Чем перетянуть?
Найманы потеряли уважение народа, снова повторил аксакал.
Но опытный Сарсембай понимал, что этого для победы мало. Он помнил похвальбу Рокии: «Понадобится дадим скот, понадобится дадим девушку, понадобится добьемся высылки, но поставим на своем!»
Всего этого Биремджану сказать прямо было нельзя. Он уклончиво ответил старику:
Душа наша чиста, намерения наши благие, создатель должен помочь нам. Но разве и мы сами не должны приложить усилие?
Старик уехал после полудня.
Снова ели мясо, пили кумыс. Долго тянулась беседа. Сват Сарсембая прикинул, кому и какие подарки нужно будет сделать перед выборами, кто сколько сможет на это ассигновать средств. Потребуется не менее ста голов скота, десяти тысяч рублей. Если половину этого возьмет на себя Сарсембай, другую половину возьмут остальные.
Сарсембай не был сильно удивлен. По опыту Байтюры и всех остальных он прекрасно знал, что предвыборные траты полностью окупались впоследствии.
Выработав план действий, гости сели на коней и под разными предлогами поехали в джайляу колеблющихся родов. Проводив их, Сарсембай вошел в белую юрту к байбиче.
Говорят, скот в городе в цене. Предстоит свадьба Карлыгач. Она потребует расходов. Старейшины хотят выбрать меня волостным правителем. Это тоже не обойдется без расходов. Что скажешь, если продадим голов двадцать лошадей, волов?
Алтын-Чач разбиралась в этих делах не хуже мужа. Без лишних слов она согласилась:
Послезавтра в городе базарный день. Если думаешь ехать, пошли Джолконбая за «отцом конских пастухов».
Сарсембай, не трогаясь с места, крикнул батрака и приказал ему ехать в табун, а сам верхом отправился в джайляу Таш-Тюбе. Нужно было кое с кем переговорить о свадебных и предвыборных хлопотах, кое-что передать.
Карлыгач-Слу, понимая, что этими таинственными разговорами решается и ее судьба, хотела открыто поговорить с отцом, но не могла улучить подходящую минуту. Беседовать же с матерью не имело смысла, да и сама она, кажется, избегала этого.
Карлыгач-Слу чувствовала себя так, как, вероятно, чувствуют себя жители городов, расположенных у подножия вулканов, при первых подземных толчках. Где-то что-то творится, что-то готовится, надвигается какая-то черная опасность. Что будет? Сможет ли она спастись? Или принесут ее в жертву? В тревоге провела девушка ночь.
XLI
Сон или явь? Непонятно.
Кого-то ожесточенно бьют. Избиваемый кричит благим матом. Его бьют, он снова кричит.
Девушка испуганно раскрыла глаза.
Ясный, светлый день. Кошма юрты откинута. Тютюнлык открыт. Лучи солнца играют на бархатном ковре. Но вопли не прекращаются.
Карлыгач-Слу поспешно встала, торопливо расчесала волосы, чуть-чуть насурьмила ресницы, надела новое алое платье, обулась в узкие сапожки и вышла из юрты.
Позади большой юрты, около стальных плугов, косилок, жнеек, толпилось множество ребят, женщин в белых покрывалах и мужчин в малахаях.
В центре Сарсембай, рядом Керим, «отец конских пастухов», байбича и еще кто-то. Муж Айбалы и длинноволосый джигит хлещут кого-то плеткой, приговаривая:
Что рассказал? Зачем ездил к Янгырбаю? Сознавайся, да будет проклят твой отец!
Девушка бросилась туда и увидела:
Со скрученными назад руками, в разорванном бешмете, с окровавленным, измазанным в глине лицом лежит Джолконбай. Длинноволосый джигит не переставая наносит удары, батрак силится высвободить руки, прикрыть измученное тело, но это ему не удается, и он продолжает вопить.
Отец, что случилось? Девушка схватила отца за руку.
Избитый посмотрел на девушку залитыми кровью глазами, словно умолял о помощи.
Изловчившись, он выгнулся, спиной оттолкнул джигита и вскочил на ноги.
Убить хотите? И кинулся бежать.
Но не успел. Сарсембай пинком свалил его:
Проклятый! Ешь мою пищу, пьешь мой кумыс, а им доносишь! Да будет проклят твой отец! крикнул он и стал топтать его ногами, стегать плетью по лицу и голове. Обычно сдержанный, Сарсембай в минуту гнева не помнил себя.
Батрака избили жестоко, но он так ни в чем и не сознался, а только продолжал вопить.
