Странная пара Иродион и Мака Не подходят они друг другу я прикусил язык и отругал себя за несдержанность.
О-о, Иродион безумно любит свою жену. Видимо, любовь эта компенсирует все его недостатки Мака относится к нему с уважением. Иногда кажется, что она жалеет его, старается убедить мужа в том, что он такой же человек, как и все, что он имеет полное право на любовь, счастье
Не совсем вас понял.
Понять это трудно, Ландия улыбнулся. Постараюсь вам объяснить свою мысль. Иродион Менабде боится жизни, ему кажется, что существованием своим он кому-то мешает, что за это его ненавидят, преследуют, травят. Я твердо верю, что жизнь каждого человека имеет какой-то высокий смысл, оправдывающий появление его на свет, но складывается впечатление, что Иродион не ведает о высоком назначении каждого из нас, и мечется, терзаемый сомнениями: имею ли я право на любовь и счастье? Может, все, кроме меня, видят, что я этого права лишен и потешаются надо мной? Он живет в постоянном страхе, тщательно обдумывает каждый свой шаг, боясь ошибкой, промахом, невзначай брошенным словом подтвердить правильность мнения, которое якобы сложилось на его счет у окружающих. Иродион давно перестал различать выдуманные им самим страхи от реальных. Он борется неустанно с первыми и вторыми и терпит всякий раз поражение.
Все это известно Маке?
Думаю, что да. Оттого она и жалеет его. Иродион даже того боится, что у него такая красивая жена. Сколько раз, подвыпив, он проговаривался: имел ли я право жениться на Маке? Кто знает, что думают об этом мои сослуживцы? Или мой начальник?.. При этом он так испуганно поглядывал на дверь, словно ждал чьего-то появления. Даже не просто чьего-то, а появления официального лица, которое именем закона призовет его, Иродиона Менабде, к ответу: «Товарищ Менабде, скажет строго официальное лицо, кто дал вам право жениться на красавице? Почему вы ввели в заблуждение общественность? Вы знаете, какое суровое наказание ждет вас за обман и очковтирательство?» Я хорошо представляю себе, как терялся бедный Иродион перед этим воображаемым стражем закона. Мака однажды рассказала соседке Ксении Сургуладзе, как Иродион вдруг вбежал к ней на кухню и без всякой связи с чем бы то ни было выпалил: «Но зато я жизнью готов для тебя пожертвовать!» Мака, конечно, не поняла, в чем дело, отчего так взволнован Иродион. Он смутился и объяснил свое поведение дурным сном: «Не пугайся, мне приснилась чепуха какая-то, оправдывался он, просто никто не знает, как я люблю тебя, вот и завидуют мне, ненавидят»
Георгий Ландия замолчал. Чтобы прервать затянувшуюся паузу, я протянул ему протокол.
Прочтите, пожалуйста, и подпишите.
Георгий Ландия извлек из бумаги свою злополучную авторучку прежде, чем я сообразил предложить ему свою, и подписал протокол. Когда он ушел, я еще долго вспоминал его добрую рассеянную улыбку. Она неожиданно напомнила мне наш деревенский родник. В период опрыскивания виноградников воду из него выбирали до последней капли, и казалось, что он иссяк. Но если не спешить, а постоять над ним немного, нетрудно заметить, как увлажнится сухое дно и выбьется из недр земных на поверхность живительная струя. Такой же неиссякаемой была улыбка старого актера. Она была результатом многолетнего общения с детьми. Он просто заразился от них этим умением улыбаться. Ну, скажите мне, пожалуйста, разве так уж часто люди плачут без причины? А улыбаются без причины часто, даже очень часто! Выражаясь языком спорта, радость и улыбка исходная позиция для человека. Правда, жизнь наносит ему довольно болезненные удары, случается, даже с ног сбивает, но невидимый и могучий вестибулярный аппарат радости неистребимой улыбкой восстанавливает равновесие и увлекает вас вперед, к будущему счастью.
Я собирался к прокурору и приготовил все нужные бумаги, когда в кабинет без стука вошел крупный представительный мужчина и направился прямо к моему столу:
Разрешите войти?
Но вы уже вошли
Прошу вас без церемоний, я сейчас в таком настроении, что мне не до вежливости.
А в чем, собственно, дело?
