«А что, если пойти к ней, постучать в окно и сказать: Рита. И больше ничего. Ри-та Но я не знаю, где она живет. Как же так?.. остановился, покачиваясь. А вот тот длинноногий мальчуган, наверно, все знает о своей стрекозе».
Войдя в свой подъезд, привычным движением извлек из почтового ящика газеты. Из них выпало два письма в одинаковых конвертах. Нагнулся и поднял.
От кого бы?
Близко поднес к глазам. Одно письмо было от Нины, второе от сестры Веры.
Не раздеваясь, прошел в кабинет, зажег настольную лампу и грузно опустился в кресло.
Нина писала, что из нее никогда не получится хороший врач, что это она поняла окончательно. Строчки были нервно-обрывисты, невмещающиеся слова спиральками свешивались по краю письма.
«Это еще что?!»
Дмитрий Антонович с раздражением откинул письмо, не дочитав.
Сестра сообщала, что с Ниной творится что-то неладное, она мечется, надо ей как-то помочь разобраться в себе
«Какая чепуха! В чем разбираться, в чем, когда институт почти окончен?.. Уж не вздумала ли она на Нине проверять свои педагогические эксперименты? Все это от Веры! Да, да! Это ее влияние на Нину!..
Просит приехать Ну, хорошо! Я приеду! И все тотчас же встанет на свое место. Потому что все это чепуха и блажь!»
Дмитрий Антонович прошелся по квартире. С силой толкнул ногой кресло. Его стала вдруг угнетать тишина. Хоть бы чей-то голос! Сколько можно так жить?..
Хмель все еще не проходил.
Увидел пианино, которое давно уже было под чехлом. Сорвал пыльный чехол и, придвинув стул, ударил враз обеими руками по клавишам. Нелепая музыка заполнила квартиру. Дмитрий Антонович, подражая пианистам, высоко вздымал расслабленные кисти рук и с силой опускал их. Басы гудели, а клавиши справа дребезжали тонкие, писклявые, точно жалующиеся на что-то, и он мощными ударами левой руки глушил их:
Бум! Бум!..
Какого черта жить сомнениями-треволнениями, когда все так ясно! Ясно для него сильного, здорового человека! И все то, что вот так пищит и жалуется, надо покрывать могучими басами: бум! бум!..
ОДИН ТАЛИСМАН НА ДВОИХ
Не могу привыкнуть, что на свете есть еще мужчины, которые называются твоим именем! весело говорила Нина, держа Костю за руку. Они быстро шли от Пушкинской площади к залу Чайковского. Только что пробрызнул вечерний дождичек, и черный асфальт сверкал огнями витрин и реклам. Услышу за спиной «Костя», оглянусь, а это вовсе не ты!
А я иду сегодня по Арбату, вижу девушка впереди! И на тебя похожа! Догнал и мне даже толкнуть ее плечом захотелось!
За что?
А зачем она такое же, как ты, пальто носит?
И они смеялись, радуясь тому, что снова вместе.
Оба переживали ту счастливейшую пору, которая даже у людей, сохранивших цельность чувства до старости, уже не повторяется. Это сознание, что выбор сделан, среди трех миллиардов мужчин и женщин они нашлись, отыскали друг друга. Хотелось быть вместе каждый миг свободного времени. Они сердились, если им мешали, и для них на земле существовали лишь два человека с именами Нина и Костя.
В тот вьюжный декабрьский вечер, когда Нина пришла в общежитие, где жили Костя, Ладо и Денис, она своим внезапным появлением изумила их не менее, чем если бы вместо нее к ним вошла дочь Весны и Берендея. Снег пластами лежал на ее плечах, пуховым платком покрыл голову.
Дежурная, задержав ее у входа, крикнула зычно на весь коридор:
Эй, вы, из двенадцатой! К вам!
Первым увидел Нину Ладо.
Ниночка, Нино! воскликнул он и бросился счищать с нее снег, повел в комнату. Ему помогал Денис, суетясь и в своем усердии роняя все на пол. Только Костя стоял неподвижно, и они некоторое время молча смотрели друг на друга, отмечая каждый про себя ту перемену, которая произошла с ними за это время, то ли оба стали старше, то ли затаеннее в своих чувствах.
А у нас праздник, Нино! Садись, будем угощать!
Праздник?
Вчера на товарной станции подкалымили это раз, пояснил Денис, пригибая крючковатые пальцы. От бабушки Марико пришла посылка с фруктами и хванчкарой это два!