В конце джайляу, у озера, показался человек. Избиваемый, как будто нашел избавителя, крикнул:
Приведите этого знахаря, он меня видел! Расспросите его!
Карлыгач подбежала к знахарю и привела его.
Это был юродивый, в рваной одежде, босой, с домброй в одной руке и со свертком с принадлежностями знахарства в другой.
Бай повернулся к нему:
Откуда идешь?
Из джайляу Якты-Куль.
В какое время видел ты там этого человека?
Юродивый жалобно посмотрел на Джолконбая.
Получив от бая садака, погадав старухам, вышел я из джайляу Якуп-Мирзы и направился в вашу сторону. Тут встретил я вашего батрака. «Куда едешь?» спросил я. «Ехал я в джайляу Байтюры, но испугалось сердце мое. Правилен ли путь мой не знаю. Погадай мне», ответил он.
На лицах слушателей отразилось изумление. Бай отбросил плеть. Джолконбай сел.
Юродивый продолжал:
Могу ли я отказать человеку в просьбе? Разложил я доску, обратился мысленно к святым угодникам и открыл книгу. Но бог наказал меня книга ничего ясного не сказала. Джигит обозлился и поскакал в Якты-Куль. Я пошел к вам Вскоре послышался сзади конский топот. Гляжу Джолконбай, не доезжая джайляу Байтюры, повернул обратно. Он сильно гнал коня. Поравнявшись, он с руганью больно стегнул меня по спине. Если не верите, взгляните.
Молодежи это показалось забавным. Со смехом задрали юродивому рубаху. И правда, на спине чернел двойной след от плети.
Скажи, когда Джолконбай повернул обратно: достигнув Якты-Куль или раньше? спросил молчавший до того Юнес.
Что ты лопочешь? До джайляу было далеко. Он повернул не доезжая, не задумываясь ответил знахарь.
«Отец конских пастухов» подошел к Сарсембаю.
Ошибка моя. Следует отпустить.
Он развязал батраку руки.
Ай, милый Джолконбай! Ты один из несчастных, не находящих себе места в широких степях Сары-Арка. Но не отчаивайся, за эту ошибку бай вознаградит тебя. Извести приглянувшуюся тебе вдовушку: Серсеке дарит тебе четыре головы скота, которых она потребовала от тебя.
Старик быстро переглянулся с байбичей. Сметливая женщина, довольная ловкостью старика, весело улыбнулась.
Батрак поднялся на ноги, обтер лицо и, глядя в землю, отозвался:
Бай сумеет завтра отнять то, что подарит сегодня. Нет больше в сердце моем веры Я уйду из этих краев. Если суждено, найду и женщину.
Айбала принесла кумыс, но джигит не стал пить. С трудом дотащил он свое большое избитое тело до черной юрты и стал собирать свои пожитки.
Сарсембай, чтобы избежать возможных недоразумений, послал к батраку «отца конских пастухов».
XLII
Батрак встретил Юнеса неистовой руганью, хотел избить его, но, чувствуя слабость свою, сдержался. У Юнеса вид был виноватый.
Вина моя, начал он. Передавали, что на дженазе Байтюры пес Азым-эке кружился вокруг тебя. Бай приказал мне: «Последи за ним. Похоже, враги наши спелись с моим батраком». Вскипело сердце мое. А когда прискакал ты из джайляу Якты-Куль к нам в табун на потном, усталом коне, закралось мне в душу сомнение и подумал я: «Прав бай, он передает Найманам тайны Сарманов». Вернувшись, сказал об этом баю. Сам знаешь, стоит Сарсембаю услыхать имена Якупа или Байтюры, как лишается он разума, глаза ему застилает кровь. Он сгоряча приказал связать тебя Но главная вина на мне.
Джигит некоторое время стоял молча, потом вдруг поднял голову и сказал:
Да будет проклят твой отец! Что вы хлопочете? Разве вчера целый день не совещались здесь старейшины Кзыл-Корта, Танабуга, Кара-Айгыра? Я слышал большинство их речей и хотел все это пересказать мирзе Якупу!
Сверкнули острые глаза пастуха. Он выхватил из-за пояса плеть и замахнулся на батрака.
Так, значит, не напрасны были мои подозрения!
Но батрак не испугался. Теперь у него руки были развязаны.
Ты, Юнес-ага, сказал он, умей сохранять свое достоинство или уходи, покуда цел.
Старик сдержался и с усмешкой обратился к батраку:
Между нами: чем купил тебя мирза Якуп?
Джолконбай рассмеялся.
Хотел купить, да не смог. Если бы вместо Джолконбая был Юнес или Азымбай, Найманам не пришлось бы много тратиться А мне претит такое дело.
