В тот день в село прибыли первые демобилизованные.
И слушая радостный шум, глядя на бледное лицо дочери, Дмитрий Антонович думал, что он уже никогда не будет вот так радоваться. Та высшая точка счастья, которая бывает доступна человеку, у него далеко позади, и теперь ему оставалось одно работать, работать, заглушая свою боль, и воспитывать дочь.
«Она должна быть счастливой, говорил он себе. Я сделаю для нее все, все, что будет в моих силах Ведь именно об этом просила меня Надя»
* * *
Только на миг заглянув в ординаторскую, Дмитрий Антонович тотчас же прошел в седьмую палату.
Там его поприветствовали сдержанно. Кровать в углу пуста. Она свежезаправлена, опрятна и тем не менее отпугивает от себя взгляды.
Дмитрий Антонович, остановившись на пороге, обратился к юноше, что лежал, облокотившись:
Игорь! Что это такое?.. Половина порции на тарелке. А вчера добавку просил!
Игорь ничего не ответил, продолжал медленно перелистывать журнал.
Нельзя же одними статьями питаться. В наш атомный век нетрудно и в хилых головастиков переродиться, если не укреплять свое здоровье. А?
Игорь молчал В палату ночью на кошачьих лапах входила смерть. К чьей-то кровати она прокрадется завтра?
Дмитрий Антонович подошел к Жихареву, танкисту в годы войны, поступившему в клинику с саркомой сухожилия. Жихарев жизнью кручен-перекручен, видел смерть и понимает, что нельзя винить только врачей. Сумрачно уставился на мосластые ступни ног, мелко потряхивает стриженой седой головой.
Прохор Иванович, деньков через пять думаю вас выписать.
А? не сразу вышел из оцепенения Жихарев. Насовсем? дернулся, вскочил на ноги. Пятка к пятке, плечи широко раздвинуты. Вот так он стоял по окончании войны, когда ему объявили о демобилизации. Ой, спасибочко, Дмитрий Антонович! А то я уж приуныл, ко всему готовился Жене напишу! Глядите, задушила вареньем, целая батарея под кроватью! Сад у нас свой! и вдруг опасливо оглянулся на врача. А эта штука не повторится?.. Всяко тут болтают. Мол, вырежут, а потом
У вас не повторится. Вовремя к нам пришли.
Разговор с Жихаревым расшевелил и остальных. Все как бы наглядно убедились, что дорога из этой палаты не только к праотцам, «в демонтажную», как говорит Игорь. Дмитрий Антонович шутил, выслушивал жалобы: «Овощей бы в меню поболе», «Почему телевизор не отремонтируют? Вчера был концерт Райкина!». Но вот его лицо передернулось, как от досадной мысли, через открытую форточку в палату влетел надтреснутый, неохотно истаивающий звук. За ним второй, третий
Вот уже и душеньку на небеса возносят, первым прокомментировал заутреню сутулый старик с обвисшей на щеках кожей.
В этом заведении, насколько мне известно, не только отпевают, но и новорожденных крестят, молодых венчают! пытался Дмитрий Антонович удержать больных от тоскливых размышлений, чувствуя, что весь успех разговора с Жихаревым в один миг сведен на нет.
«И когда только я добьюсь нового помещения! Подальше от этой поминальни!»
Из коридора его позвал к себе Казарин, молодой хирург.
В чем дело, Андрей Олегович?
Тот ударил ребром ладони по крепко сжатому кулаку, из которого пучком торчали трубочки фонендоскопа.
Она отказывается оперироваться.
Кто она?
Гриценко. Из двадцать третьей палаты.
Что за причина?
Понятия не имею уклончиво произнес Андрей Олегович, но рассердился на себя за эту ложь и еще сильнее стукнул ладонью по кулаку. Кто я для нее? Вчерашний студент!
Ну, ну, это зря. Тут что-то другое. Наверно, летальный исход в седьмой палате стал ей известен? А? Дмитрию Антоновичу хотелось поддержать молодого коллегу, который ему нравился. Я поговорю с ней. И не надо отчаиваться. Такое ли бывает на первых порах
К ним подбежала операционная сестра Женя Самойленко крепенькая, юркая, минуты не постоит спокойно, все словно пританцовывает.
Дмитрий Антонович, вас какая-то женщина спрашивает!
Что ей от меня надо?
Не знаю. Не спросила. Женя весело взглянула на Андрея Олеговича и пошевелила кокетливо плечиками. Разодета так, будто на концерт пришла.