Ты у нас в гостях три! Тебе лучшее яблоко, тебе первый стакан хванчкары!..
Никто ни о чем не спрашивал Нину, все были просто рады ее приходу, и она это видела. Суетились, грели чай, накрыли на стол.
Дружно ели, пили.
Затем Ладо с Денисом начали торопливо натягивать на себя пальто.
Куда вы? спросила Нина.
О, у нас дела, Нино! важно произнес Ладо.
Да, да, дела, подтвердил Денис, озабоченно поджимая крупные губы и глядя в угол на веник.
Нет, нет! Не уходите! Никаких дел у вас нет! и она обратилась к Косте: А вот мы пойдем. В ее глазах была настойчивая просьба.
Костя тотчас поднялся.
Ладо и Денис вышли без шапок на завьюженное крыльцо, прокричали в рупоры ладоней:
Продрогнете, так возвращайтесь! Чай будет горячим!
И в бутылке еще осталась хванчкара!
Они неторопливо шли Лиственничной аллеей, осыпаемые сухим снегом. Костя ждал: им предстоял разговор, и начать его должна она Но и Нина молчала никак не могла набраться духу, и тогда он решил ей помочь.
Как жила это время?
Плохо, выдохнула она ответ.
Костя быстро глянул на нее тревожно, даже испуганно, но не стал спрашивать, отчего плохо.
Куда ездила летом? произнес холодноватым тоном, скрывая за ним свою взволнованность.
Была на юге, была дома И после долгой паузы: А ты? Как всегда, на практике?
Да. И тоже был дома.
В Кувшинское не заезжал?
Слово «Кувшинское» прозвучало как зов о спасении: «Не встретил ли ты там меня прежнюю, какой я была?»
Заезжал.
Голос густел и уже с трудом сдерживал волнение.
Как там Максим Потапович с Полиной Алексеевной?.. надо бы еще сказать «поживают», но слово отсеклось уж слишком оно казалось ей старомодным, а другое для Максима Потаповича и Полины Алексеевны никак не подходило.
Хорошо. Привет тебе от них. Зовут в гости. Тебя там еще многие помнят.
Помнят?..
И Нина, ничего не утаивая, сбивчиво рассказала, как жила это время.
Костя слушал, не перебивая, и, как показалось Нине, безучастный к ее самобичеванию.
А ты ты не вспоминал обо мне все это время?
Вспоминал.
Почему же не попытался найти?
Я я не мог этого сделать.
Не мог?
Н-нет, не совсем так Я запрещал себе видеть тебя.
Запрещал? все больше недоумевала она, и голос ее доносился словно из пустоты голос человека, падающего в пропасть.
Да. Когда я познакомился с тобой, то не все сказал о себе, Нина. Не все Но теперь могу рассказать. Он остановился. До встречи с тобой я любил другую девушку, Нина.
Что, что? быстро переспросила она и приблизила свое лицо к нему. Слова пролетели где-то мимо ушей, невнятным эхом, и не они сейчас были важны важен был взгляд! Удержит он ее возле себя или же оттолкнет и тогда падение будет уже неминуемо. И она вся напряглась, чтобы не ошибиться.
Другую девушку. Понимаешь? продолжал Костя. А когда встретил тебя, то вдруг забыл о ней. Так уж получилось. И мне нужно было время, чтобы разобраться во всем этом. Может быть, так думалось мне, я по-прежнему ее люблю, и забыл лишь потому, что она далеко. И я решил пусть и ты некоторое время будешь от меня далеко
Некоторое время они шли молча.
Это было не так-то просто, поверь мне, продолжал Костя.
Нина остановилась.
Ты сказал любил. Значит?..
Его кивок был ей ответом.
А откуда у тебя такая уверенность?
Я тебе уже говорил, что летом жил дома. И там я снова видел ее каждый день. Почти каждый. Близко. Но это уже ничего не изменило. Я не мог быть с ней прежним. Рядом с ней я думал о тебе.
На ее глазах заблестели слезы. Как все в жизни трудно! И любить трудно!
И тогда я понял, что люблю только тебя, тихо и как-то безнадежно проговорил он.
И я! Я тоже люблю только тебя! Тебя одного!
Нина! Нина! закричал Костя и стал торопливо целовать ее холодное от мороза лицо, инеем подернувшиеся ресницы.
Э-ге! Переусердствуете! кто-то захохотал за деревьями и пустил в них рассыпавшийся на лету снежок.