Вы Заал Анджапаридзе?
Допустим.
Это вы мне прислали? Он протянул мне повестку.
Мы.
А при чем здесь я?
Пока мы все «не при чем». Для того вас и вызывают, чтобы выяснить, кто прав, а кто виноват.
И все-таки, какое я имею к этому отношение?
В ту ночь именно вы кутили с Иродионом Менабде.
Ну и что? Разве я не имею права выпить со своим начальником, если он мой приятель?
Почему вы не садитесь?
Потому что вы мешаете людям работать, вызываете ни в чем не повинного человека да еще угрожаете: в случае неявки вам грозит то-то и то-то.
В повестке не совсем такая формулировка, мягко поправил я.
Не вижу разницы, смысл один и тот же. Знаю я эти судейские фокусы.
Садитесь. Если вы будете так горячиться, у нас с вами ничего не получится.
Он презрительно поглядел на меня с высоты своего внушительного роста и махнул рукой:
Эх, разве вам докажешь! Все равно вы думаете, что я что мы В общем, скорее допрашивайте, я спешу.
Он сел.
На работу вы представите справку о том, что были к нам вызваны.
Работа меня мало волнует, он хотел выразиться покрепче, но сдержался.
В котором часу вы расстались после попойки?
Может, в три, а может, в четыре. Не помню. Я был пьян.
Иродион поехал домой?
Да. Еще меня завез по дороге. Уж не Иродиона ли вы подозреваете? Как будто ему своего горя мало. Вот чудаки!
Пока что мы никого не подозреваем, а хотим выяснить, как все произошло. Скажите, не вспоминал ли Менабде за столом своего пасынка?
Как будто вспоминал, а впрочем Вдруг он просительно и угрожающе вскинул обе руки вверх. Ради бога, не делайте из меня доносчика!
Вы прочли это? я указал на бумагу под стеклом.
Да, видел, он небрежно окинул взглядом выписку.
Я знаю, что видели. Меня интересует, прочли или нет?
Вот наказание!.. Ну вот, читаю, прочел Мне показалось, что он немного успокоился, но я ошибся: он снова вскинулся: Послушайте, нельзя же все время угрожать! За неявку одно, за ложные показания другое. Что я вам, преступник?
Никто вам не угрожает, возьмите себя в руки и отвечайте: что говорил Менабде о своем пасынке?
Да ничего нового, только то говорил, что все и раньше знали.
А что вы знали раньше?
Я же просил вас без фокусов. Не притворяйтесь, что вы ничегошеньки не знаете! У меня своих неприятностей хватает, а тут еще он вскочил и нервно зашагал по комнате.
Сядьте и успокойтесь. Почему Менабде жаловался на Паату?
Потому что Паата его осрамил!
В чем это заключалось?
Вы хотите, чтобы я поверил, будто вы не знаете, что Паата влюбился в свою одноклассницу?!
Я не знал, что это позор.
Девчонке проходу не давал Что вы, не знаете современную молодежь? Ох, я бы им всем!.. Я сказал Иродиону: зачем ты его дома запер, ведь экзамены на носу. Лучше бы в другую школу перевел. А он говорит мне: все равно Паата побежит туда, лучше я его дома подержу он помолчал и после паузы добавил: Что поделаешь, Иродион боится.
Кого?
Кого-кого! Министра боится.
Какого министра?
Тут мой свидетель окончательно вышел из себя:
Перестаньте меня разыгрывать! Если вы ничего не знаете, сначала ознакомьтесь с делом, а потом трепите людям нервы.
Я прошу вас отвечать на вопросы.
Нет уж, простите, я пошел. Мне сейчас не до вас и не до кого на свете, у меня у самого зарез! он провел ребром ладони по тучной шее.
Гражданин, остановитесь, я ведь с вами не в игрушки играю. И здесь не детский сад.
А по-моему, именно детский сад с игрушками. Я ухожу.
Вы пожалеете об этом!
Ну вот, опять угрозы! Он был уже возле дверей, как вдруг остановился и с горечью бросил: Вы бы лучше настоящими бандитами занимались, но это дело опасное, трудное, верно?
Верно, согласился я. Тем более, что я не знаю, о чем и о ком вы говорите.
В том-то и беда, что знаете, но не принимаете никаких мер!
