей, что и по нему есть кому поплакать. Перебирал в памяти, будто ворочая ящики на складе, своих друзей, знакомых. И кто бы ни вспоминался ему, все с бутылкой да стаканом среди станционных грузов. Как ни напрягался Погорелов, копая свою жизнь поглубже, ничего в ней приметного не вспомнил. Мир его сузился до товарных вагонов, складских помещений и штучного отдела в магазине, где бойкая на язык продавщица в любое время аккуратно снабжала «беленькой» по завышенной цене. Разве она всплакнет? Как же! Залилась слезами!
Погорелов отвернулся, шумно выдохнул открытым ртом и качнулся над стаканами, едва не свалив их.
А ты, Марья так уж и не пожалеешь?
Хватит хлюпать! оборвал его Дмитрий. Нашел о чем разговор вести. У тебя есть? И Дмитрий с намеком потер большим и указательным пальцами.
Погорелов для видимости пошарил по карманам, зная, что у него и мелочи не осталось, с утра покупал, пора бы и Дмитрию на свои поставить.
Все там оставил, и Федор неопределенно махнул рукой.
Так уж и все?
А что? Завтра получка.
Дмитрий огорченно замял пальцами, покосился на две пустые бутылки, потом взглянул на Марью, присевшую в сторонке в тревожном выжидании: что дальше будет, как все повернется. Сейчас, известное дело, пойдут на станцию. Выходной не выходной им всегда дело, найдут и деньги с рук на руки без всяких ведомостей как на блюдечке. Нате, мол, заработали. А что эти заработанные на пропой пойдут дела никому нет.
Маша, ради выходного
Ни рубля не дам! Нет у меня!
Марья! Всего на одну. Дмитрий шатко встал из-за стола и поднял вверх большой палец, как бы подтверждая: на одну «беленькую» и не больше.
И где я тебе напасусь? Вон тес покупать надо, крышу перекрывать. А на какие шиши? Все прахом идет! И все через вино! И Петьку туда же, за собой!
Ты Петьку не тронь, и Дмитрий тяжелой ладонью рубанул по воздуху. Я с Петьки шкуру спущу в случае чего. А на одну ты нам дай. И баста, завтра на работу.
Не дам! Сказала не дам.
Марья решительно, с суетливой поспешностью, заметив, что Дмитрий направляется в зал, первой ушла из кухни, слыша за спиной голос мужа:
Я знаю, где ты кубышку прячешь! Не дашь все раздербеню. Я что, не хозяин в доме? И выпить нельзя?
В шкафу, в комнате сына, под грудой поношенного белья лежит сверточек с деньгами, и Марья вспомнила, что на днях при муже доставала из него двадцать пять рублей на оплату ремонта телевизора. Неужто Дмитрия к тому узелку потянуло? Она же их для всякой нужды скопила: где дом поддержать надо, где тряпку купить какую. Подсчитать-то, двое они много зарабатывают. А и не видать денег, как песок между пальцев уходят.
Куда ты, куда, Дмитрий? загородила Марья дорогу к шкафу и мельком глянула на Петьку, будто хотела найти у него поддержку.
А тот понуро стоял спиной к подоконнику с единственным желанием вырваться на улицу и не видеть очередной ссоры отца с матерью. И он бы сбежал, но, встретившись с умоляющими глазами матери, остался.
Марья! Червонец и я ушел.
Не дам! Сказала не дам!
Марья, опережая мужа, рывком открыла створку шкафа, проворно сунула руку в глубь ящика и тут же почувствовала на плече тяжелую руку Дмитрия. Испугалась: что делать, куда деньги? Нащупала тугой маленький узелок и бросила его за спину мужа, к ногам сына.
Беги, Петя! Беги!
Отчаянный, со всхлипами голос матери взвел Петьку как пружину. Он быстро нагнулся и, пока отец разворачивался к нему своей широкой сутуловатой спиной, схватил узелок и рядом с тяжелой отцовской рукой, вытянутой к нему, проскочил на кухню, сунул ноги в ботинки, схватил пальто и шапку и выскочил во двор. Оглянулся, не гонится ли за ним отец, пробежал через двор и хлопнул калиткой. Петька хотел зашнуровать, ботинки, застегнуться, но из глубины двора послышался голос отца, и он завернул в узкий проулок с такой поспешностью, как будто отцовская рука уже нацелилась в его воротник.
