Нино включила радио, передавали какую-то сказку для детей.
Уча был снова один в своей комнате. Он поправил одеяло, застегнул ворот теплой рубахи, пригладил ладонью волосы и весь обратился в слух.
Сейчас передадут прочитанный им монолог. Уча собственными ушами услышит свой приговор, и судьба его будет решена.
Смерти он боялся не потому, что его положат в землю и он никогда больше ничего не увидит, не услышит, не почувствует, исчезнет из этого мира и никогда не вернется Нет. Смерть могла уничтожить ту последнюю надежду, которая поселилась в этой комнате с первых же дней его болезни, надежду, которую он давно берег и лелеял: он верил, что от того большого огня осталась хоть крохотная искра, и, кто знает, может, эта искра еще превратится в пламя
Но если он услышит по радио свой голос, вялый, как тряпка, если навсегда погас тот невидимый внутренний огонь, который достигал самых дальних рядов галерки и согревал Тогда не о чем больше жалеть, тогда, возможно, и не стоит дольше жить
«Человечьим духом пахнет» громыхал в репродукторе Бакбак-дэв.
Детская передача подходила к концу.
Радио умолкло, и в комнате наступила могильная тишина. Где-то далеко глухо гудел город тысячи голосов, слившиеся в неясный гул. Уча украдкой взглянул на часы и тотчас прикрыл глаза. Стрелки подходили к двенадцати. В эфире что-то щелкнуло, и женщина-диктор объявила:
Тбилисское время двенадцать часов. Послушайте передачу: «Народный артист республики Уча Аргветели».
Диктор начал с детства Учи: заставил его побегать по деревенским проселкам, повел на речку купаться, с ранних лет обнаружил в нем актерский талант. Затем Уча подрос. Диктор отправил его в город и определил в гимназию, потом быстро переводил из класса в класс, из города в город, из труппы в труппу, из одного театра в другой. Он безжалостно разлучал артиста с незабываемыми картинами его прошлого, с месяцами, днями и безжалостно вел его к 1934 году, к той ступени, откуда Уча сорвался Далее диктор перешел на скороговорку, несколько раз упомянул о недуге, приковавшем артиста к постели Но он не сдается Благодарные зрители Он продолжает Славное поколение Золотыми буквами Неизгладимый след И наконец:
А теперь прослушайте монолог Гамлета из третьего акта. Исполняет народный артист республики Уча Аргветели!
Уча затаил дыхание Кого-то испугался, чего-то устыдился, от наступившей паузы озноб прошел по коже. Вот сейчас радио скажет, решит, продлится ли его биография. Скажет сурово, прямо, не скажет, а швырнет правду ему в лицо. И Уча в ту же минуту поймет, горька эта правда или сладка, губительна или спасительна. Поймет, ибо, к несчастью, по сей день сохранил тонкий слух Нет, это невозможно, вынести это нельзя, он сейчас позовет сестру и попросит выключить радио. Успеет ли она? Тогда он сам, сам встанет Сейчас, не мешкая, иначе, кто знает, что сотворит с ним голос того, второго Аргветели или голос Гамлета
Уча с трудом сполз с кровати, схватился обеими руками за спинку стула, оперся на нее и вместе со стулом стал передвигаться к радио Но тут он услышал мощный выдох, дыхание, от которого быстрее забилось сердце, как будто заработали гигантские мехи, и веянием живительного ветра обдало артиста, он сначала изумился, потом не мог сдержать восхищения, еще через минуту испугался и, наконец, растерялся: «Боже, этот голос Этот прежний голос, голос моей юности, моя сталь в горле та же, что и двадцать лет назад, а я считал, что она давно расплавлена Боже, неужели это так неужели сохранилась искра, та самая, о которой я мечтал, которую ждал, на которую надеялся, ради которой жил все эти годы Какой мощный вздох у меня получился как будто ураган пронесся, как будто эхо в гулком ущелье прозвучало это: «быть» Мое «быть»
Г а м л е т (по радио).
Иль не быть, вот в чем вопрос.
У ч а А р г в е т е л и. На одно слово, только на одно слово хватило у меня этого огня, но и этого достаточно. Я никогда не дам угаснуть этой искре. Раздую ее, разожгу На одно слово, лишь на одно хватило меня
Г а м л е т (по радио).
Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
У ч а А р г в е т е л и. Каждый год мы проживаем тот день и час, в который нам суждено умереть Интересно, что делаем мы в этот час, в эту минуту? Наверно, смеемся, или глубоко задумываемся, или сладко спим, или переживаем истинное счастье. А может, в этот день, час, в это мгновенье мы всегда грустим? Может, именно теперь наступает мой час?
Г а м л е т (по радио).
Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть и видеть сны?
У ч а А р г в е т е л и (опираясь на стул, подбирается к зеленому занавесу, скрывающему окно). Нет, только не теперь! Пусть не сейчас настанет мой роковой миг! Не сейчас! Я не хочу! Я должен увидеть мир из этого же окна, как и в тот день, когда я в последний раз простился с ним Может, моя искра разгорится еще ярче Птица в полете попеременно расправляет и складывает крылья, но ни один художник не нарисовал в воздухе птицу со сложенными крыльями Никто не рисовал подурневшую красавицу, никто не воспевал уснувшего воина.
Г а м л е т (по радио).
Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли.
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться.
У ч а А р г в е т е л и (подвигается к зеленому занавесу). Быть, быть, я говорю! Пусть политиканы перестанут лицедействовать! В наш век истина должна выйти на сцену в своем подлинном обличье, и говорить она будет собственными словами. Народ не станет слушать ничего выдуманного, не будет аплодировать вымыслу, ибо человечество хочет жить Если бы я был солнцем, то все равно бы захотел стать человеком, чтобы смотреть на солнце
Г а м л е т (по радио).
Так всех нас в трусов превращает мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика.
Так погибают замыслы с размахом
У ч а А р г в е т е л и (приблизившись к занавесу). За этим занавесом дышит зрительный зал мое прошлое и мое будущее Я сейчас впущу в комнату большой мир мою страну Ко мне войдет жизнь, с которой так трудно расставаться
Н и н о (заглядывает в комнату и вскрикивает). Уча!.. Уча!
Уча Аргветели собрал последние силы, и, когда он крепко ухватился за край зеленой ткани, по губам его пробежала улыбка. Потом одним рывком, с шумом и шелестом он отдернул до конца большой зеленый занавес, скрывавший его окно.
1961
Музыка, призванная в армию
1
Гоча широким шагом шел по спуску, проводя ладонью по железным перилам, нагретым солнцем, и тихо, совсем тихо напевал. Никто не слышал этой песни, но она заставляла трепетать в нем каждый нерв и постепенно овладевала всем его существом.
Гоче казалось, что был он где-то на небе и теперь медленно опускался на землю. А земля была белым зданием по ту сторону Куры, окна которого горели в лучах заходящего солнца.
В этом доме жила Гуранда И сегодня она с ним распрощается. Гоча заберет ее к себе, завтра утром она выйдет из его дома и завтра вечером вернется в его дом.
Но она этого еще не знает.
«Сегодня все должно решиться», эта мысль с утра не давала Гоче покоя. Привязалась, как новая мелодия, которая еще окутана туманом, но уже чувствуешь, как она вырисовывается все четче, высвобождается и крепнет. «Сегодня все должно решиться», эти слова не отступают от него. Надо только произнести их, и все совершится очень просто, он скажет их Гуранде, и она поймет, что иначе нельзя.
Гоча верил в это, знал, что так оно и будет, и не мог представить себе, как все осуществится Происходящее казалось ему невероятным чудом Три года назад он и думать не думал о Гуранде, не подозревал о ее существовании. Где-то родилась Гуранда а Гоча не знал об этом, где-то она росла, училась, смеялась, плакала а Гоча ничего о ней не знал. А оказалось, что Гоча обязательно должен был встретиться с Гурандой, а Гуранда с Гочей. И Гоча уже не может себе представить, что Гуранды могло не быть Наверное, тогда и Гочи бы не было Не было бы его на свете и все тут. Люди рождаются друг для друга, иначе их появление не имеет никакого смысла.
«Сегодня все должно решиться», с самого утра Гочей владела эта настойчивая мысль, он шептал эти слова в коридоре консерватории, не переставая твердить их про себя даже тогда, когда профессор его руководитель, недавно вернувшийся из Москвы, рассказывал о музыкальных новостях.
Из консерватории Гоча зашел за билетами в кино. Показывали какой-то французский фильм. Потом он вернулся домой и позвонил Гуранде.
