Я понимаю.
Она глядела ему в глаза снизу вверх не мигая, растерянно, чуть улыбаясь грустной улыбкой стареющей женщины.
Да, они знали, что это произойдет, нередко говорили об этом, и все же приезд Нины застал их врасплох.
Чего нам бояться? Слава богу, не маленькие! Вправе распоряжаться собой! Так или не так? с нарочитой грубоватостью спрашивал Дмитрий Антонович.
Так, ответила она, и тем не менее у них был вид людей, которым в чем-то придется оправдываться.
Тебе надо было написать ей. Теперь она бы уже все знала.
Какая разница? Не знает узнает! Вчера или сегодня вот чепуха! Да я уверен, вы еще и подружками будете!
Ты забываешь, что она моя ученица.
Ай! С годами это сглаживается и забывается. Она даже рада будет, когда узнает, что мы Обязательно подружитесь! Помнишь, как сообща, с двух фронтов жали на меня? Вот здесь ты тогда сидела в шляпе, в перчатках, чопорная, как английская леди!
Ох, как же я тогда тебя ненавидела! невольно воскликнула Маргарита Алексеевна, отстранившись от мужа. Ненавидела этот стол, эти книги, эти кресла!
Не обольщайся, прекрасная леди. Я платил тебе той же монетой.
Правда?
Даю честное слово никогда никому не лгавшего джентльмена.
И я тебе в тот момент нисколечко не нравилась?
Ты мне? О-го-го!.. Да я был рад и на порог тебя не пустить!
Маргарита Алексеевна заметно обиделась, но ненадолго.
Когда же все это у нас началось? спросила она.
Не знаю.
И ты не знаешь?
Пожалуй с того самого дня, когда ты пускала кораблики.
А ты помогал мне.
Ага
Маргарита Алексеевна поднялась на носки и поцеловала мужа в подбородок слабым, чуть слышным прикосновением губ. Но вот их взгляды снова потянулись к телеграмме.
Как быстро идет время произнес Дмитрий Антонович и отметил про себя: «И как все меняется в жизни. Ведь я, провожая Нину в институт, мечтал об этом дне! Именно о сегодняшнем! Как хотел, чтобы он скорее настал! А теперь вроде и не рад вроде и сожалею» Вслух сказал: Вот и диплом у нее уже на руках.
Маргарита Алексеевна быстро проговорила:
А все-таки и тебе пришлось немножко отступить!
Отступить? В чем? Дмитрий Антонович вопрошающе дернул вверх густые с проседью брови.
А помнишь наш спор? Нина будет хирургом. Только хирургом! Это у нас в крови! А вот и нет. И не помышляет о хирургии. Всего лишь терапевт!
И все-таки медик, а не музыкантша!
Еще неизвестно, в чем бы она более преуспела, если бы послушалась меня!
Это кончилось бы для нее катастрофой!
В чем совершенно не уверена я!..
Они снова спорили, доказывая свою правоту, но сейчас оба были слишком счастливы, чтобы ссориться из-за этого по-настоящему.
Если ты так ненавидишь музыку, каменный ты человек, то зачем на мне женился? уже шутливо спросила Маргарита Алексеевна.
Кто сказал, что я каменный? закричал Дмитрий Антонович, заключая жену в объятия И тут же поймал себя на мысли, что и он теперь скован в своих действиях. Телеграмма, лежащая на столе, словно имела глаза и уши. Да, в присутствии Нины им придется в какой-то степени маскировать свое счастье, хотя бы ради памяти ее матери.
Дмитрий Антонович оделся и ушел, а Маргарита Алексеевна вымыла посуду, сменила халат на платье. И как-то само собой получилось, что все свои вещи она незаметно собрала возле чемоданов, которые совсем недавно были внесены сюда. Когда Дмитрий Антонович вернулся с покупками, он тотчас же обратил на это внимание.
Ты что? удивился он, сваливая грудой на стол кульки и пакеты.
Не знаю, чистосердечно призналась она, и ее светло-голубые глаза влажно заблестели.
Глупышка
Наверно, нам уже никогда не будет так хорошо! вдруг вырвалось у нее.
Да почему? С чего ты это взяла? Все останется по-прежнему!.. разубеждал ее он и сам не верил своим словам.
В голову лезли назойливые мысли, что, бывает, и хорошие люди не уживаются. Начнется с какой-нибудь ерунды
«Но у нас до этого не дойдет! Не допущу! Да и что нам делить? Что?»
Пора ехать, объявил он, взглянув на часы.