Откуда у вас такая осведомленность о работе наших органов?
Работа! насмешливо протянул мужчина. Тоже мне, деятели! Даже на след напасть не могут! Попадись только они мне в руки, я им покажу
Не выражайтесь! я встал из-за стола ни на шутку рассерженный.
А я сына своего ругаю Мой сын! Хочу ругаю, хочу совсем убью! Убью, если попадется мне в руки! Он прямо зубами скрипел от злости.
Я заинтересовался и спросил:
Что он такого сделал, ваш сын?
Разорил! По миру пустил! возопил, обращаясь к потолку, нервный свидетель. Недавно я потерял отца, горячо любимого папочку, он порылся в карманах и извлек полоску черного шелка, которую нашивают на рукав в знак траура, вот, видите? Решил я к годовщине его смерти поставить памятник. Пусть все видят, как я отца уважаю. Весь год деньги собирал, по копеечке копил, а он, паршивец, взял и фр-р-р! все по ветру пустил.
Ваш сын?
Мой собственный.
И много было денег?
Если очень интересуетесь, скажу, мне чихать! Снова было распетушился мой собеседник, но окончил фразу каким-то потухшим и плачущим голосом: Ни много, ни мало, шестьдесят тысяч.
И куда же ваш сын скрылся с этими деньгами?
Он еще меня спрашивает! Откуда я знаю?! К черту, к дьяволу!.. Он жениться собирался, наверно, вместе и сбежали. Его барышни тоже нигде не видать.
Значит, они поженились.
Вы еще смеетесь! он подскочил ко мне так близко, что я почувствовал на лице его разгоряченное дыхание.
Я лишь высказываю предположение, я постарался сказать это как можно серьезнее, хотя мне было ужасно смешно.
Вам легко шутить, деньги-то не ваши Бедный отец! Теперь все будут говорить, что у него негодный сын
Сколько лет было вашему отцу?
Немного не дотянул до девяноста восьми А почему вы спрашиваете?
Просто так. Неужели ваш сын совсем не оставил денег?
Как же! Расщедрился, семь тысяч оставил
По-моему, для памятника этой суммы вполне достаточно.
Нет! Вы только послушайте, что он говорит! Вокруг не могилы, а дворцы, а бедный папочка будет лежать под семитысячным гранитом!
И все-таки мне кажется, сумма приличная. Я на всякий случай отстранился от вспыльчивого посетителя и коварно продолжал: Я бы на вашем месте позаботился о сыне с невесткой, подкинул бы им еще деньжонок ведь молодым и квартира нужна, и мебель, на все не хватит
Но я напрасно боялся: мой собеседник только таращил воспаленные глаза и безуспешно пытался справиться с прыгающей челюстью. Махнув в отчаянии рукой, он кинулся к выходу.
Глава III
Десять часов вечера. Лежу, не раздеваясь, и смотрю в потолок. На его белой чистой поверхности мои мысли делаются зримыми. Впечатления, воспоминания, неуловимые ощущения обретают силуэт, иногда даже окраску и устремляются к центру, освещенному лампочкой кругу, где начинают так невыносимо сверкать, что я отвожу глаза и стараюсь смотреть в сторону, в угол, где потолок сходится со стеной и откуда, как мне кажется, выплывают образы, созданные моим воображением.
Гоню от себя сон, боюсь засну и прервется течение мысли. Кто знает, куда она приведет меня, с чем столкнет. А если я засну, наутро могу встать, и мысли потекут совсем по другому руслу, и то, что мне надлежало узнать, навек останется непознанным. Естественно, что я волнуюсь. Это мое первое самостоятельное дело. И такое сложное! Почему его доверили именно мне? Ведь столько опытных следователей! Признаться, я опасался, что прокурор мне вежливо откажет и передаст дело другому. Но он, видимо, решил, что настал срок меня испытать. Если так, то еще ничего. Но меня другое подозрение мучит, может, и не такое уж безосновательное, как на первый взгляд кажется. Аргументы укладываются в логическое настроение, как листья на ветки, листья эти распускаются и зеленеют, потом так же естественно вянут и осыпаются. Ветка оголяется и сохнет. Это и страшно, потому что остальные ветки моих рассуждений покрыты густой вечнозеленой листвой!
