Глядите! Нина указала вверх, где серебристая стрела реактивного самолета будто вспарывала небо и оттуда сыпался белый нежный пух.
Воспользовавшись тем, что Нина отвлечена, Костя без опаски глянул в ее глаза. Они и темно-серые и влажно-зеленоватые от близости воды, а когда длинные ресницы сближаются, чтобы защитить их от солнца, то кажутся черно-бархатистыми. Без конца бы погружаться в их переменчивую бездонность Но девушка заметила, что он давно уже глядит не на самолет, а на нее, и смутилась.
Словно пойманный с поличным, Костя перевел взгляд на плещущуюся рябь воды и почувствовал, что теперь уже Нина осторожно изучает его лицо.
* * *
Однажды их встретил Денис. Это случилось на Цветном бульваре, как раз напротив цирка.
Денис скучал. Кроме того, он был разозлен только что происшедшей стычкой. Билетов в кассе не было, и какой-то хрипатый тип предложил ему билет за двойную цену. Денис крутанул его за ворот и хотел сдать милиционеру, но барыга винтом вывернулся из рук и кинулся в толпу. Раздосадованный Денис еще некоторое время поторчал возле кассы, увидел лоточницу с пончиками, смачными, щедро исторгающими мясной дух, взял полдюжины и пошел на скамейку под деревья свершить вечернюю трапезу.
Увалень! взвизгнул кто-то за его спиной.
Извините, кротко буркнул Денис, не оглядываясь и виновато сутуля плечи.
Он ходил враскачку, имел привычку задумываться на ходу, отчего встречные часто страдали.
Пончики были мигом уничтожены. Денис скомкал промасленную бумагу в мячик, ловко швырнул его в урну и снова заскучал.
«Куда теперь идти? Чем заняться?»
Денис привык к тому, что Костя и Ладо таскали его по Москве. Дружки, не в пример ему, всегда знали, где и что интересное состязания, диспуты, выставки, и он, тяжеловатый на подъем, даже ворчал на их непоседливость. Но вот он один и только теперь понял, как это скверно.
После жирных пончиков захотелось пить. Отыскав в кармане пятак, Денис направился к газировщице. И тут до его слуха донесся знакомый голос.
В затенении под деревом, на изрезанной мальчишками скамейке, сидел Костя с незнакомой девушкой и что-то азартно рассказывал ей. Глаза не хотели верить, но это был он Журавль! А ведь говорил, что поехал к Ладо!
Девушка заливисто смеялась, приподняв тоненький подбородок, немножко пьяная от смеха.
Денису лучше бы пройти мимо и потом, наедине, отчитать друга за обман. Но не таков был Денис. Он остановился перед парочкой и стал в упор глядеть на Костю.
Нина первая заметила его угловатую фигуру в сбитой на затылок шляпе и указала на него Косте взглядом.
А-а это ты? как-то странно произнес Костя.
Я-а-а, чуть заметно передразнил его Денис.
Нина, это Денис. Я тебе о нем уже говорил.
Денис пожал протянутую ему узкую теплую ладонь и снова замер в позе Каменного гостя.
Ну что же ты, садись, Костя дернул его за рукав, и Денис опустился на скамейку с видом человека, боящегося ослушаться. Какой волной тебя занесло сюда?
Да вот Газировки захотел выпить он метнул в воздух пятак и ловко поймал его жесткой сильной рукой.
За этим и приехал? с усмешкой спросил Костя.
За чем приехал это мое личное дело, я Ладо в подобные истории (ему хотелось сказать «шашни») не впутываю.
Костя сделал вид, что эти слова никакого отношения к нему не имеют, и стал беззаботно раскачивать ветку клена.
Третий был явно лишним. Нина, искоса наблюдавшая за Денисом, не выдержала:
А ведь я поначалу вас за борца приняла. Думала, вы из цирка.
Почему? удивился Денис.
Пальто на вас в плечах широты необъятной. Такие только чемпионы носят.
Это не мое пальто.
Не ваше?
Мы на практику ездили, в Саратовскую область, оживился Костя, радуясь возможности подтрунить над Денисом. Он улегся спать и всю свою флотскую амуницию развесил в купе. Утром хвать нет бушлата! А дождь сечет, грязища, и нам сорок километров от станции. Вот над ним и сжалился один дядя, сбыл по дешевке. Пожалуй, он и в самом деле был из циркачей. Огромного дога вез с собой.