Дима
Да?
Поезжай один.
Почему один?
Я буду чувствовать себя Пойми мое положение! Ведь она ничего не подозревает. Я для нее только учительница. И вдруг Ты встретишь ее, привезешь домой и все расскажешь. Может, даже не сразу.
Как это не сразу?.. Глупости-глупости! Я хочу именно вдруг! Почему мы должны таиться? Да если она узнает об этом не от нас, а от соседей, то черт-те что подумает о наших отношениях! И где ты будешь все это время?.. Я не позволю, чтобы ты была где-то одна и мучилась! Знаю, какие дикие мысли полезут тебе в голову! Нет-нет, и не упорствуй! Я хочу именно сразу!
На перроне?
Хотя бы и на перроне!
И Дмитрий Антонович начал раскидывать ее вещи. Доставал из чемоданов платья и развешивал их на книжные шкафы, швырял на спинки кресел сорочки, чулки, и Маргарита Алексеевна, ужасаясь его действиям и вместе с тем радуясь, что он ни на минуту не хочет оставить ее в одиночестве, собирала все это обратно, умоляла:
Дима! Дима! Что ты делаешь? Ну, хорошо. Я согласна. Но я вовсе не хочу показаться твоей дочери неряхой!..
Они заранее приготовили стол, расставив рюмки, вазочки, кремовый торт бледно-розовый, пышный. Шампанское убрали в холодильник.
Когда они уже садились в машину, Дмитрий Антонович спохватился:
Ах! Забыл позвонить Андрею Олеговичу.
Зачем?
Как же, он давно спрашивает о ее приезде.
Ты уверен, что они?..
Еще сомневаешься?
Ну, а как у Нины с тем парнем? осторожно спросила Маргарита Алексеевна.
С каким парнем?.. А-а! Да никак! Студенческая дружба. Они слишком разные. Я ей об этом прямо тогда сказал, и она, надеюсь, поняла. Как же быть?.. Дмитрий Антонович поставил на землю ногу в новенькой туфле. Вернуться и позвонить?
Стоит ли?.. в задумчивости обронила Маргарита Алексеевна. Разве можно знать все наперед?
Ладно, потом! Дмитрий Антонович нажал на акселератор. Вот увидишь, они так будут заняты друг другом, что на нас и внимания не станут обращать. Живите, божьи старички, как умеете. А старичкам только этого и надо! А?
Да! засмеялась Маргарита Алексеевна.
А не махнуть ли нам на время отпуска на Волгу? До Астрахани и обратно! Помнишь тебе хотелось.
Хорошо бы! с готовностью поддержала она и подумала: «Это будет наше свадебное путешествие».
Машина скатилась по булыжнику на асфальт и помчалась по широкому проспекту. Светлые, только что заселенные дома с балконами, тонконогие деревца с зелеными чубчиками, шеренгами выстроившиеся вдоль пути, все было свежо, нарядно, только начинало жить, и потому так весело было смотреть по сторонам.
В цветочном киоске купили букет гладиолусов, нежных, влажных; немного помедлив, Дмитрий Антонович взял еще один точно такой же, улыбнулся, и Маргарита Алексеевна просияла, как девушка.
Новенький зеленый «Москвич» снова влился в поток машин. До прихода поезда оставалось десять минут.
* * *
Костя, ты не спишь? шепотом спросила Нина, вытягивая голову из-под простыни. Она проснулась как-то вдруг, с настроением бодрым, светлым, увидела свесившуюся с верхней полки клетчатую фуражку Кости, и ей стало еще радостнее.
Костя склонил вниз голову, сонно улыбающийся, с густыми торчком на макушке выгоревшими волосами.
Проснулся ответил хрипловатым баском и протянул Нине руку. Они долго пожимали друг другу пальцы, как бы проверяя все ли они тут, и каждый думал в такт колесам: «Мы едем вместе! Едем вместе!..»
Слепящее солнце, пронизывая светом вагон, будто пересчитывало сосны, растущие вдоль насыпи. Нестерпимо было для глаз, как оно мелькало за медно-сизыми стволами. Нина глядела на Костю, прикусив нижнюю губу.
Костя мотнул головой: «Ты чего?»
У тебя на щеке отпечаталась пуговица от моей кофточки.
О-о? Костя потер щеку. Вытянув из-за подушки кофточку, повесил ее на крючок, откуда она упала ночью.
Это клеймо. Теперь никуда не денешься
Я не собираюсь.