Они побежали по переметенной дороге, спотыкаясь о сугробы.
Почему же ты не пришел ко мне? Не сказал, что любишь? спрашивала Нина.
Я приходил! И не раз! Но видел, как ты уезжала с теми, и решил, что я лишний
Люблю! Люблю!
Он снова стал целовать ее.
Машина, вынырнувшая сбоку, в упор брызнула на них фарами. Женщина, сидевшая за рулем, нажала на клаксон, но они ничего не видели и не слышали «Вот чумные!» улыбнулась чуть грустно и объехала их стороной.
Костя! с трудом отрывая губы от его губ, проговорила Нина. Я отнимаю счастье у другой! И нам надо очень дорожить друг другом!
Надо! И мы будем дорожить!.. Что же ты так долго не приходила за своей пропажей?
Какой пропажей?
Костя поднес ладонь близко к ее глазам. На ладони сидел стеклянный грачонок.
Откуда он у тебя? изумилась Нина.
А он все время со мной. Тогда в кафе помнишь? он лежал на столике среди посуды, и я его взял. Держи крепче да не теряй! А то опять будет худо!
Спасибо! Нина крепко-крепко зажала грачонка в кулаке, подышала на него. Теперь я его уже никогда не потеряю. А значит и тебя!
Пускай он у нас будет общим!
Пускай!
Ты только посмотри на него: такой крохотуля, ножки подогнул и крылышки раскинул кое-как, боится оторваться от земли. Но он взлетит. Непременно взлетит!
Хорошо бы Нина улыбнулась.
Может быть, твоя мать об этом и думала, когда дарила его тебе на перроне? Ты остаешься беззащитная, маленькая, кругом война, но ты должна взлететь. Должна!
Постараюсь Костя, а что же случилось с твоим отцом? Ты тогда не досказал. За что его?..
Да ни за что! некоторое время он шагал молча. В Германии, где стояла его часть, он по крестьянской привычке приглядывался ко всему, что да как. Истосковался за войну по работе, по земле, ведь он был, как говорится, природный пахарь. Ходил, запоминал. А дома стал рассказывать мужикам, что за границей землю лучше сдабривают и на фермах порядок другой Да тебе, может, это не интересно?
Нет, нет, интересно. Говори.
Ведь в те годы как бывало? Кинут коровам сена, воды нальют и живите, буренушки. Они и жили, да молока-то много ли давали? А на полях что?.. И сейчас-то в этом деле еще нет порядка, а тогда Вот и не понравились его рассказы кое-кому. Стукнули в район. Преклоняешься перед Западом? Ну и
Он не вернулся?
Где там. Три тяжелых ранения перенес на фронтах, а тут еще эта контузия
Долго в ту ночь они ходили по Лиственничной аллее, совсем позабыв о размолвке, говорили о многом, словно узнавали друг друга заново, а Ладо и Денис терпеливо их ждали, подогревая чай.
И сейчас, шагая по шумной сверкающей улице, вспомнив ту ночь, Нина вдруг испытующе взглянула на Костю.
Ты и правда больше не любишь ту девушку?
Валю? Я тебе говорил.
И даже не вспоминаешь?
Ну мозг не магнитофонная лента, не сотрешь. Что было, то было.
Вот видишь!
Нине хотелось, чтобы он безраздельно принадлежал ей одной.
Я, по крайней мере, никогда не напоминаю тебе о ней, а вот ты все уши прожужжала о своем Андрее Олеговиче.
О своем? рассмеялась Нина.
А почему он так часто бывает с тобой?
Не знаю в раздумье произнесла Нина и впервые усомнилась, что у Андрея Олеговича к ней отношение только товарищеское. «А ведь он мне нравился, нравились и другие, пока я не встретила тебя, созналась в душе Нина. Но сейчас у меня есть ты! Один ты!»
Любишь меня?
Люблю!
Она плотно зажмурила глаза, не боясь, что в людской сутолоке наткнется на кого-нибудь: ведь рядом его плечо, и они идут, как один человек.
Шуршат скаты машин по мокрому асфальту. Лужицы точно взрываются вспышками пороха.
Они свернули за угол. На площади производились какие-то работы: рычали бульдозеры, дробно переговаривались отбойные молотки, подъемные краны высоко вздымали свои клювы, и монумент поэта вписывался в этот рабочий пейзаж властным прорабом, отдающим приказания.