Костя всем своим видом показывал, что Денису пора «откалываться». Посидел немного для приличия и ступай. Совесть имей. Но Денис не спешил Пришлось провожать Нину вдвоем.
Возвращались молча. Костя ждал упреков. Это дало бы ему самому право обрушиться на него: какого черта прилип? Кто тебя просил?.. Но Денис, словно не замечая бури в душе друга, шел ровным, неторопливым шагом.
Молчали и в трамвае. Точно незнакомые. И только когда выпрыгнули, Денис неожиданно спросил:
Как ты теперь? Жениться будешь?
Костя, не успев сделать очередной шаг, замер в нелепейшей позе: одна нога на сухом месте, а вторая, высоко поднятая, замерла над лужей.
Ты ты долго варил эту мыслишку в своем котелке?
А что? не задерживаясь, простодушно откликнулся Денис из темноты. Разве я что плохое сказал?
Дурак! Костя не сбалансировал и плюхнулся ногой в воду. Он был оскорблен, поражен бестактностью друга. В его душе в эти дни было такое цветение, и никаких планов на будущее он не строил. Просто хотелось, чтобы это состояние продолжалось вечно! И вот его друг вопросом совершенно неуместным идиотским! свел их отношения с Ниной к какой-то обыденности. Да я!.. Мы и знакомы-то с ней без году неделя! Дружим! Понимаешь, вахлак? Или это выше твоего понимания?
Правильно, не женись, как бы одобряя все сказанное, произнес Денис, и Косте захотелось стукнуть его по голове. Девушка она эффектная, ничего не скажешь, в этом отношении тебе здорово повезло, старик. Но ведь пойдут дети. Горшочки, пеленки. А отдельную комнату ты навряд ли скоро получишь
Замолчи! Костя догонял Дениса, забавно дрыгая в воздухе промокшей ногой.
Их нелепая ссора могла закончиться только одним хохотом и веселой потасовкой, но Косте не хотелось снижать тона.
Да ты что? Ты что? Денис как бы испугался и обиженно надулся, а в его хитроватых рысьих глазах копился смех. Да, он брал реванш, мстил за то, что Костя так долго водил его за нос. И Костя это понимал.
В общежитии Денис докрасна растер веснушчатые бицепсы и грохнулся на кровать так, что сетка провалилась чуть не до полу. Миролюбиво предложил:
Ложись тоже.
Не хочу.
Будешь переживать? Испортил я тебе свидание, да?.. А вот не темни
И Денис отвернулся лицом к стенке. Казалось, он уже заснул, но послышалось подозрительное хрюканье в подушку, и он весь затрясся. Костя швырнул в него боксерской перчаткой, врезал по заду туго скрученным полотенцем Денис не унимался. Тогда Костя прыгнул на него, и они свились в клубок, крича, рыча, и так барахтались до тех пор, пока аспирант Клубинин из соседней комнаты не забарабанил кулаком в стену.
Тсс Денис, поверженный не столько силой, сколько щекоткой, поднял вверх указательный палец. Не будем мешать будущему светилу придумывать новую систему земледелия. Ну сдаюсь, сдаюсь. Кто она?
Система?
Молодой человек, вам салазки давно не загибали?
В медицинском учится.
На котором курсе?
Вместе закончим, в один год.
Эх, и везет же тебе!
Опять подковырочки?
Идеальная семья: жена сельский врач, муж сельский агроном.
Чудило! Где ты встречал городских агрономов?
Да разве мало нашего брата киоскерами да мороженщиками работает?.. Слушай! Денис кулаком подбил под себя подушку. Был я сегодня в парткоме и узнал цифры потрясающие! Из прошлогоднего выпуска сто сорок семь человек не прибыли на место назначения! Как в воду канули! А? Вот отсевчик!
У нас будет не меньше.
Пожалуй А не кажется тебе, что с образованием вообще чушь какая-то получается? Ну зачем лезут в юридические, педагогические, если наперед знают, что ни судьями, ни учителями не будут? Подождал ответа. Вот и меня ведь (помнишь, я как-то тебе говорил?) батя устроил в училище связи. Учусь год, чувствую что-то не то. Не лежит душа к розеткам-штепселям. Тоскую по степи! Я и подался в сельскохозяйственный. Явился к директору. Так и так, хочу у вас учиться. Глянул он на мою форму: «Из училища связи?» «Так точно». «Не возьму. У меня и своих хулиганов достаточно». Понимаешь, не поверил, что я сам пожелал. Думал исключили! Едва убедил его. Правильно я сделал?