Петька шел и оглядывался, шнурки его ботинок волочились по снегу. Он привел себя в порядок лишь на окраине поселка. Почему он пошел туда, Петька и сам не мог ответить. Он посмотрел на зажатый в ладони тугой узелок и осмотрелся, нет ли кого поблизости. Заметил ящик, торчащий из-под снега, и сел на него. Конечно, на этом ящике его далеко видно. Далеко-то далеко, но кто различит, чем он занят? А к нему незаметно никому не подойти вокруг открытое место: справа поселок, а слева, в реденькой дымке, город.
Петька развязал белую тряпицу и присвистнул: у него еще никогда не было в руках столько денег. С оглядкой начал пересчитывать купюры. Четыреста семьдесят рублей! Какая куча денег! На них можно запросто купить лодку, и еще останется.
Петька крутнул головой вправо, влево, не подходит ли кто, завязал в узелок деньги, сунул под шапку так будет надежней и направился к дороге, ведущей в город. Мать ничего не скажет, если он возьмет рубль на кино и на обед забежит в столовую. Пока он продирался по целинному снегу, не раз приходилось придерживать шапку на голове. В конце концов Петька решил, что лучше будет, если он спрячет деньги в карман пиджака.
На шоссе Петька без труда перемахнул через борт проходившей машины скорость у нее была невелика, на ухабах не разгонишься. Заметив Петьку сквозь заднее стекло в кузове машины, шофер показал кулак, но тормозить не стал, а погнал в город. Видно, торопился.
Петька спрятался за кабиной, чтобы поменьше задувало встречным ветром, и пощупал узелок в кармане. На месте. Знал бы шофер, сколько у него сейчас денег! Вот бы удивился! И вообще, вряд ли кто из его знакомых ребят сразу имел такую сумму. У дяди Феди и то не бывает. Как мать говорит, они у него не задерживаются, получил и нет, все пропивает. И зачем тогда столько денег зарабатывать, если все их на водку тратить? Одевается он как попало, его в поселке никто, наверно, в праздничном не видел: зимой в телогрейке и валенках, летом опять же в рабочем. А в клуб и не заглядывает. Вот бы Петьке каждый месяц целых двести рублей! Он бы прежде всего лодку купил, чтобы погибшего летчика побыстрей отыскать, а потом красивое платье матери. Зеленое! Как лужайка в лесу. А отцу бутылку! Во! Все были бы довольны! Конечно, отец бы тогда в честь первой получки и его бы к столу пригласил, как равного с ним, как мужчину. И Петька бы выпил и сказал отцу, не надо так с матерью, она ведь по ночам не спит, когда его дома нет. Все думает, как бы хмельной под поезд не попал или не заснул на снегу. Бывают дни, она все пути на станции избегает, все складские закоулки. А отец еще и ругнется, когда она его в укромном месте отыщет вместе с дядей Федей. И увести не увести, и стоять не выстоять. Так и караулит где-нибудь за углом, пока отец домой не соберется.
Петька вздохнул. И с ним матери достается. То бабка Матрена нажалуется, то еще кто из соседей в крике заходится: «Ты, Марья, уйми своего непутевого! Не то к участковому сведем!» А чего унимать-то? Ну, керосином гусей напоил, ну, сторожа к лавке приклеил, ну, если в кино чего-нибудь крикнет, чтоб не спали. И сразу уйми
Пригрелся! А ну вылазь. Расселся как в автобусе! Это шофер, высунувшись из кабины, стал ругать Петьку. «И когда он остановил машину?» Ты что же, думаешь, я так по всему городу тебя повезу? Выметайся, некогда мне тут с тобой!
Петька спрыгнул на затекшие ноги и с обидой глянул на водителя.
Чего я тебе, кузов отсидел?
Отсидел не отсидел, чуть запнувшись, ответил шофер, а прыгать на ходу никому не позволено. Вон остановка, иди на автобус, если надо, и запустил мотор.