На ступеньках перед метро Нина увидела знакомую фигуру. Стась, прислонившись затылком к колонне, скучающе смотрел поверх голов на площадь, на скопище машин. На нем неимоверно яркий малиновый шарф, повязанный галстуком. Рядом Маша, Женька и Халида. Женька что-то рассказывает им, Халида смеется, а лицо Маши непроницаемо. Проходящие мимо мужчины оглядываются на нее, и она это чувствует замерла, и даже взгляд недвижим.
Женька заметил Нину, толкнул Халиду в бок и хотел было протиснуться к Нине, но вовремя заметил, что она не одна. Халида что-то шепнула Стасю. Он повернул голову, встретился глазами с Ниной и весь как-то потянулся к ней, словно ему надо было что-то сказать
* * *
Концерт открыла Светлана Нечаева.
Недавняя выпускница Московской консерватории, она уже завоевала всеобщее признание, на международных конкурсах неизменно получала первые призы. Нина и на концерт пришла только ради нее.
Выступает лауреат важно, нараспев заговорил ведущий, приподнимая концы слов, и Нина заволновалась. Ее волнение возросло еще и оттого, что едва пианистка вышла на сцену, как Нина уловила в ней что-то от себя в походке, во внешности тот же вихор на лбу, та же неровность шага, и впоследствии все время воспринимала ее, как своего двойника. Костя тоже отметил это сходство. Изумленный, он хотел что-то сказать, но Нина крепко сцепила его пальцы.
Не надо. Молчи.
И в выборе репертуара было общее. Нина тоже больше всего любила вторую Венгерскую рапсодию Листа.
Затем выступали виолончелисты, скрипачи, певцы, но Костя все думал о Светлане и сбоку поглядывал на Нину. Она сидела тихо, хлопала мало и редко и, как заметил Костя, лишь после тех номеров, которые оставляли ее равнодушной. Прослушав взволновавшее ее произведение замирала, чуть прикрыв глаза, и как бы повторяла его еще раз про себя
Костя! А ты знаешь, почему я оказалась в компании тех ребят?
Они прогуливались в антракте по фойе, а следом за ними чуть поотстав шагали Ладо и Денис, только что появившиеся из буфета.
Почему?
Ты думаешь, там собрались одни бездельники?.. Нет, Костя, нет. И не спорь! Стась много работает. Маша хочет быть художницей. Только у них, как и у меня, что-то не ладится Стася часто критикуют. Называют эпигоном, формалистом. Ну, а у Маши, по-моему, просто таланта маловато Словом, у каждого свое. И эта неуверенность в себе как-то озлобляет, отталкивает от других Вот ты с кем дружишь в академии? Славка и Вадька тебе неинтересны. Верно? Тебя тянет к тем, кто учится с полной отдачей и уже сейчас думает о работе. А вот меня, например, к Римме Урванцевой никогда не тянуло. А ведь она настоящая! Будет прекрасным хирургом!
Зачем же ты поступила в медицинский?
Эх, как у тебя все просто! Даже позавидуешь А тебе не приходилось наблюдать такое: растет деревцо, так обыкновенное. И вдруг возле вершинки одна ветка быстрее других пойдет в рост! Поначалу кажется она лишняя, а пройдет год-два и уже не разберешь, которая тут настоящая вершинка. Не замечал? Ну, понятно. С тобой подобное не случалось, Нина глубоко вдохнула воздух и продолжала: А я как росла? С детства меня приучали к мысли, что я буду врачом. Знакомые отца в основном врачи, и я плевриты, менингиты вот такой крохой знала! Ну отцу лестно. И вдруг в квартире появилось пианино! Я могла все-все забросить и часами сидеть, трогать клавиши. Сама придумывала песенки. Ведь ноты как птицы на проводах! Тут-то Маргарита Алексеевна и обратила на меня внимание. В тот день, когда она пришла говорить обо мне к отцу, я слушала их через дверь и сама не знала, как же быть? И кто в споре верх берет, на ту сторону и склоняюсь. Бесхарактерная такая!
Отца своего за это поблагодари.
Ты так думаешь?
Да это же ясно, как божий день! Надломил он тебе настоящую-то вершинку!
Отец меня очень любит.
Одно другое не исключает
Вот так Нина пружинящими пальцами сталкивала руки перед собой и быстро разъединяла. Так и живу до сих пор, не зная, что же во мне то единственное, самое сильное, без чего я не я! в упор глянула на Костю. Ты представляешь для себя другую профессию?