Молодец, молодец. Дай я тебя по головке поглажу, умница.
Денис посмотрел на Костю, и улыбка растеклась по его широкому лицу.
Э, да ты все еще там витаешь. И вдруг басисто запел: Выбор твой я, отрок, одобряю! Патриаршее благословение прими. А чтоб не было смуты в нашей келье святой, испроси его и у Ладо, епископа грузинского.
Ну, хватит.
Хватит так хватит.
После этого Денис и в самом деле быстро заснул, а Костя подложил под спину подушку и начал «переживать» в мельчайших подробностях вспоминать все то, что произошло при встрече с Ниной. Теперь это стало для него привычным перед тем как заснуть, еще раз мысленно увидеть ее глаза, улыбку, услышать ее слова, находя в них какой-то особый, не сразу открывающийся смысл. Бодрствования эти иногда затягивались за полночь; по утрам поламывало голову, приходилось обливаться холодной водой, проделывать усиленную гимнастику с гантелями, и тем не менее он не мог отказать себе в этом удовольствии.
«Если бы у меня была ее фотография Попросить? Она мне, я ей. Как-то по-мещански получается»
Взял со стола карандаш, блокнот, в котором конспектировал органическую химию, и быстро сделал набросок Нининого лица. Ему удалось передать овал ее лба, тоненький подбородок, разлет широких, точно хвойные веточки, бровей Но глаза! Он так ясно видел их на белом листе совершенно живыми, пробовал обозначить карандашом получалась какая-то несуразица: есть ресницы, веки, зрачки, но все это разъединенно, мертво.
«Где-то у меня была бумага для рисования».
Нагнувшись, вытянул из-под кровати чемодан с разбитыми углами. Порывшись в несложном имуществе, перекрутив рубашки, белье, вытащил со дна вздувшийся альбом. В нем хранились письма от матери и председателя Журавлевского колхоза Артема Кузьмича Полозова, с которым он изредка переписывался.
На колени упала маленькая чуть пожелтевшая фотография.
Костя взял ее на ладонь и обмер.
На него смотрела полнолицая девушка. Глаза блестящие пуговицы устремлены в объектив, мягкие губы растянуты в улыбке. Девушка счастлива уже тем, что ее фотографируют. Пушистые волосы по этому случаю гладко причесаны, на плечо накинута белая косынка.
На обороте карточки была надпись, сделанная округлым ученическим почерком:
«Лучше вспомнить и поглядеть, чем поглядеть и вспомнить. На долгую память Косте Журавлеву от Вали Швецовой».
«Как же это случилось, Валя?..»
Там, в далеком селе, он ходил с ней рука в руке на деревенских гуляниях, ветреными звездными вечерами провожал до дому и даже целовал у ворот. Переписывался, когда служил в армии. Но начались встречи на Девичке и он вспоминал ее все реже и реже, как будто все то, что происходило у него с Валей, было с кем-то другим, не с ним. Писать перестал. Правда, и от нее письма больше не шли, но это объяснимо: она обиделась на его молчание.
«Валя, Валя что же это такое?» спрашивал Костя девушку на фотографии, в своей душе на находя объяснения случившемуся.
Он еще раз перечитал надпись.
«Вот Все так и получилось, как тут написано», подумал виновато.
ОДИН
Больных еще кормят завтраком, когда Дмитрий Антонович появляется в палатах. Он не любит эти часы в клинике пахнет картошкой, соусами, «харчевня какая-то», и все же заставляет себя приходить. Важно понаблюдать больных и за самым будничным занятием едой. Кто и как встречает новый день? На кого можно положиться и за кем нужен глаз да глаз?
К тому же после отъезда дочери в Москву одному в квартире тягостно, хочется побыстрее уйти на работу. Комната Нины опустела; ни белых и синих ее любимые цвета платьиц на спинках стульев, ни книжек и тетрадей, раскиданных на подоконнике. В гардеробе лишь те вещи, из которых она выросла.
«Отдать кому-нибудь?.. Пускай висят. Память».
И кабинет кажется теперь неуютным, казенным. Только громоздкая мебель, только шкафы с туго спрессованными книгами от стены до стены. Прежде он ворчал на дочь, что она захламляет его кабинет волейбольными мячами, нотными тетрадками, ветками черемух и рябин, которые в избытке тащила из лесу, а теперь почувствовал этого-то как раз ему и не хватает.