Взрослого ты бы в кабине довез, рупь дали бы. А с меня что? с обидой упрекнул Петька и вдруг вспомнил, что у него много денег. И он понял, почему его вдруг так сильно, потянуло в город. Магазин «Спорттовары» возник перед его глазами осязаемым видением, и сквозь высокие витринные стекла он уже видел подвесные лодочные моторы и дюралевые лодки. На одной из них красным написана цена двести семьдесят пять рублей. Вот такую Петьке и надо! А лодочный мотор ему ни к чему. Он и на веслах куда угодно догребет.
Петька глянул на пустой кузов грузовика. Вот бы договориться с водителем! Он бы и погрузить помог, и до дому довезти.
Дядь, поехали в «Спорттовары», а?
А в Москву, в ГУМ не желаешь?
Я серьезно Я не за так. Петька поспешно вытащил узелок из кармана, быстро развязал его и показал водителю содержимое. Вон у меня сколько!
Ого! И шофер присвистнул. И что ты хочешь в «Спорттоварах»?
Лодку! За двести семьдесят пять рублей!
И чтоб я тебе довез?
Ну
И заплатишь?
Как все.
Гм Ну, садись. Шофер услужливо щелкнул замком правой дверки и газанул, торопя Петьку сесть в кабину.
Красное угреватое лицо шофера Петьке не понравилось. Наверно, потому, что слишком уж было похоже цветом на отцовское, когда тот, с дядей Федей или еще с кем, успевал опустошить бутылку, а то и еще одну. Ладони у шофера крепкие, пальцы даже с виду жесткие, с темными прожилками от машинного масла. А как же работает. Вон у Спиридона Ивановича пальцы в чернилах и костюм в мелу. А отцовские руки? Они всегда темно-коричневого цвета и будто бы в трещинах. Он и зимой и летом без рукавиц работает
Куда тебе лодку? уже разогнав машину, полюбопытствовал шофер.
На станцию.
На озеро, поди?
Туда. Дядь, и сколько вы с меня возьмете?
Червонец. Меньше никак нельзя. Это по-божески. Я сколько с тобой времени потрачу? Так что, считай, по-божески. Тебе что, отец наказал лодку-то купить?
Угу, невнятно буркнул в ответ Петька и сделал вид, что сейчас его больше всего интересуют дорога и неустойчиво семенящие по скользкому тротуару пешеходы. А ЗИЛ, он у вас новый?
Не жалуюсь. Значит, на станции живешь? Отец-то где у тебя работает?
Там же. Петька не ответил, а промычал, очень уж ему не хотелось всяких расспросов. Целых десять рублей берет, чтобы лодку отвезти, и еще расспрашивает, где да что.
Водитель проехал перекресток и остановил машину возле знакомого Петьке магазина.
Приехали. Беги выбирай, я масло пока проверю. Да деньги, смотри, крепче держи. В городе все случается.
Петька хлопнул дверцей и побежал в магазин. Он уже давно знал, где она стоит, его лодка. В правом углу, возле крайнего окна. Там еще гантели и гири разного веса. За деньги, конечно, от отца не поздоровится. Но ему обязательно нужно найти погибшего летчика! Дед Авдей, он хоть и старый, а про войну все помнит. Вот бы и ему в то время вместе с ним. Он бы показа-ал! А сейчас что? На машину на ходу прыгнешь хулиган, в школу не пошел и с тобой уже дружить запрещают. Вон хотя бы попробуй зайди к Андрею Самарину, когда мать дома! Вроде бы и выгонять не выгоняет, а сам не захочешь оставаться: «Андрюш, подмой полы, у меня с рукой что-то!», «Андрюш, почисть картошки, а я рубашки твои простирну!» Не будешь ведь дожидаться, когда он «подмоет да почистит»
Вот она, лодочка! Теперь Петька от нее ни за что не отойдет, пока не купит. И весла, наверно, где-то припрятаны. Говорят, их отдельно продают. Пятнадцать рублей пара. Двести семьдесят пять за лодку, пятнадцать за весла и десять шоферу. Как раз триста получается. Тютелька в тютельку. Петька еще раз взглянул на ценник с цифрой «275» и перевернул его. Так будет надежней. Никто не подойдет. Короче говоря продано.
