Нет.
Нина резко остановилась, поджидая Ладо и Дениса.
Денис! А ты хотел бы себе другой работы?
Другой? Зачем это?
Ты же служил на флоте! Избороздить все океаны это так интересно! Побывать в Полинезии, на Мадагаскаре
Не хочу, категорически отказался Денис. На кой черт мне зыбь морская!
Ну а ты, Ладо?
Я?.. Ладо сморщил лоб и тяжело вздохнул. Я, Нина, долго агрономом не проработаю.
Костя и Денис изумленно посмотрели на него.
Меня, Нина, в тюрьму посадят.
За что?
За то, что я не удержусь и тресну кого-нибудь по башке, если мне под руку будут чушь говорить! Нет! Почему это так? Почему? взорвался он и начал размахивать руками. Мы изучаем землю! Так ее исследуем, как хирург человеческое тело! Но ведь к хирургу не лезут с указаниями когда делать операцию и как ее лучше провести! Ведь правда не лезут? Уж лучше бы мне тоже быть врачом.
Даже неудачным? спросила Нина.
Что значит неудачным? В медицине все строго! Есть признаки болезней, есть лекарства. Знай лечи.
Почему же тогда врачи бывают хорошие и плохие?
Плохих нет, есть нерадивые!
Вот-вот! А нерадивость появляется там, где нет любви к делу!
Денис сильно хлопнул себя по шее и взъерошил пятерней волосы.
Ты чего? покосился на него Костя.
Да разбередил он мне душу! Денис кивнул на Ладо. Ведь и в самом деле Эх, братцы, и нахватаем же мы с вами строгачей мешок и маленькую котомку! вдруг звонко и с какой-то непонятной восторженностью воскликнул он.
Мешок тебе, а котомку нам с Костей! подмигнул Ладо. Ты парень дюжий, ну и иди на таран! А уж мы постараемся ладить Сеять кукурузу в грязь? Пожалуйста! Свеклу растить на глине? Как вам будет угодно!
Ну, оба заныли! засмеялся Костя. Ветер теперь дует в нашу сторону!
Флюгер заведи не ошибешься!..
Перекидываясь колкими фразами, снова вернулись в заполняющийся, как улей, зал. Шум быстро затихал.
Нина, а что, если
Нет, нет! она поняла его мысль с полуслова. Теперь поздно! Прошло столько лет! Да разве я смогу, как Нечаева!
И все же, если посоветоваться?
С кем?
Ну Маргарита Алексеевна это один голос. А пусть еще кто-нибудь скажет. Здесь, в Москве.
Нина задумалась. Вспомнила про композитора, к которому ездила со Стасем, и сказала Косте о нем.
Так это же здорово! Известный! Уж он-то, конечно, определит, есть ли у тебя данные! Только как его разыскать? Поехать в Дом творчества?
Не думаю, чтобы он все еще там жил.
Нина, я разыщу его! Разыщу! Я все сделаю, чтобы ты с ним встретилась!
Стоит ли и Нина подумала про себя: «Не будет он заниматься мной. Ведь он и тогда, честно говоря, просто выставил нас за дверь».
Стоит! Попытка не пытка! По крайней мере, ты услышишь еще одно мнение.
* * *
Сначала им казалось, что они в зале огромном, непривычно пустом одни, но по тому, как дирижер время от времени оглядывался назад, догадались, что тут есть еще кто-то. В седьмом ряду, с самого края, сидел грузный мужчина. Это и был композитор.
С каким трудом Костя разыскал его! Звонил в Союз композиторов, на квартиру, дежурил у концертных залов. Ему отвечали: «Виталий Львович занят», «Виталий Львович на пленуме», «Виталий Львович выехал за границу». И по тому, с каким значением все это произносилось, Косте начинало казаться, что его затея напрасна: Виталий Львович становился существом не совсем реальным. Все же Косте удалось связаться с ним по телефону. Это был поздний час. Трубку подняла жена, а потом подошел и он.
Глуховатый усталый голос вызвал у Кости во всем теле дрожь.
Что у вас ко мне?
Я это могу объяснить только при встрече.
Вы музыкант?
Нет.
Ну, ладно, подумав, ответил композитор и назвал час и театр, где его можно будет найти
Дирижер, постукав палочкой по пульту, остановил хор. Заглянул в ноты и снова дал знак начинать.
Мелодия разучиваемой песни Нине показалась знакомой, особенно то место, где басы умолкали, а тенора и сопрано взлетали в немыслимую высь и там истаивали, как пар в синеве, после чего басы снова начинали рокотать. И казалось, что басы это земля, а тенора и сопрано летучий ветер, что свободно носится над ней. Уж не эту ли песню сочинял тогда композитор?..