Проводите ее в мой кабинет. Я сейчас.
Будет исполнено! и Женя бойко побежала по коридору, чем-то очень напоминая собой кулика на речной отмели.
Стараясь отвлечь Андрея Олеговича от невеселых мыслей, Дмитрий Антонович заговорил о постороннем:
Ну, как вы привыкаете к нашему городу после Москвы?
Понемногу привыкаю.
Ваша мать тоже, кажется, недавно приехала к вам? Она актриса?
Да. Будет играть здесь.
Что же вы не познакомите меня с ней? Приходите как-нибудь. Скоротаем вечер. Жаль, Нины нет дома
На каникулы она снова домой приедет? несколько оживился Андрей Олегович.
Ну конечно. Куда же еще?
Будете писать передайте от меня привет
Что-то не договорив, Андрей Олегович разжал кулак, и трубочки фонендоскопа розовыми змейками опутали его руку.
Обязательно передам. Приходите!
Спасибо
«Кто бы это? Наверно, опять из облздрава? строил догадки Дмитрий Антонович, подходя крупным военным шагом к своему кабинету. Подавай им цифры, отчеты, а вот новое здание не выпросишь!»
Едва он открыл дверь, как с дивана поднялась стройная женщина с покатыми плечиками. Дмитрий Антонович не сразу рассмотрел ее. Ему только бросилось в глаза, как она взволнованно потирала пальцы рук, и этот жест показался ему знакомым.
Чем могу быть полезен? Здравствуйте.
Он прошел за широкий стол, указав женщине на кресло. Посетительница оказалась лицом к свету, и Дмитрий Антонович с изумлением узнал в ней Маргариту Алексеевну пианистку, у которой Нина училась в музыкальной школе.
«Что ей нужно? Неужели снова о Нине?.. Пора бы ей знать, что Нина давно уже в институте».
Здравствуйте, Дмитрий Антонович, прерывающимся голосом произнесла Маргарита Алексеевна и неуверенно протянула ему руку в ажурной капроновой перчатке. Я, очевидно, не вовремя?
Да то есть, нет. Операции мы начинаем в десять. Хмуро глянул на бронзовые часы. Слушаю вас.
«Если она снова с тем же, то я просто встану и уйду!»
Дмитрий Антонович с трудом начала Маргарита Алексеевна, стягивая быстро перчатки. Я давно собиралась к вам, но И не думала, не гадала, а вот пришлось прийти к вам, как к врачу.
А-а, облегченно вздохнул он, и в то же время что-то остро кольнуло его в сердце: вот и еще одно ЧП в человеческой жизни. Что у вас? Да присаживайтесь. В ногах правды нет.
Маргарита Алексеевна слабо улыбнулась.
Я как-то проверялась. Не здесь, в Майкопе, когда гостила у мамы, и есть заключение, что у меня слово «опухоль» не было произнесено, но Дмитрий Антонович прочел его по дрогнувшим губам.
Где она? В каком месте?
Где? Маргарита Алексеевна запнулась на ответе. Ее глаза пугливо округлились. Тут написано. Поспешно протянула смятую по углам бумажку и стала смотреть в окно.
«Да она, наверно, старая дева До чего же стыдлива! Раскраснелась, как семнадцатилетняя».
Он уже знал не читая что и где, но тем не менее с сосредоточенным видом углубился в строки врачебного заключения.
Вот я и пришла к вам
«Ага, милая. Ты к нам, а не я к тебе. Еще и к Нине не раз обратишься. А ведь сбивала с пути истинного»
Это злокачественная? спросила она пересохшими губами, и на ее лбу выступил легкий пот.
Ах, черт побери! неожиданно воскликнул Дмитрий Антонович и вышел из-за стола. Все помешались на злокачественных! Прыщик, на который прежде бы и внимания не обратили, теперь злокачественный! Родинка непременно! Тут же написано вот! И не по-латыни!
Написано бывает одно, а на самом деле
Если не верите диагнозу, давайте сделаем повторные исследования. Судя по вашему виду, вы вполне здоровая женщина.
Сделайте, пожалуйста! Мне советовали ее удалить, но я
Правильно советовали.
Это очень опасная операция? Дмитрий Антонович, я могу попросить, чтобы ее сделали вы?
Хм он проиграл барабанную дробь по стеклу шкафа. Честно говоря, у меня на очереди много таких, где дело обстоит гораздо сложнее.