В самом деле? Гуранда обрадовалась. А на который час?
На восемь.
Я зайду к тебе Или нет, буду ждать у кино.
Нет У Гочи заколотилось сердце. Я сам зайду за тобой.
Ты?! Гуранда удивилась. А куда мы идем?
В «Руставели».
Но ведь это совсем не по дороге.
Гоча молчал.
Я хочу видеть тетю Кето, с трудом выдавил он из себя и смутился, ему казалось, что сейчас Гуранда обо всем догадается. Но простодушная Гуранда, наивная Гуранда ни о чем не догадывалась
Гоча, ты меня слушаешь? Знаешь, сейчас твою музыку передают по радио! вдруг воскликнула она.
В самом деле? Подожди, я сейчас включу! Гоча положил трубку и пошел к ванной комнате. Потом остановился а вдруг Гуранда услышала в телефон, что приемник у него уже включен. Он быстро вернулся и уменьшил звук.
Его музыку передавали часто. Время от времени он неожиданно получал деньги из какого-нибудь далекого города, это означало, что тамошний оркестр исполнил его произведение. Про сегодняшнюю передачу Гоча знал, но для Гуранды это было целое событие, и он не мог огорчить ее сделал вид, что ничего не знал, что сам безмерно обрадовался.
Да, он должен зайти за ней, повидать тетю Кето и сказать ей, что Гуранда не придет домой из кино. Тетя Кето не удивится. Она давно ждет этого дня, но все-таки обернется к Гуранде (она всегда обращается к Гуранде, когда хочет сделать замечание Гоче) и упрекнет: Что же вы мне раньше не сказали, я бы все приготовила, нельзя же так сразу
Гоча объяснит ей, что Гуранда ничего не знала, что все решил он сам. Станет ясно, что «виноват» Гоча, и тетя Кето не будет выговаривать Гуранде, и то, что ей тысячу раз представлялось в мыслях и с чем она никак не могла примириться, станет определенным и незыблемым.
Гуранда, наверное, покраснеет, растеряется, не будет знать, куда девать свои красивые белые руки, а может, и не поймет, о чем говорит Гоча, и спросит удивленно: «Как это? Почему я сегодня не вернусь домой?» Как пугает Гочу неопытность Гуранды! Как беспокоится он за нее ведь она еще совсем ребенок!.. Она знает, что в конце концов ей придется перейти к Гоче и быть с ним вместе всю жизнь, знает, что у них должно быть четверо детей: двое умных мальчиков и две красивых девочки. Гоча станет великим композитором и все такое. Все это Гуранда знает Но Гоча боится, боится того, что она еще совсем ребенок, ничего не осознавший и не понимающий. Разве она чувствует, что превратилась в женщину? Гуранда не ощущает себя, не ощущает своего тела, не ведает того, что при каждом ее шаге в пространстве остаются ее невидимые двойники, невидимые пленительные изваяния
Гоча снова стал напевать, в нем с прежней силой зазвучала давешняя музыка, а сам он превратился в чуткую трепетную струну какого-то неведомого инструмента. Эта струна дрожала, стонала, жаловалась и рождала певучую плавную мелодию.
Гоча видел эту мелодию где-то в глубине воображения, над нотными линейками летал звук, черный, мятущийся. Он то ширился и рос, то распадался и дробился. Потом пенился, подобно запруженной реке, наливался до самых берегов и с оглушительным гулом срывал плотину и обрушивался безудержным водопадом И снова летел пенящийся, звенящий звук, и сердце Гочи послушно следовало за ним, по его неспокойному ритму выверяя свои удары.
С противоположной стороны Куры, с набережной, в самом деле доносилась музыка.
Гоча узнал военный оркестр и понял, что идет подготовка к первомайскому параду. Прохожие останавливались, опирались на перила моста и глядели вниз, на набережную, выползающую из-под арки. Большинство зрителей составляли дети, но кое-кто из взрослых тоже останавливался, чтобы удовлетворить свое любопытство. Аккорды военного марша и четкий шаг тысячной колонны одновременно ударялись об асфальт, скользили и разбивались о фасад того высокого дома, в котором жила Гуранда. Нагретые солнцем теплые стены дома делали эти звуки мягче, нежнее и смутным эхом возвращали их назад. На спокойной поверхности запруженной реки алело отражение заходящего солнца. Небо было чистое и глубокое, и в нем медленно проплывал весенний город.