В перерыве хористы разбрелись по освещенной сцене, кое-кто спустился в первые ряды партера, а Костя взял Нину за руку и повел к композитору. Тот, не видя их, грузно поднялся и совсем было уже исчез за тяжелой плюшевой портьерой, когда Костя остановил его.
Здравствуйте, Виталий Львович.
Это вы мне звонили? спросил композитор, хмуро взглянув на них.
«Уж не ошибся ли Костя? К тому ли человеку он привел меня?» Нина не узнавала композитора. Тот был заросший, взъерошенный, а этот весь какой-то гладкий, с тщательно причесанными волосами. Щеки отливают синевой. Но это был он! Он! Та же интонация голоса, та же прямота и некоторая грубоватость в обращении. Странно, что тогда, со Стасем, она была совершенно спокойна, не потому ли, что ей ничего не нужно было от этого человека?
Да, я звонил, ответил Костя.
Чем могу быть полезен?
Вы не узнаете меня? спросила Нина, чувствуя, что это не то, не те слова! Но с чего-то надо было начинать.
Композитор всмотрелся в ее лицо и ответил:
Нет. Не узнаю.
Я как-то приезжала к вам, со Стасем В Дом творчества.
А-а феи-вдохновительницы? Так что же? Вы тоже пишете тексты? Давайте, посмотрю. С кем из вас я должен вести разговор?
С ней, и Костя подтолкнул вперед Нину.
Я к вам не с текстами Я училась музыке, пробовала кое-что и сама сочинять
Лицо композитора поскучнело, он стал смотреть по сторонам.
Где ваши ноты?
У меня нот нет.
Тогда о чем же говорить?
Она вам сыграет! Виталий Львович!
Ну, хорошо.
Нина поднялась на сцену, ощущая зыбкость пола, покачивание стен и потолка. Она на сцене, она будет играть в настоящем концертном зале. Глянула в черноту, увидела на первых рядах хористов, с любопытством следящих за ней, и окончательно растерялась.
Сыграла несколько своих мелодий. Сыграла плохо. Торопливо.
Костя посмотрел на композитора его лицо было равнодушно. Сознался самому себе, что и ему все то, что играла Нина, нисколько не понравилось.
Ну а еще буркнул композитор и, взяв что-то в рот, начал вкусно сосать.
«Еще?..» повторила про себя Нина и, чувствуя, что она безнадежно проваливается, опозорена перед Костей, перед этими людьми, с силой ударила по клавишам. С этого резкого аккорда она всякий раз начинала дома импровизации, когда, вернувшись из института, садилась за рояль и давала волю своим чувствам. Да все глупо и нелепо, как бы говорила она себе, и жизнь получается какой-то нескладной, но она не будет жаловаться, она будет заглушать в себе то дорогое, что в ней есть, и звуки сильные, жесткие торжествовали над отчаянием. Но то ли от того, что молодость и надежды были сильны, то ли потому, что жесткие звуки вызывали в ее душе все лучшее на поединок с ними, только голос сердца постепенно креп, обретал силу, и в музыке уже плескалась радость!
Бурная, стремительная импровизация каждый раз облекалась у Нины в новую форму в зависимости от настроения, но мелодические ходы все более укреплялись, получали развитие. Тетя Вера любила, когда она вот так фантазировала Сегодня что-то горячее нахлынуло в душу, и тема расширилась. Теперь Нина уже сама не знала, как и чем завершить свою игру
К роялю подошел из-за кулис дирижер. Нина оборвала исполнение, сильно хлопнув крышкой. Поднялась со стула и спустилась в зал, ни на кого не глядя.
Я помешал? дирижер растерянно посмотрел на композитора. Я думал, это наш концертмейстер
Ничего, ничего! Давайте продолжим работу! проговорил композитор, продолжая причмокивать, и наклонился к Косте. Подождите конца репетиции.
Костя догнал Нину у выхода из зала и удержал ее за руку.
Куда ты? Он сказал, чтобы мы подождали!
Нечего ждать! Я все знаю!
Нина! Нина!..
Он силой усадил ее рядом с собой.
Ты играла хорошо! Я даже не ожидал! взволнованно шептал Костя, сжимая ей руку. Он и в самом деле, пораженный смелой импровизацией, вдруг увидел Нину совсем другими глазами и с этой минуты поверил в ее талант, был готов ринуться за нее в бой. Он не знал, какое впечатление осталось у композитора его лицо по-прежнему оставалось равнодушным, но судя по тому, как хористы неохотно поднимались с мест и выстраивались на сцене, глядя в темноту, как бы отыскивая там Нину, Костя видел, что исполнение тронуло не его одного.