Дмитрий Антонович!
Ну хорошо, согласился он, подумав. И когда это?
Изучим, увидим. Возможно, и нет необходимости оперировать. Бывает, что опухоль рассасывается от лечения.
Я я не верю, чтобы она сама, Маргарита Алексеевна снова с таким испугом посмотрела на него куда только девалась ее прежняя колкость! что Дмитрию Антоновичу даже стало ее жалко. Нелегко ей было отважиться прийти к нему. Ведь они в последний раз расстались почти врагами. И ее сегодняшний приход был в некотором роде признанием ее поражения.
«Конечно, я все сделаю сам. Это и на Нину произведет хорошее впечатление».
Вы не отчаивайтесь. Все обойдется, мягко произнес он.
Спасибо.
Еще раз исследуем и тогда решим, как быть. И если он не договорил, что может скрываться за этим «если», то вам придется лечь в нашу клинику.
Маргарита Алексеевна заметно побледнела и скомканной перчаткой провела по влажному лбу.
«Фу, вот так противник у меня! А я-то тогда опасался Или она только сейчас так беспомощна?»
Извините, что я оторвала вас от работы.
Что вы, что вы.
Она пожала ему руку горячими хрупкими пальцами и торопливо вышла.
Оставшись один, Дмитрий Антонович постоял некоторое время посреди кабинета, покачиваясь из стороны в сторону на широко расставленных ногах. Усмехнулся. Собственно, он был доволен, что Маргарита Алексеевна пришла к нему. Вот, знай наших! И в то же время она чем-то растрогала его то ли своей горячностью, то ли явно преувеличенными страхами. «Наверно, и не спит, бедняжка И о Нине даже ничего не спросила»
Глянул в окно.
Маргарита Алексеевна вышла из подъезда и, не оглядываясь, быстро-быстро пошла прочь мелкими шажками, чуть склонившись вперед. Пышный розовый шарфик, выбившись из-под воротника, парусил на ветерке.
«Эх, как улепетывает!»
Дмитрий Антонович еще раз усмехнулся и направился в двадцать третью палату, чтобы поговорить с Гриценко. До начала операций оставалась четверть часа.
В КАЛЕЙДОСКОПЕ
Нина, к телефону!
Ау, тетя Вера! Слышу!
Теряя тапочки на бегу, Нина поспешила в кабинет.
«Кто бы это? Неужели Костя?»
Вчера они долго бродили по городу. От Кропоткинской площади пошли по бульварному кольцу до улицы Горького. Там повернули к телеграфу. Полночный бой курантов застал их на Красной площади. Расставаться не хотелось. На прощанье обменялись номерами телефонов: он дал ей институтский, она свой домашний
Вера Антоновна подала Нине трубку и снова села за стол старинный, двухтумбовый, на котором плотными стопками лежали ученические тетради. Откинулась на спинку стула, слушая, как в смежной комнате Эдик и Зоя повторяют гаммы. Это Нина вызвалась учить их музыке. Однажды привела со двора, и теперь они два раза в неделю приходят к ней заниматься.
Кто звонил? Маша? спросила Вера Антоновна, когда Нина положила трубку.
Да, Маша.
Разочарованная, Нина подошла к зеркалу и стала сильными движениями руки расчесывать волосы.
Куда вы сегодня?
Дорогой решим.
Выезжаете из дому и не знаете куда?
Но ведь в Москве мне все интересно. А Маша великолепный гид. Если бы не она, ну разве бы я побывала в мастерской у Коненкова, на репетиции в Большом театре
А как у нее мамочка сохранилась, перебила племянницу Вера Антоновна. Помнишь, приезжала зимой?
Алла Ивановна? Конечно помню.
Вся словно из розовой пастилы Когда-то мы с ней подругами были.
Были? Нина отошла от зеркала. Мне показалось, вы и теперь дружны.
Ох, девочка! рассмеялась Вера Антоновна и привлекла к себе Нину. Слова зачастую всего лишь облатка для горьких пилюль. Вот и у тебя есть подруги. Пройдут годы, и тебе интересно будет узнать, как-то сложились их судьбы, что с ними. Не из зависти, по-человечески интересно А ее приезд ко мне это «блистательный триумф»: на плечах накидка из соболей, платье из моднейшей ткани; у подъезда своя машина А вспомни-ка ее разговор: «Люба Зуева скопила деньжат на чешский гарнитур, но квартирка так тесна, что и поставить некуда У Гали Новак муж вернулся из Воркуты, а человек, который его оклеветал, работает в том же учреждении, и Анатолий запил с обиды». Всех перебрала. Всех! И она, разумеется, самая удачливая
Тетя Вера, она же искренне их жалела! Когда заговорила о Гале, даже заплакала.
