Он, он! Кто же другой?! Его при всем народе убьют. Кровь за кровь
Паларосов вместе со своими спутниками, в сопровождении доктора и милиционера, прошел в амбар, где лежал труп Фахри.
По пути он в нескольких словах обрисовал доктору Красильникову историю убийства.
А вот оружие, найденное около него, закончил он, указывая на окровавленный шкворень.
Осмотр трупа продолжался недолго.
Ясно! Вполне ясно! сказал доктор и, приставив шкворень к поврежденному черепу, пояснил: Вот, смотрите. Первый удар был нанесен неожиданно, с правой стороны. Удар был меткий и сильный череп треснул. Второй удар пришелся спереди, он был слабее. Больше никаких повреждений нет. Для вскрытия трупа оснований не имеется.
После составления протокола доктор уехал.
Паларосов, занятый мыслями о предстоящем допросе, вышел из амбара. В лицо пахнуло свежим, теплым воздухом. Небо ласково голубело. Хорошо бы поставить где-нибудь в тени стол и, не входя в душную избу, начать допрос. Но это невозможно. Среди толпы, занятой одной мыслью кто убийца, кого арестуют? трудно спокойно допросить свидетелей. Паларосов подозвал Шенгерея и Петрова, дал им нужные распоряжения и, повернувшись к Айше, сказал:
Введите нас в свой дом.
Держа под мышкой портфель, туго набитый материалом по делу вора «Чумара», он перешагнул порог дома Фахри.
IV
Фахри не взял из дома отца ни одного гвоздя у старика у самого ничего не было. Жена не принесла ему никакого приданого, так как вышла за Фахри против воли родителей.
Несколько лет молодые скитались из одной избы в другую. Потом Фахри ушел на фронт. Айше пришлось одной позаботиться о создании своего угла.
При разделе помещичьего леса на долю Айши достались крупные деревья. Она напилила из них бревен, счистила кору, высушила. Общество отвело ей участок для постройки избы.
Коли наймешь плотников, расплатиться волос на голове не хватит. Давай я сам избу тебе поставлю. Летом мне за это отработаешь, сказал Шенгерей.
И смастерил Айше сруб. Недаром его отец был плотником, а Шенгерей его помощником. Сруб вышел на славу, бревна лежали ровно, углы прямые, двери, окна вырублены как следует.
Доски для пола, потолка, дверей Айша купила на базаре, сделать их наняла мастеров. На большее денег не было. Тогда она созвала помощь. На ее приглашение откликнулось много людей. Первыми пришли Шаяхмет, Шенгерей, Джиганша. Они приладили окна, двери, законопатили избу. Шаяхмет привез два воза соломы. Ею покрыли крышу. За пуд муки печник сложил печь, Айша сама ее побелила.
Так Айша обзавелась домом.
Не прошло и недели после ее вселения в новый дом, как произошло крупное событие: нежданно-негаданно приехала ее мать Бадрия. Лицо распухло от слез. Телега полна всякого скарба. Увидев дочку, Бадрия горько заплакала.
Отец при смерти лежит, сама от старости в три погибели согнулась. Обидели мы тебя в ту пору. Прости! Больше терпеть нет мочи. Прослышали избу ты выстроила, ну, я и приехала, привезла тебе вещей для хозяйства.
Глянула Айша на воз и ахнула.
Чего, чего тут не было! И самовар, и ведра, и решета, и сковороды, и скалки Самым дорогим подарком для Айши был большой полог, который она сама когда-то выткала. Она разделила им избу на две половины.
После долгой разлуки мать и дочь не могли наговориться. Вместе поплакали, вместе посмеялись. Под конец Бадрия крепко обняла Айшу.
Слава богу, наговорилась, облегчила сердце! Напои меня чаем, да я и поеду. Отец больной лежит, остаться ночевать никак не смогу.
А уезжая мать наказала дочери навестить их тотчас по возвращении Фахри с фронта.
По дороге на северный фронт Фахри заехал к жене. Увидев новый дом, он поразился, не поверил глазам. Всегда занятый мыслью об артели, коммуне, колхозе, он не удосужился завести свое хозяйство и не видел в этом большой необходимости. Фахри погостил недолго. На следующее же утро, чуть свет, он ушел догонять свой полк. Окончательно вернулся он домой только после ликвидации всех фронтов
Следуя за Айшой, Паларосов вошел в чисто прибранную избу.