После репетиции композитор жестом подозвал их к себе.
Давайте вместе пообедаем. Там и поговорим.
Они согласились.
В машине композитор не проронил ни слова. Как бы играючи, крутил баранку, хмурился, мурлыкал про себя, вспоминал звучание хора и пробовал что-то изменить
Он привез их в ресторан «Русская кухня».
Выбирайте. Угощаю я, протянул карточку.
Зачем же? смутился Костя. У меня есть деньги.
А я в этом не сомневаюсь.
Косте не терпелось, когда же он начнет говорить, но композитор оглядывал не спеша соседние столики, кое-кому кивнул, долго переговаривался с официантом и заказал уйму блюд.
Ешьте грибную икру. Это единственный в Москве ресторан, где ее можно найти.
И только после того, как он съел икру, намазывая ее на черный хлеб, за ней порцию семги, выпил залпом стакан боржоми, обратился к Нине:
Ну, а теперь подробнее о себе. Кто вы? Словом, как и что?
И Нина рассказала все, что могла: о своей жизни, о музыкальной школе, о разногласиях отца с учительницей.
Так, так И вы хотите, чтоб я выступил в роли арбитра? Трудная роль Что я могу вам сказать? Вы умеете играть. Эмоциональны. Кое-что у вас и действительно проскальзывает свое. Но я боюсь сбить вас с пути. О чем вы играли?.. О юности, о радости, которую не заглушит никакая беда. Так?.. («Так», согласился в душе Костя). Вы молоды, и это естественно для вашего состояния. Так поют птицы по весне. Но согласитесь, что это еще далеко от искусства, от осмысления жизни. С возрастом это может укрепиться, а может исчезнуть. Щелкнул пальцами. Если бы вы сразу поступили в училище, потом в консерваторию, то, возможно, стали бы человеком, полезным в искусстве. Но вы пошли по другому пути и проделали уже много километров. И начинать все сначала?.. композитор замолчал, на время забыв о еде.
Косте нравилось то, что он говорил, действительно, это сложно. За его словами стоял опыт, размышления зрелого человека. Но не слишком ли он осторожничает? Имеет же человек право на риск!
Что же мне делать? упавшим голосом спросила Нина.
Что? весело откликнулся композитор. Не терять веру!
Веру?
Запомните, девушка, и вы, молодой человек: никто и нигде не может гарантировать успеха! Главное труд, труд и труд! Дилетанты отсеиваются уже там, где пахнет потом. Надо работать!.. Я бы не советовал вам бросать институт. Но почему не подумать о вечерней музыкальной учебе?
О вечерней?
Да!
Но ведь это очень трудно.
Трудно! Еще как! Вот тут-то вы себя и проверите, случайное это у вас или нет! Трудно бросите, а может, эта трудность как раз и подымет в вас ту силу, которая сейчас дремлет! Сознайтесь, ведь вы занимались музыкой любительски, от случая к случаю?
Да.
А теперь вас ждут пот и тернии!
Нина внутренне замерла, слушая эти слова, как бы проверяя есть ли в ней та сила, чтобы идти суровым, кремнистым путем?
А вы, молодой человек, кем хотите быть?
Агрономом.
Вас в сторону не бросает?
Нет.
Это хорошо! Да что же вы, друзья, не едите? А ну, дружно, дружно!.. и он разлил пузырящуюся воду по фужерам. А теперь еще скажу: есть два пути для человека. Первый, когда он идет, не отклоняясь, по гладкой дороге. И второй когда он плутает, ошибается; обстоятельства не сопутствуют ему, но он ищет. Те и другие приходят к цели. Но, честно скажу, я большего жду от последних!
На этом и закончился их разговор.
Всего хорошего. Тороплюсь! композитор проворно поднялся с кресла. Извините, что я даже не узнал ваши имена. Скажу чистую правду все равно забуду. Можете считать меня невежей. И если на улице увижу и не поздороваюсь тоже думайте, как хотите. Кручусь-тороплюсь, и никак не могу остановиться! Но если еще я вам потребуюсь, то разыскивайте! Разыскивайте с тем же упорством! Разрешаю!
Он крепко пожал им руки и двинулся к выходу.
БРАТ И СЕСТРА
Брат и сестра не спеша пили чай, тихо о чем-то переговариваясь.