Проводница стала разносить чай. В соседнем купе послышался шум вращающегося диска, скрежет тупой иглы и «Одинокий я! Одинокий я!..».
Семья цыган, ехавшая с патефоном в соседнем купе, развлекала пассажиров от самой Москвы. Все они человек десять ехали всего лишь по трем билетам. Садились и через окна передавали билеты оставшимся на перроне. Эту хитрость раскусили поздно поезду было дано отправление. В Петушках в вагон вошла дорожная милиция. Остроносая цыганка с впалой грудью, когда могучего склада милиционер потребовал у нее билет, швырнула в него грудным ребенком. Представитель власти, поймав кудрявого голыша, стоял в глупейшем положении, не зная, что делать, осыпаемый руганью, и, после того как мать соизволила взять свое дитё обратно, поспешно ретировался из вагона.
И до чего же бродяжная у них кровь! восхищенно сказал мужчина в синей гимнастерке. Указы-приказы, ничего не заземляет! На Ту-104 скоро будут кочевать. Вон молодой-то в армии служил. А опять в табор вернулся.
Но к цивилизации, как-никак, приобщился, заметила женщина с массивными золотыми сережками в ушах, занимавшая нижнюю полку с сыном розовым ангелочком. Что песни и пляски под гитару? Устарело! Представляете ночь, шатер, кони пасутся, а возле костра патефон с набором пластинок Утесова, Шульженко и Раджа Капура! Тоже своего рода модерн! и она заколыхалась от смеха. Что ни говорите, а мне лично будет даже чего-то недоставать, если это бродяжное племя переродится!
Вам лично? с усмешкой переспросил Костя, спрыгнув с полки и доставая пасту и мыло.
По вагону, цепляясь за бахромчатый подол матери, собиравшей с пассажиров утреннюю дань, бегала цыганочка лет шести-семи, шустрый зверек с черными глазками и ровными белыми зубами. Пела, пританцовывала. Если мать давала ей что-нибудь вкусное, она обнимала ее, обхватив за шею. Но стоило матери шлепнуть ее за шалость, как этот бесенок плевал ей в лицо и с хохотом убегал.
Сколько тебе лет? спросила Нина, поймав девочку за тонкую грязную ручонку.
Та в ответ только смеялась, извиваясь и выкручиваясь ящеркой.
В школу пойдешь учиться?
На лице все та же живость зверька, не понимающего слов.
Хочешь коврижку? Вот, садись к столику.
Но девочка цепкой лапкой схватила угощение и с визгом, боясь, что ее удержат, убежала. Вскоре, однако, появилась снова. Ее манили целлулоидные игрушки, лежащие вокруг толстого мальчика, который, равнодушный Ко всему, сонно смотрел в окно.
Нина достала из чемодана остаток материи метра полтора нарядного крепа и отдала его матери цыганочки.
Сшейте ей платьице.
Подарок цыганка взяла с благодарностью, но тут же заявила:
Зачем ребенку новое да дорогое? Все изорвет, извозит. Осуждающе указала на мальчика, одетого в шерстяной костюм из трикотажа: Разве можно так баловать? Ой, барином он у тебя вырастет! Ой, барином!
Зато не побирушкой! оскорбленно заявила полная женщина.
А ты не обижайся, красавица-царица, зачастила цыганка, высвободив из-под шали тощую, унизанную перстнями кисть. Каждому свое ремесло от рождения. А твой сынок ничего не принесет тебе в дом, кроме горькой горести. И люди будут им гнушаться, и умрет он рано от сердечной боли, у него и сейчас уже в жилах застой!
Полная женщина истерично закричала на нее, стала суетливо собирать вещи, хотя сходить ей было еще не скоро.
Никто в купе не возмутился пророчеством цыганки, и она поплыла дальше царственной походкой победительницы.
У него и в самом деле слабенькое сердечко, а она всхлипывала женщина, сморкаясь в кружевной платочек.
Вам бы на природу его, посоветовала Нина.
А я откуда везу? Из Кисловодска!
Лучше бы в деревню.
В деревне так скверно с питанием. Молоко да яйца
Костя, войдя в соседнее купе, попытался завести разговор с молодым цыганом.
Ты, правда, служил в армии?
Служил, неохотно ответит тот.
Где?
На Украине.
Пехотинец?
Ну
А куда сейчас едешь?
Цыган поскреб заросшую шею и ответил уклончиво:
К своим.
Это твоя жена с девочкой?
Ну
До армии женился?
До армии, ответил цыган и протяжно вздохнул.