Да? Вера Антоновна с чуть заметной улыбкой глянула на племянницу и не стала ее разубеждать.
В приоткрытую дверь заглянули Эдик и Зоя.
Мы уже повторили
Иду, иду, и Нина продолжила урок, но думала совсем о другом.
«А мне Алла Ивановна понравилась. Ласковая, трогательная. Богато одета ну и что? Разве это плохо? А может, тетя Вера завидует ей, потому так и говорит?..»
Нина! Опять к телефону! Вере Антоновне не нравятся эти звонки, отрывающие ее от работы.
Алло Нина прикрыла мембрану ладошкой. Маша, это ты? Я выхожу.
Быстренько переодевшись, Нина выбежала на улицу и увидела стоящую возле арки «Волгу». Маша, пригнувшись, с заднего сиденья помахала Нине тонкими пальцами и сама открыла дверцу. Завидно красивая, в меховой накидке, со свежей прической в виде плотно уложенных, чуть изогнутых перьев. За рулем сидел Стась, ее постоянный спутник. Поэт. Это его машина. Сухопарый, рослый, с короткой стрижкой жестких волос. Толстый свитер с голубыми крестами по белому полю придавал ему вид скандинава.
Стась повернул голову назад и спросил глазами: «Куда?»
Сейчас посоветуемся с Ниной.
Если вам все равно, то я бы хотела в зал Чайковского, на вечер фортепианной музыки Что, вам не хочется? Опять я предлагаю что-то провинциальное?
Стась перевел взгляд на Машу.
Сегодня в Доме кино просмотр английского фильма. На широкий экран он, возможно, и не выйдет.
А нас туда пустят?
Ну, если я предлагаю и Маша обменялась улыбкой со Стасем. А на концерт мы сходим завтра. Сейчас заедем в кассу и возьмем билеты. Вези нас через центр.
По сторонам поплыли серые вечерние здания. Двигалась пестрая плотная толпа. Кабина отражала шумы, и в ней было уютно, даже тихо. Вот и Девичье Поле. Нина, прильнув к стеклу, увидела ту аллею, где они встречаются с Костей. Среди суматошной московской жизни эти встречи для нее совсем особенные: они оазис-островок, сохранившийся от детства, когда все было иначе, когда и время текло в десять раз медленнее.
Как хорошо, возвращаясь усталой с лекций, остановиться и поговорить о птицах, о Кувшинском, о разных смешных случаях из школьной жизни, позабыв на время, что надо бежать в библиотеку, в магазины, чтобы помочь тете Вере по хозяйству. С каждой встречей Нине хочется видеть Костю все чаще и чаще, и она уже жалеет, что он приходит на Девичку через день, а то и через два.
«А что, если он еще позвонит?»
Был такой момент, когда она готова была остановить машину и вернуться домой.
На Манежной площади в глазах зароились тысячи огней, разноцветные рекламы Аэрофлота с контурами сверкающих лайнеров, освещенные окна гостиницы «Москва». Машина развернулась и, мягко покачиваясь, поплыла по улице Горького.
Приятно, откинувшись на сиденье, смотреть на неоновые витрины, где блестящие сумочки, зонтики, точеные трости, шляпы, перчатки разбросаны как бы невзначай, а изящные манекены своими позами говорят: если и есть что в жизни важное, так это умение хорошо одеваться и быть всегда элегантным. Мощные прожектора с крыш, точно глаза циклопов, заливают голубоватым светом квадраты площадей, памятники на них. Небо без звезд и синих разрывов нависло серым потолком над коридорами улиц, оно не манит ввысь, в туманную неопределенность, не потому ли все интересы людей сосредоточились внизу, на конкретном: люди толкутся у прилавков и касс, в тесных гардеробах кафе, что-то тащат, что-то жуют
Но вот толпа, словно в нее кинули какой-то реактив, все больше выкристаллизовывает внутри себя парочки, влюбленные у кинотеатров, влюбленные под деревцами на бульварах Заботы, часы ожидания позади, и можно спокойно глянуть друг другу в глаза, безмолвно спросить: каким ты стал за время разлуки? Изменился? Все тот же? Или же просто: кто ты?..