Дмитрий Антонович овдовел рано. В марте 1945-го Это случилось в Польше, под Катовицами, где он и его жена Надежда работали в госпитале.
Тот серый мартовский день ничем не отличался от прочих.
С фронта прибыли машины с ранеными, и перед зданием госпиталя темной массой двигались люди усталые, наспех перебинтованные, еще не успевшие отмыть фронтовую грязь. Тяжелораненых санитары поднимали в душевую на носилках, другие шли сами.
Дмитрий Антонович с утра был в операционной и, работая, время от времени поглядывал на улицу. Прикидывал: «Сумеем ли всех разместить? Не занять ли и соседний дом под госпиталь?..» Там, на улице, среди суетящихся людей он видел жену, и видеть ее было радостно.
Надежда, переходя от машины, к машине, распределяла кого в палаты, кого немедленно на операцию, и бойцы, встретив ее, приветливую, уверенную, подтягивались, бодрились, кто-то уже шутил.
«Как бы она не простыла, тревожился Дмитрий Антонович. Вышла в одном халате. А ветер холодный».
Никто не заметил, как из-за острых черепичных крыш, преследуемые нашими истребителями, появились два немецких бомбардировщика. Один из них, сделав крен, ушел на бреющем полете в сторону фронта, другой, охваченный пламенем, сбросил бомбы на скопище людей и, пролетев еще метров триста, упал за вокзалом.
Надежду ранило крупными осколками в легкие.
Когда Дмитрий Антонович подбежал к ней, она, приподымаясь, пыталась что-то сказать ему, но стоило ей чуть приоткрыть рот, как кровь начинала пузыриться у нее на губах.
Ни Нина разобрал он и понял, что не боль причиняла ей в эту минуту страдание.
Он ли не знал, как соскучилась она по дочери за четыре года войны! Как мечтала она о встрече, верила, что это произойдет скоро! И вот сейчас, в этот момент, поняла, что это уже никогда не случится
Ты будешь жить! Будешь жить! кричал он и целовал ее в лоб, в щеки.
Как бы поверив ему, она несколько секунд неимоверным усилием воли словно удерживала что-то в себе, и вдруг ослабла, уронила набок голову.
Мимо шли санитары. Втаскивали в подъезд искалеченных, окровавленных бойцов. Слышались крики, стоны.
Потрясенный, еще не очень понимая то, что случилось, Дмитрий Антонович пошел вслед за ними. Свернул в коридор, усыпанный битым стеклом, неприятно потрескивавшим под ногами. Всюду лежали люди. На носилках и прямо на полу. Глядели на него человека в белом халате с мольбой и верой, а он шел не останавливаясь. Спустился в какой-то подвал по узкой винтовой лестнице и был готов идти дальше и дальше в глухоту! в черноту! чтоб никого не видеть, ничего не слышать! но голос сверху звал его в операционную
Нина жила тогда в Кувшинском, у Максима Потаповича.
Пересилив горе, Дмитрий Антонович написал ей спокойное письмо, умолчав о гибели матери. И удивительно: если опытные в житейских делах Максим Потапович и Полина Алексеевна ничего не заподозрили, то Нина встревожилась. «Папа, а почему мама мне ничего не написала?» спрашивала она. Дмитрий Антонович ответил: «Мама очень занята. У нее много работы». «Ну, тогда пусть хотя одно словечко напишет! Одно словечко! Папа, что с мамой?»
Как тут было поступить? Попытаться подделать почерк?..
После войны он, взяв отпуск, тотчас же приехал в Кувшинское. На память о матери привез Нине никелированный ящичек, в котором лежали ее хирургические инструменты.
Взяв его из рук отца, она, так много слышавшая о войне, видевшая ее на экране, только тут поняла, что это такое. Мертвенный холод железа, казалось, проник ей в сердце, и она, не спуская с отца глаз, все хотела о чем-то спросить его и никак не могла. Лицо ее побагровело, как при удушье. Максим Потапович и Полина Алексеевна, суетясь, стали разыскивать нашатырный спирт, а Дмитрий Антонович схватил дочь на руки и начал ее трясти.
Наконец глубокий вздох расковал ее легкие, и она, так и не заплакав, припала к его груди. Он отнес ее на кровать, сам раздел, разул и долго сидел рядом, слушая слабый пульс.
А из соседнего дома, из распахнутых настежь окон, неслись звуки трофейного аккордеона, и кто-то захмелевший пел: «Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех!..»