Тут их разговор прервали бородачи. Они потянули Костю к столу, крича, хлопая его по плечу. Сухопарый старик, весь буро-черный, будто вырезанный из корневища («чириклери» вожак), налил Косте граненый стакан водки. «За русских!.. крикнул растроганно, и все мужчины по его примеру стали чокаться с Костей. Если бы не русские, Окаянный Гитлер, чтоб ему в смоле кипеть, всех бы нас поубивал!.. Пей до дна! Пей до дна!..»
Как ни упирался Костя, а пришлось ему выпить.
А какая у тебя девушка красивая! искристо сверкнув глазами, продолжал старик, и все хором стали расхваливать Нину. Он тем временем церемонно поднес стакан и ей. Нина отказалась, только пригубила. Тогда вожак пошел с ним к Косте, и тот пулей вылетел из их купе.
Так ему и не удалось узнать, куда едет молодой цыган. Но он не отступил от своего. Как-то странно улыбаясь, хмель ударил-таки ему в голову, сел возле прохода и в тот момент, когда цыган проходил мимо, грубовато-резким движением, удивившим Нину, дернул его за руку и усадил рядом с собой.
Как зовут-то тебя?
Григорием, вяло ответил тот.
Что же ты скитаешься, а? У тебя жена, дети! У нас в селе еще до войны осело несколько семей. И живут! В своих домах! Наш председатель эх, если бы ты знал, что это за человек! хмель все больше распалял Костю. Артемом Кузьмичом его зовут! Запомни. Душа у него да он, может, один такой и есть на всю нашу область!
Цыган косил серым глазом на полную даму, прикрывающую собой мальчика, как курица-наседка, на сухоскулого старичка с зонтиком, слушающего этот разговор с улыбкой.
Значит, Григорий?.. И имя-то у тебя русское, а ты Приезжай! и он сообщил ему адрес. Артем Кузьмич даст тебе линию! Он к каждому человеку Да вот о себе скажу, и Костя вдруг обнял молодого цыгана за плечи. Кончил я семилетку. Так? Дальше меня учить нет у матери средств. Отец Ну, об этом не будем. Пошел я работать, где и что попало. Но Артем Кузьмич взял меня на прицел! Слышишь? К агроному прикрепил, вроде помощником. Среднюю школу помог закончить. Если бы не Артем Кузьмич, я и в глаза бы не видел Тимирязевку! Да он он сердце из тебя достанет и покажет всем вот, глядите, какое золото!
Так его! Так!.. похохатывал мужчина в гимнастерке, а Нина смотрела на Костю изумленными глазами.
В тот момент, когда старик цыган поднес ему расплескивающийся стакан, она ужаснулась, не зная, как выручить Костю из беды. «Неужели выпьет?» И когда он выпил, подбадриваемый криками, рассердилась. Но сейчас, позабыв обо всем, она глядела на него проказливо-счастливая, будто сама ввергла его в подобное состояние. Так вот еще каким может быть ее Костя!
* * *
Вчера вечером Костя с Ниной ужинали в вагоне-ресторане. День прошел в сутолоке, в сборах, и оба проголодались.
Выпьем немножко вина? предложила Нина, глянув на весело позванивающие бутылки в буфете, красиво обложенные стопками шоколада и лимонами.
Давай!
Насмешив официантку, заказали крошечный графинчик цинандали и много-много всяческой еды.
За нашу первую дорогу!
Они вдвоем, они вместе! И это уже на всю жизнь! Позади Москва суматошно-кипучая, звездно-огнистая. Там институты, там Девичка, на которую они снова придут так решено совсем старенькими-седенькими
Вспомнились проводы на вокзале.
Денис, торжественно-приподнятый, в новеньком костюме, придававшем его плотной фигуре начальственный вид («Быть тебе директором совхоза!» не мог не воскликнуть Ладо), вручил Нине самодельный конверт. Нина тут же распечатала в нем оказались рисунки, сделанные карандашом, и она узнала на них себя. Оказывается, в ту вешнюю ночь, когда Костя рисовал ее по памяти, он незаметно заснул, и листки рассыпались по полу; утром Денис, проснувшись раньше, собрал их и сохранил.
Ладо, откупорив за несколько минут до отправления поезда бутылку «Гратиешти», произнес всех изумивший тост:
За желтуху!
Все смотрели на него, пожимая плечами.
Ах, тупицы! Все вам разжуй да в рот положи! Да ведь если бы я тогда не заболел желтухой, то Костя не ходил бы на Пироговку, и они никогда бы не встретились!