И рассказал все как было.
Джолконбай лет восемнадцати от роду покинул степь, ушел на заработки. Работал пастухом у украинцев, у русских богатых казаков дворником, в городе, на заводе, возчиком. Как-то, возвращаясь в джайляу, встретил в ауле Биремджан-аксакала молодую вдову. Приглянулась она ему. Вдова согласилась за него выйти, но поставила условие: «Дай четыре головы скота и тридцать рублей денег, тогда выйду за тебя замуж». Джигит перестал ездить на сторону, нанялся к Сарсембаю за пятьдесят рублей в год. Спустя год открыл хозяину тайну и попросил:
Или прибавь жалованья, или обещай женить меня на этой вдове.
Работай, там видно будет. В долгу не останусь, ответил бай.
Джигит работал три года ждал. Бай обещания не выполнил. Вдова решительно заявила:
Столько времени ждала, а ты не мог обзавестись четырьмя головами скота! Пропади пропадом все твое джигитство! Сердце мое склоняется к другому.
Но откуда джигиту получить требуемое? Сарсембай забыл о своем обещании. И вот этой весной, на ярмарке, подозвал джигита Янгырбай и сказал:
Срамишься ты перед народом. Храбр ты, как сокол, неужто же упустишь вдову? Сарсембай не сумел оценить тебя. Ты продолжай у него работать, но изредка, когда понадобится, послужи и нам сообщи, если узнаешь что-нибудь важное. За то желудок твой насытится мясом, сердце женщиной.
Джолконбай отругал бая на чем свет стоит.
Не сбивай на такое дело
Но Янгырбай не рассердился, он только добавил:
Запомни слова мои. Не будь дураком.
Вчера собрались старейшины четырех родов. Совещались. Многое из их речей слышал Джолконбай. Охватила джигита злоба, вспомнились слова Янгырбая. И когда сел на коня, чтобы ехать в табун, потянул повод, поворачивая в сторону Якты-Куля. Но внезапно родилось сомнение:
«И Сарсембай и Янгырбай не один ли пес? Какая польза, если победят Сарманы? Какой вред, если победят Найманы?.. С какой стати везу я тайны Кзыл-Кома в Якты-Куль?»
Встретился тут знахарь. Но и он ничего определенного не сказал. Джигит от боли сердечной огрел его плетью и повернул коня
Старый Юнес, поняв, как было дело, сильно огорчился.
Он подошел к джигиту, положил руку ему на плечо и сказал:
Ну, светик мой, ошибка моя! Не ходи в суд, не рассказывай сплетницам-старухам. Бай сдержит обещание, пошлет свах к твоей вдове, даст четыре головы скота. Наслаждайся с любимой.
Много плетей испробовала моя спина здесь. Если вдова вышла за другого, что делать мне тогда с вашим обещанием? Если суждено, найдется какая-нибудь и на мою долю, а не суждено разве мало в этой широкой степи джигитов, чье сердце голодает по женщине, а желудок по еде? Баю скажи пусть заплатит, что полагается. Я ухожу У русского ли казака, у украинца ли, на заводе ли в городе не все ли мне равно? Мне везде привычно
Юнес вышел из юрты.
Карлыгач принесла батраку маленький турсук кумыса, немного мяса и баурсаков. Джигит наелся, напился досыта и повалился на кошму. Он проспал почти сутки.
XLIII
Много думал Арсланбай, вернувшись под вечер в Яман-Чуль. Как быть? Он не одинокий джигит, он бай, старший аула, состоящего из десяти семейств. И хоть имелись в этом джайляу мужчины старше его, белобородые, но они были бедны, и всеми делами верховодил Арслан. Сильно бранился Бирем-эке. Больше советоваться не с кем. Не стрясется ли беда над всем родом Танабуга? Два дня ломал голову джигит. На третий день к вечеру велел привести из стада жирную овцу. Приказал, кроме мяса, сварить колбасы и подать вдоволь кумыса и позвал трех надежных джигитов.
Вы, храбрые молодцы, скажите: если джигит и девушка много лет любят друг друга, но если родители девушки все же хотят отдать ее другому, за которого была она просватана в младенчестве, если просьбы, уговоры не действуют, как бы вы поступили?
Был среди гостей сметливый, ловкий весельчак Тургайбай. Сдвинул он малахай на затылок, поправил плеть, заткнутую за пояс и со смехом спросил Арслана:
Намеков твоих не понимаю, говори прямо: сегодня пригласил ты нас, чтобы мы украли из джайляу Кзыл-Ком дочь Сарсембая Карлыгач-Слу? Не так ли?