«Бог тебя наказал, внучек!» часто говаривала моя бабушка. Помню, однажды старший брат пошел на мельницу, а меня не взял. Он шел с товарищами и не хотел с маленьким в дороге возиться. Я долго плакал и за стол, накрытый на балконе, сел, весь опухший от слез. Собиравшийся все утро дождь наконец хлынул, и ветер заносил на балкон крупные частые капли.
«Пусть льет, злорадно подумал я, пусть совсем смоет эту противную мельницу вместе с Вахтангом!»
Не успел я подумать, как тарелка с горячей кашей опрокинулась на мои коленки, и я взвыл от боли.
Это тебя бог наказал, говорила бабушка, посыпая содой мои ожоги, нельзя другому зла желать.
В другой раз, когда я вырвался из слабых бабушкиных рук и побежал смотреть на деревенскую драку, из которой запомнился мне только страшный блеск топоров, зацепился пальцем босой ноги за могучие корни столетнего ореха и чуть сознание не потерял от пронзившей всего меня боли. И все же тогда я успел подумать, что меня бог наказал за то, что я бабушку не послушался.
Это было в далеком детстве, но на всю жизнь запала мне в душу бабушкина уверенность в том, что не только поступки, но и мысли людей имеют последствия и результаты. Что мысль так же видима и осязаема, как дождь или топор, что желание доброе или злое, порожденное сердцем или мозгом, стремится выполнить свое назначение.
Когда я повзрослел, уж не знаю, то ли под влиянием бабушки, то ли в силу стечения обстоятельств, не раз замечал тесную связь между устремлениями, наклонностями людей и событиями, вокруг них разыгрывающимися. Наверное, это естественно, и я понимаю, что был наивен, пытаясь объяснить сложные явления действительности полумистической бабушкиной формулой.
Дата Кавтиашвили, старый истопник, никого не спасал от смерти, никого не укрывал под гостеприимным кровом, никому не помогал ни словом, ни делом, не нажил за долгую жизнь ни друзей, ни врагов и теперь страдает от мысли, что, покидая этот мир, не оставляет за собой следа. Ему кажется, что, не появись он на свет вовсе, ничего на земле не переменилось бы. Но как он не прав! Тот скромный хлебный колосок, который он выращивал, чтобы прокормить себя, взошел густой нивой, может, где-то неподалеку, а может, в заморской стране, и кормит теперь других людей. Тропинка, которую он протоптал, старик Дата, как ни одинока и затеряна, а все равно пересекается с путями других людей разных и многочисленных. Нет, человек не исчезает бесследно, если даже живет и умирает в той самой каморке, в которой родился.
Что за мысли лезут тебе в голову, Заал? спросил я у человека, сидящего напротив меня за следовательским столом, бледного и взволнованного.
Боюсь, как бы мои выдуманные страхи не оказались правдой.
А что это за страхи? я был куда увереннее своего измученного сомнениями собеседника.
Думается мне, что на земле все переплетается так тесно
Дальше?
Так тесно, что люди, живущие на разных краях света, которые никогда не видели друг друга и, возможно, никогда не увидят, оказываются связанными невидимыми, но прочнейшими узами. Поступок одного человека влияет на судьбу многих и наоборот, но так, что никто из них и не подозревает об этом.
Он говорил убедительно, но мне не хотелось соглашаться.
Сложно закручено: не подозревая, влияют!..
Да-да! Самый ничтожный мой проступок, который невозможно взвесить на самых точных весах, пусть на йоту, но все же меняет обстановку, в которой я живу, и если каждый человек, соседствующий со мной, тоже совершит самый незаметный проступок и его мирок так же изменится, как мой, ты не станешь отрицать, что в таком случае из наших крошечных провинностей сложится одна большая вина
Не понимаю, говори яснее, Заал!
Все это не может не отразиться на судьбе ни в чем не повинного, не известного нам человека.
Скажи-ка прямо, что хочешь сказать.
Заал долго не отвечал, словно хотел переложить на меня всю тяжесть предстоящего признания.
Почему Паата решился на такой отчаянный шаг, прошептал он.
Я еще не знаю, так ли это, ведь расследование только началось.
Но ты не можешь отрицать, что в любом случае имело место событие, из ряда вон выходящее: либо его выбросили, либо он сам выбросился