Петька подозрительно оглядел покупателей в магазине кажется, никто к его лодке не рвется. Пощупал в кармане тугой узелок и направился к кассе. Подумал, как же он будет разворачивать его при людях? Какой парень прячет деньги в чулок? Вернулся к лодке, потоптался рядом и нерешительно сел в нее, развязал узелок и стал отсчитывать деньги, сбиваясь и начиная снова. Зажатые в ладони, они никак не слушались Петьку.
Ну что у тебя тут?
Петька вздрогнул, прикрыл деньги и, лишь когда узнал шофера, снова начал считать, перекладывая в пачке пятерки с одной стороны на другую и бормоча:
Один, два, три шестнадцать, семнадцать двадцать один, двадцать два И тут две половины пачки сомкнулись, и Петька с отчаянием посмотрел на шофера. Вот как до двадцать третьей дойду, они р-раз и в кучу. Дядь, давай я их в лодке разложу, на дне? А ты заслони меня.
От кого?
В магазине всякое бывает, напомнил Петька предупреждение шофера, а сам подумал, как бы кто не заинтересовался, откуда у него столько денег. Как начнутся расспросы не открутишься. Да и кто поверит, что мать дала. А дальше такое потянется скучно станет! Дядь, отсчитай двести семьдесят пять, а? И Петька протянул шоферу все деньги.
Экий ты нескладный! И как тебе отец деньги доверил. Сколько тут? И шофер прибросил на вес пачку пятерок.
Мно-ого.
Вижу, что много. Шофер поудобней уселся на борт лодки, видимо испытывая удовольствие от предстоящего подсчета. Какой же ты мужик, когда деньги не научился считать?
Научусь
Это конечно. Какие твои годы, и шофер критически смерил Петьку глазами, совсем еще зелененький. А червончик я все же сразу отложу, вот смотри Он отложил две пятерки и тут же убрал в карман. Отцу что, некогда? Тебя послал? Не глядя на Петьку, шофер плюнул на большой и указательный пальцы и быстро стал отсчитывать необходимую сумму. Да тут лишку почти еще на лодку! Видать, у твоих родителей деньжищ куры не клюют. На, припрячь остальные и крути в кассу. Некогда мне тут с тобой.
Петька взял деньги и встал в небольшую очередь перед кассой. Пока продвигалась очередь, он поглядывал на шофера, не раздумает ли он везти его лодку. Но тот уже деловито возился возле нее и даже выдвинул корму, приготавливая для погрузки. И все же, когда Петька протянул в окошко кассы деньги, сказав: «Лодку», и получил чек, он почувствовал, как сразу что-то оборвалось в нем, и весь он съежился, поник от тревожного предчувствия.
Ему уже казалось, что жесткая отцовская ладонь откачнулась в сторону, чтобы со взмахом обрести силу, способную сбить с ног не только его. Серенький квадратик чека он нес за самый краешек, как будто боялся испачкать его. Ну и пусть отец кричит, пусть бьет его своими граблями. Петька ради лодки может выдержать все. А с лодкой он обязательно найдет летчика. Дед Авдей говорит, в пруду он, и дядя Саша Погорелов, дяди Федин брат, тоже об этом сказывал. Там летчик, в пруду. Подумаешь деньги!
Почти весь город проехали молча. Петьке было от чего молчать. Встреча с отцом, как бы он ни старался ее оттянуть, наступит.
Большие каменные дома города остались позади. Тряская дорога швыряла машину с борта на борт, и лодка в кузове гремела пустой бочкой. Петька мял в кармане тощий остаток денег и с тоской смотрел на приближающийся поселок. Впереди, на обочине, обернувшись, остановился какой-то парень и поднял руку. Просил подвезти. Но шофер и не думал останавливаться.
Дядь, останови, попросил Петька.
Тут рядом. Дойдет.
Останови, дядь! Это же Андрюха Самарин! узнав товарища, обрадованно закричал Петька и, не дожидаясь, когда притормозит машина, открыл дверь. Андрюха! Это я! Лезь в кабину.
Ты откуда?
А-а-а! В городе был.
И я, ответил Самарин, усаживаясь рядом с Петькой. На работу устраивался.
Шофером? Как отец?
Да, в гараж. Пока слесарем.
А чего это?
Нет восемнадцати.