Ишь ты, хорошо жил, подумал он, кладя на неокрашенный деревянный стол свой туго набитый портфель.
На столе неумелой детской рукой были вырезаны две надписи: «Пионер Самад» и «Октябренок Азад». Но Паларосов не умел читать по-татарски и потому не понял их. Он окинул взглядом всю избу, заметил полку с книгами, брошюрами, журналами.
Вынув из портфеля бланки, бумагу, Паларосов приступил к допросу Айши:
Ну, джинги, скажите откровенно: кого вы подозреваете?
Не знаю.
А все же?
Определенно ни на кого указать не могу.
Чего вы скупитесь на слова? Ведь они не купленные. Были ли у него друзья, враги?
Конечно, были.
Кто?
Много было таких, которые с радостью перегрызли бы ему горло. Не мало было и таких, которые пошли бы за ним в огонь и в воду.
А отчего у него были враги?
Говорили, что он отнимает землю, уговаривает записаться в артели, коммуны, тормозит их работу
Чью работу? Как тормозит?
Разве кулаки бездействуют? вопросом же ответила Айша. То, глядишь, они в кооператив нос свой просунули, то в Совет. Фахри и нажимал на них.
Отвечая на умелые вопросы Паларосова, Айша начертила жизненный путь Фахри. Это была обычная биография татарского активиста-крестьянина.
Отец бедняк. Фахри с детства помогал родителям в полевых работах. В семнадцать лет поступил батраком к помещику фон Келлеру. Четыре года гнул там спину. Потом солдатчина. Война. Фронт. Плен. Бегство. Февральская революция настигает в госпитале. Подходит Октябрь. Красные фронты, а потом партийная, советская работа в деревне.
Когда Айша заговорила о недавних днях, Паларосов неожиданно задал вопрос:
Почему на последних выборах его не провели в волисполком?
Уж так случилось.
Почему так?
В волости татары-коммунисты разделились на группы и переругались между собой. Напоследок победили сторонники Шакира Рамазанова, Фахри потерпел поражение.
Сколько времени был он безработным?
Три месяца.
Потом?
Потом назначили ревизовать кооператив, выбрали секретарем ячейки.
Как вы жили с мужем? повернул Паларосов допрос в другую сторону.
Жили обыкновенно.
Бывали ли драки, ругань?
В жизни всяко бывает.
У татар есть обычай насильственной выдачи девушек замуж. Может быть, и вас насильно за него выдали?
Айша рассмеялась. Этот вопрос следователя показался ей неуместным, ненужным
V
Фахри был бедным, но ловким, складным, бойким парнем. А Айша, едва ей минуло шестнадцать лет, стала приглядываться к парням и скоро приметила Фахри.
Крепко полюбился ей Фахри, а сердце болело, что остается он к ней равнодушным.
Так в сомнениях прошло два года. Фахри же всячески старался заглушить свою любовь к Айше.
Не пойдет она за бедняка. Лучше не думать, твердил он.
Как-то вечером, проходя по улице с толпой товарищей, он спел под окном Айши:
Скинь браслет,
не утруждай руки.
Играть со мной цели нет
за меня не выйдешь ты.
Девушка поняла, в чей огород метит парень. В тот же день пошла к соседке, хранительнице тайн, и велела передать Фахри:
Лежит к нему мое сердце, а поговорить негде. Пусть сегодня ночью придет к стогу сена, что стоит за двором.
Парень не знал, верить или нет.
Не будет играть со мной, коли жизнь мила, сказал он и решил проверить девушку.
Долго не заходило солнце, долго не засыпали старики, не утихала деревня. Наконец взял Фахри в руку тяжелую дубинку защитницу от притаившихся врагов и осторожно зашагал к стогу.
Глядит сидит Айша, а рядом с ней давешняя соседка.
Заколотилось сердце в груди, забыл все на свете. То ли миловались да целовались всю ночь, то ли одну минутку.
С той ночи начались встречи, поцелуи. Вместе с ними поползли по деревне слухи, сплетни, посыпались на Айшу упреки:
Род срамишь! Иль боялась, что равного себе не сыщешь?
Но слова не действовали. Тогда посыпались тумаки. Да разве могут они образумить горячее сердце!
Айша не послушалась советов, не побоялась тумаков, не устыдилась сплетен. Сама уговорила любимого послать к отцу сватов. Эту роль взял на себя Джиганша-бабай.