«Напрасно я так тепло оделся, подумал Гоча и расстегнул тесный воротничок, сорочка, джемпер, пиджак» Когда он ступил на мост, военный оркестр замолк. Снизу послышалась короткая, резкая команда. Гоча не разобрал слов, но по разбросанным нечетким шагам внизу понял, что солдаты разошлись. Любопытные лениво отошли от перил.
Гоча опять стал думать о Гуранде. Белый дом был теперь совсем близко и стоял прямо у него над головой. Гоча отсчитал четвертый этаж и отыскал третье окно слева. Так запомнилось ему в тот самый день, когда он впервые пошел за Гурандой, возвращаясь из консерватории. Как подгибались у него тогда колени, как испуганно озирался он по сторонам, думая, что все прохожие понимают, что он тайком следует за Гурандой. Гоча издали глядел, как Гуранда, словно маленькая девочка, бежала к дому. Он не осмеливался подойти к ней. Что он ей скажет? Нет-нет глупости!
Гуранда вошла в этот самый дом и часа через два открыла окно третье слева Гоча никогда, никогда не забудет, как она стояла у окна
Вдоль перил моста тянулась полоска асфальта, исклеванная тонкими каблучками. «Это прошлогодние следы, подумал Гоча, в этом году асфальт еще так не накалялся».
Вот эти смутные следы принадлежат, наверное, совсем юной девушке. Гоча представил себе ее воздушную походку, так и кажется, что девушка сейчас взлетит. Может, в тот день впервые в жизни надела девушка туфельки на высоких каблуках Шла она по мосту мелкими быстрыми шагами, упоенная своей юностью и красотой. А вот эти глубокие следы наверняка оставила какая-нибудь солидная дама. Ступала она тяжело, погруженная в свои мысли, немного усталая. А может, несла она на руках ребенка и сумку с игрушками Сколько женщин проходило по этому мосту, и все своими каблучками отметили тяготы и радости своей жизни. Кто знает, какие заботы их томили, какие радости вызывали на губах невольную улыбку Наверное, где-то здесь и следы каблучков Гуранды, не наверное, а обязательно! Ведь она каждый день ходит этой дорогой. И Гоча вдруг представил себе пустой мост, через мост идет Гуранда, молодая и беспечная, за ней следом вторая с малышом на руках, дальше третья одетая уже совсем иначе, а у четвертой седина в волосах, но она ей очень идет, эта седина, еще больше ее красит Идут Гуранды и исчезают, приближаясь к Гоче. (Быстро промчался троллейбус, и протяжно загудел под ним мост)
Какой длинный путь должны пройти Гоча с Гурандой, сколько радостей и огорчений ждет их в будущем, тех, о которых сегодня они и не подозревают. Гоча не боится испытаний, только бы тянулся подольше этот длинный путь, только бы не прерывался Несколько раз он говорил Гуранде: интересно, доживем мы до XXI века или нет Сейчас 1962 год, значит 28 апреля 2001 года Гоче будет 65 лет, а Гуранде 61. Ничего тут нет невозможного. Вот уже десять веков в начале даты стоит единица. А Гоча, уже постаревший Гоча, создаст какое-нибудь новое произведение и подпишет под ним 2001 год
(В небе пророкотал самолет, Гоча поднял голову, но самолета не было видно)
Нет, он сначала скажет Гуранде. Ей это не должно показаться странным. Ведь она знает, что в конце концов они должны быть вместе! Уже время. В ожидании нет никакого смысла.
«Что меня сделало таким нетерпеливым», упрекнул Гоча себя, хотя прекрасно знал, что можно было на это ответить.
Гоча гордился тем, что его любит такая необыкновенная, чистая, как росинка, девушка. Он был убежден, что никто другой на всем свете не поймет Гуранды и не сделает ее счастливой При встрече если они бывали одни Гоча прижимал к груди ее маленькую головку и гладил мягкие волосы. Или брал ее на руки и носил по комнате, вдыхая ее запах, словно аромат диковинного цветка. Гуранда еще не чувствовала себя женщиной, и потому она не была женщиной и для Гочи. Но случай, происшедший три месяца назад, на первый взгляд совсем незначительный, резко изменил их отношения.