Всякий раз, когда Дмитрий Антонович приезжал в Москву, в дом, где он родился и вырос, ему приятно было посидеть с сестрой вот так вдвоем, за чашкой чая. Со всех сторон его обступал уют знакомых с детства вещей.
Отхлебывая ароматный чай, Дмитрий Антонович смотрел на сестру и думал, что с годами она все больше делается похожей на мать. Тоже располнела к пятидесяти. А ведь в детстве была как тростинка.
Как твое здоровье? его беспокоили голубоватые отеки под глазами сестры. Все ревматизм?
С сорок первого, когда на картошку с учениками ездила. Обувь-то городская, а там грязь, снег с дождем.
На пенсию не собираешься?
На костылях, но в школу побреду. Работа и жизнь должны кончаться вместе. Разом.
Вера Антоновна подлила заварки и усмехнулась:
Сходи-ка для интереса на Тверской бульвар. Посмотри, как там почтенные пенсионеры с утра до ночи в домино сражаются. Крепкие мужики, не чахоточные какие-нибудь. Оденутся потеплее и пошло! Ох, не дай бог такого конца! Она посмотрела на брата и продолжила:
А ты, Дмитрий, все такой же, как был: поджар и подвижен. Даже помолодел.
Может быть неопределенно произнес Дмитрий Антонович и подумал с радостью: «Это все Маргарита Алексеевна. Это она принесла мне вторую молодость. Рассказать или не стоит? Еще посмеется А может, и позавидует?»
Не сегодня-завтра вернется Василий. Звонил из Новосибирска. Повидаешься с ним. Сколько дней пробудешь в Москве?
Дня четыре. Схожу к склифосовцам, на операциях поприсутствую.
«Спросить, что тут с Ниной? Откуда у нее это?.. Нет, сам разберусь».
А я как соломенная вдова Вера Антоновна облегченно вздохнула: разговор о Нине откладывался. Василий все в разъездах. То на совещания, то с комиссией для разбора жалоб. Много обид и неурядиц накопилось Ох, как вспомнишь двадцатые годы Бывало, в косыночке идешь, в сапогах сбитых, а всем миром владеешь! Спор ли, диспут ли птицей взлетаешь! А теперь приходится и такое слышать: «И что это вы, старики, все выдумываете? Дайте просто пожить. Без демагогии». Без мечты хотят жить! Понимаешь?
В семье не без урода. Такие были и будут.
А не мы ли отшибли их? Казенщиной да начетничеством? А? Загляни-ка в себя.
О чем это ты? недовольно поморщился Дмитрий Антонович.
Я как-то с подозрением поглядываю на тех, чья жизнь протекала слишком гладко, без сучка без задоринки, и все по восходящей. Наверно, мнительной становлюсь. Да и точно, знаю: нельзя всех на один манер, а вот думаю: не покрылась ли ржой душа?
Ну, моя карьера не так уж блистательна! отшучивался Дмитрий Антонович. От рядового хирурга до руководителя клиники. Такое сплошь и рядом.
Важна не высота, а то, как ты смотришь на себе подобных.
Да никто вроде не жалуется.
Вроде? переспросила Вера Антоновна.
Да ты что, не на шутку в чем-то меня обвиняешь?
Не нравится мне твоя самоуверенность, Дмитрий
А мне не нравится, когда из жизни изгоняют строгость!
Строгость или жесткость? снова уколола его сестра, и он замолчал, обидевшись.
Прозвенел звонок слабо, прерывисто. В квартиру вошли девочка и мальчик с картонными папками на длинных тесемках.
А где Нина Дмитриевна? спросил мальчик, худенький и лопоухий.
Она еще не пришла.
Не пришла? удивилась девочка. Уже без пяти семь.
Вера Антоновна раздела их и провела в комнату Нины.
Зачем они к ней? спросил Дмитрий Антонович, приятно удивленный, что дети называют его Нину по имени-отчеству.
Заниматься. Нина тут у нас настоящий филиал музыкальной школы организовала. Родители страшно довольны.
«Вот оно что!»
Сама придумала?
Разумеется, ответила Вера Антоновна, наблюдая за выражением его лица.
И давно?
Давно.
«Опять музыка И мне ни слова об этом», с досадой думал Дмитрий Антонович, слушая, как мальчик с девочкой по очереди выстукивали «Игру в лошадки».
А я ведь и не знала, что это ты ее по медицинской линии двинул, усмехнулась Вера Антоновна.
Мне надоело на эту тему разговаривать.
Тебе надоело, а у нее впереди жизнь.