Не в силах мы нынче справить свадьбу, получил он туманный ответ.
Но парень с девушкой не успокоились. Вскоре к отцу Айши пришел второй сват. Получив отказ, он не выдержал и сказал:
Напрасно противишься. Нынешние дети не мы. Сговорятся между собой, покончат дело, тогда захочешь укусить локоть, да не достанешь.
Вскипел отец Айши и крикнул вне себя от гнева:
Ты передай этой нищей собаке, что моя сука еще не ощенилась и нет у меня щенка, чтобы отдать ему! Слышишь? Так и скажи!
Узнав об ответе отца, Айша почувствовала, будто ей развязали крылья. В тот же день известила Фахри о случившемся и в ту же ночь в одном платье, лаптях, покрывшись платком, убежала к нему.
Всего этого Айша Паларосову не рассказала и на его вопрос лишь ответила:
Нет, меня насильно не выдали. Я вышла за Фахри против воли родителей.
Не рассказала она и о том, как после отъезда Фахри на фронт исполняла всю мужскую работу по хозяйству пахала, сеяла, косила, ездила в лес за дровами. И только на одном случае остановилась более подробно: она работала членом сельсовета, работала активно, и ее выбрали делегатом на съезд в город. Там она сидела в президиуме, выступила с речью о недочетах работы кооперации, о проделках кулаков. Выступление понравилось. В газетах появился ее портрет. На этом съезде ее выбрали делегатом в Москву. Айша почувствовала почву под ногами, выросло стремление работать не покладая рук, но работать не удалось. Злые языки воспользовались ее отказом и затрезвонили: «Это Фахри не разрешил ей. Сказал: «Выбирай либо я, либо совет. Если пойдешь в совет, домой не возвращайся». Вот Айша и отказалась».
Так ли это было? Действительно ли вам запретил работать Фахри? в упор спросил Паларосов.
Нет, что вы! ответила Айша. Беременна я тогда была. На четвертом месяце. Как же могла взяться за такую ответственную работу?
Айша подписала протокол и вышла из избы. Паларосов, высунувшись в окно, сказал Петрову:
Введите Гималетдина Бикмурзина.
VI
Расскажите, что знаете об убийстве Фахретдина Гильманова.
Неожиданные слова следователя не смутили вошедшего худощавого, низенького старика с чуть косыми глазами и небольшой козлиной бородкой. Осторожно переступая по чистым половицам, он подошел к столу, бросил быстрый взгляд на портфель и молча уселся на скамейку.
Паларосов повторил вопрос по-русски.
Не получив ответа и на этот раз, он внимательно посмотрел на старика и спросил:
Чего молчишь?
А чего говорить-то! Известное дело, кочегар убил.
Такой ответ удивил следователя. Он впился взглядом в Гимадия.
Какой кочегар?
Как какой? Известно, ваш городской. Бандит он. Вон и тогда застрелил ни в чем не повинного Абдуллу. Я еще утром сказал Айше: подозреваю, мол, кочегара А меня обругали, как собаку Родственник он байраковским.
Паларосов не сводил с него глаз.
Какое же вы имеете подозрение?
А как же! Прошло три дня и три ночи, как пропал Фахри, и зародилось в моей душе сомнение. Ни есть, ни пить не могу. Думаю я: выпили они, а оба характерные, ну, думаю, и подрались и стукнули друг друга чем попало. Ведь они всю жизнь точили зубы один на другого
Далее Гимадий рассказал о шраме, о шкворне, а под конец сказал, что в день исчезновения Фахри видел их вдвоем, о чем-то спорящих, по пути к оврагу Яманкул, и добавил:
Это и Ахми видел.
Это было совершенной новостью. Следователь засыпал старика вопросами, а тот делался все словоохотливее:
Вот пришел к нам в совхоз хазрет
Какой хазрет? Что ему понадобилось в совхозе? перебил Паларосов.
Хазрет Фарид. Он близкий человек Валий-баю и бывает у него. Позвал меня к себе этот Валий-бай байракские его сырьевщиком Валием зовут и говорит: «Вот, говорит, хазрет хочет по берегу Волги прогуляться, ты, говорит, сходи с ним». Я, конечно, согласился. День теплый. Взял хазрет в руку высокий посох, я захватил весла, и пошли мы к берегу. Посмотрели столетний дуб и двинулись дальше. Хазрет идет за мной и говорит: «Видишь, говорит, как милостив бог! В прежние времена здесь жили наши предки болгары, а потом было здесь Казанское ханство. Но после победы московского царя мусульман прогнали, а их земли отдали русским начальникам, богачам, монахам и попам. Еще недавно на этой святой земле валялись свиньи русского помещика князя Гагарина, а теперь сюда переселяются бедняки мусульмане и основывают целые деревни»
Паларосов нетерпеливо посмотрел на часы. В голове мелькнуло: если свидетель и дальше будет так подробно рассказывать, то к открытию партконференции не поспеть.
Бабай, вы мне сказки не рассказывайте, а скажите, что знаете об убийстве Фахри.
Не надо так не буду. У меня язык не чешется! поднимаясь со скамейки, сердито сказал Гимадий.
Я не прошу вас молчать, но только хочу, чтобы вы не говорили пустяков.
А почем я знаю, что тебе нужно! Перо ведь в твоих руках пиши что надо.
Ну и упрям же ты, старик! усмехнулся Паларосов. Ладно, говорите так, как знаете. Садитесь.
Гимадий спокойно, как будто ничего не произошло, продолжал рассказ:
«Покажи мне новую деревню Байрак. Я преклоню колена на святой земле, возблагодарю всевышнего». Так, в разговорах, незаметно дошли мы до деревни, прошли по широкой улице, спустились к Волге. Оттуда на лодке перебрались на другой берег. Чистый желтый песок блестел на солнце как золото. Мулла совершил омовение, помолился, а я забрался в тальник и прилег в тени с трубкой Прежде я не курил, но когда кочегар застрелил ишана, свет как-то опустел для меня, ну, я и пристрастился к табаку Наступил вечер. Мулла и говорит: «Пора, пожалуй, вернуться». Мы потихоньку переплыли Волгу. Стал я убирать весла вдруг слышу голоса. Поднял голову вижу: по узкой тропинке, среди деревьев, по направлению к старому дубу идут двое. Точно признал я: один был кочегар Садык, другой покойный Фахри. Трезвые ли они были, нет ли, сказать не могу, но только оба громко ругались. В это время к ним подошел Ахми, которого Валий-бай послал за нами. Он тоже видел кочегара и Фахри.
Старик прервал свой рассказ, раскурил трубку и продолжал:
Вот от этого-то и зародилось мое подозрение, а как увидел на лбу кочегара шрам, как нашли около убитого окровавленный шкворень, взятый Садыком у Джиганши, так я совсем спокой потерял
Отпустив Гимадия, Паларосов снова высунулся в окно:
Товарищ Петров и Тимеркаев! Приведите работника совхоза Ахмеда Уразова и Садыка Минлибаева.
Из толпы, окружающей избу, вышла молодая женщина, одетая в городское платье, и дрожащим от волнения голосом сказала:
Товарищ Паларосов, он в кузнице. Мой брат Шаяхмет давно пошел за ним. Сейчас они придут.
За Ахми поехал член совета.
По вызову Паларосова в избу вошел Джиганша-бабай.
VII
Чей это шкворень?
Таким вопросом встретил следователь вошедшего.
Джиганша-бабай, седой, семидесятилетний, но еще крепкий старик, был раздражен продолжительным пребыванием Гимадия у Паларосова и решил пожурить следователя за то, что он слушает непутевых людей, но неожиданный вопрос разрушил все его планы.
Старик подробно рассказал всю историю шкворня. Потом допрос коснулся шрама.
Знаю, все знаю! не скрыл старик. Его жена Нагима росла в нашей деревне в Акташеве. Я был ее посаженым отцом.
Паларосов долго расспрашивал о случае со шрамом. Под конец он будто вскользь спросил:
Каковы были отношения между Фахретдином Гильмановым и Садыком Минлибаевым? Почему они враждовали?
Джиганша-бабай вскочил со скамейки, застучал палкой по полу и закричал:
Так и знал! Так и знал, что Гимадий что-нибудь напутает! А ты зачем писал все его враки?
Паларосов удивился вспышке старика.
Не волнуйся, старик. Я на то и послан, чтоб записывать все показания. Давеча записал слова Гимадия, а теперь твои, пояснил он.
Но старик не сдавался:
Мои это другое дело! Мои слова пиши, а его не надо! Ведь он без толку языком треплет.