Хозяин в тон ответил.
Если так, если для этого позвал вас, что скажете?
Что можем ответить мы? Или, думаешь, боимся съездить в Кзыл-Ком? весело отозвались гости.
Джигиты единодушно выразили полное свое согласие. К наступлению темноты пять лучших коней Арсланбая стояли уже оседланными.
После мяса выпили кумыса, выкурили папиросы, немного побалагурили, а потом четверо верховых джигитов с одной свободной оседланной лошадью поскакали по широкой степи в сторону джайляу Сарсембая.
XLIV
Девушка была предупреждена заранее. Айбала должна была приглядываться к северному берегу озера и, если заметит в камышах коней, пойти разузнать и сообщить Карлыгач-Слу.
Но сегодня вечером было особенно много хлопот.
Об избиении Джолконбая и о причине этого избиения каким-то образом стало известно в джайляу Якты-Куль. Янгырбай воспользовался случаем поднять шум на всю степь: «Людей избивают, под суд отдать их надо!» Слух об этом еще более распалил батрака. Наконец в это дело вмешалась байбича и сказала джигиту:
Свадьбу и все хлопоты беру на себя. С баем ездить на базар некому. Наступила пора сенокоса, жатвы. Трудно найти человека, умеющего управлять машинами. Обиду ты проглоти, оставайся. А желание твое мы исполним.
Вдовушка хоть и грозилась парню выйти за другого, но угрозы не исполнила. На следующий день предстояла поездка на базар, поэтому решили со сватовством не медлить. Умыли полоумную старуху, одели в чистое платье, голову покрыли покрывалом и как родственницу Джолконбая послали свахой. Но поручить все дело одной ей не решились: побоялись, как бы она сдуру чего не напутала. В провожатые ей дали Айбалу. Запрягли телегу, посадили голопузого мальчишку кучером, обрядив предварительно в рубаху, и втроем поехали к вдове.
Вдову уговаривать не пришлось.
По сердцу пришелся мне этот силач. Три года ждала его, согласилась она.
Оставалось только доставить ей обещанный скот и сыграть свадьбу. Наконец, уже под вечер, Айбала освободилась от этих хлопот, но ее снова позвала байбича:
Завтра Сарсембай поедет на базар. Нужно приготовиться. Помоги мне, голубушка.
Молодуха возразить не смела и стала помогать Алтын-Чач. И лишь поздним вечером, когда тукал выложила на блюдо мясо из котла и мужчины, помыв руки, сели за табн, Айбала смогла вырваться к себе. Не успела она оглядеться в своей юрте, как тонкий слух ее различил конский топот, доносившийся с озера. Она приложила ухо к земле. Ни звука.
Айбала поняла, в чем дело, побежала к камышам. Там под прикрытием, насторожив уши, стояли оседланные кони. Около них мелькали малахаи. Поигрывая плеткой, подошел Арсланбай.
Слышали, как бранятся байбича Алтын-Чач и Бирем-эке? Но иного выбора у нас нет. Мы ждем.
Торопливо пересекла Айбала кутан, вошла в белую юрту и видит сидят мать с дочерью и, мирно беседуя, едят из общего блюда жирное мясо. Молодуха слова сказать не смогла, но взглядом одним объяснила девушке все. Байбича, по обычаю, предложила молодухе разделить трапезу. Карлыгач-Слу, боясь, как бы Айбала видом или голосом не выдала тайны, обратилась к ней:
Милая, подай, пожалуйста, полотенце.
Женщина немного успокоилась, подала полотенце, села, проглотила несколько кусков мяса. Девушка вытерла руки и, нарушая обычай, не дожидаясь старших, встала, оделась, взяла кумган, окинула взглядом юрту и вышла.
Так покидала она семью, в которой выросла, так избавлялась от ненавистного Калтая и дорогих родителей, готовящихся после пышной свадьбы проводить ее в дом нелюбимого.
XLV
В большой и белой юртах продолжали есть мясо. Карлыгач-Слу поставила кумган на землю и осторожно, боязливо направилась к камышам. Было темно, луна не светила. Тело девушки горело как в огне, в висках стучало. Но раздумывать было некогда.
Озеро встретило приветливым блеском. Впереди, как тонкие деревца, вырисовывались камыши. Оттуда послышался конский храп. Испугавшись чего-то, взвилась утиная стая. До слуха долетел чей-то голос. Мелькнули малахаи. Девушка все шла. Один из малахаев двинулся навстречу, и через секунду Карлыгач-Слу была в крепких объятиях, почувствовала поцелуи на лице, на глазах, услышала торопливый шепот: