Леньку Копылова зовите! Леньку!
Ленька-а-а!..
Копылов!.. от одного к другому передают в хвост колонны.
Прибежал коротконогий плотный паренек в полушубочке нараспашку.
Ленька, давай ты первый!
Да вы что, мужики! Разве я машину сюда проведу?
Тогда садись на его!
На чью это? Кто ему разрешит?
Ты давай помалкивай! До утра нам тут сидеть из-за тебя?..
Шофер с ведущей еще отругивается, но только для виду. Он уже не верит в себя и уступает место за рулем.
Ленька пружинисто прыгнул в кабину, потрогал рычаги, педали. Впился по-рысьи острыми глазами в высвеченную фарами дорогу, точно приготовился к прыжку.
Машина тронулась тихо, не буксуя, и тотчас же набрала скорость. Миновала разгребенный участок. Снова сугробы! Ее кидает, заносит, но она все же выскакивает, движется вперед, и красный огонек на кузове истаивает в снежной пыли.
Шоферы кидаются к своим машинам. Колонна тронулась. Нина, уцепившись рукой за борт одной из машин, бежит, чтобы согреться.
Через полкилометра вновь заминка: Ленька заблаговременно остановился перед очередным заносом.
Разгребать? спрашивают его.
Он, не отвечая, уходит вперед, всматривается в дорогу, точно ищет что-то потерянное.
Вернулся бегом, бросил недокуренную папироску, но не сел за баранку остался перед ней на ногах, вытянулся к стеклу. И снова толчки, нырки, провалы Машину словно кто-то злобно хватает за бока, а она увертывается, отбрыкивается. Так, наверно, уходит от остервенелых волков сохатый.
Призрачно вырисовывается сквозь мглу деревушка в низинке. Сугробы вровень с покосившимися сараями, вровень с карнизами домов, и машина входит как бы в туннель. Середина дороги раскопана до грунта, но ветер из-за домов намел косы. Машину почти опрокидывает, тянет назад, она завыла истошно и, кажется, умоляет глазищами фар: «Ну, помогите же! Утопаю!» Точный поворот руля и она ползет, неожиданно набирает разгон, чтобы кинуться с разбегу на очередную косу, и победительницей выныривает на другом конце деревеньки!
Ленька выскочил из кабины и ждет, как-то проплывут через эти рифы его товарищи.
Следом идущая машина села. Ленька попятился на своей в ухабины, из которых только что еле выбрался, и вытянул ее на буксире. Прошла половина колонны. Но тот невезучий шофер, на чьей машине теперь Ленька, опять застопорил все, и его матерят нещадно. Ветер и обида вышибают из глаз мужика слезы. Шоферы ломают заборы, волокут со дворов слеги, оглобли. Кто-то из жителей хутора выскочил на крыльцо в одних подштанниках тощий, вихляющийся и пальнул из ружья в воздух, но выстрел не произвел никакого эффекта. Многие из-за воя моторов его просто не расслышали, и заборы продолжали разбирать. Тявкнула где-то испуганно дворняжка и смолкла.
Машину общими силами выволокли, но в глазах у тех, кому настала очередь испытывать свою долю, страх, и они обращаются к Леньке заискивающе:
Лень, проведи мою.
И мою!
Этот коротконогий плотный паренек вырос вдруг в фигуру мифическую, почти неправдоподобную. Он для всех герой, сосредоточивший в себе веру людей, и ему теперь все нипочем! Он и сам уже заражен этой верой, распалился цепок, напорист, и действует, словно в экстазе.
Лень, и мою! Двести грамм, так и быть, за мной!
Он, не торгуясь, ведет. Возвращается к очередной пешком, изучая выбоины, и, как опытный лоцман, снова и снова кидается через них
Колонна вышла в поле. Нина села в кабину к Леньке, неотрывно следит за ним. Свою веру она тоже полностью отдала ему, и каждое его движение для нее так много значит, даже то, как он откидывает сгибом локтя наползающую на глаза шапку, как по-свойски улыбается ей истрескавшимися от мороза губами.
Высокий березовый лес плотно обступил дорогу с боков. Деревья словно сбегаются на гул моторов, но пучки фар раздвигают, теснят их. Среди берез, царственно-хрустальных, величавых, попадаются ели, будто бровастые, с глазами, скрытыми в гуще веток, с бородами, вросшими в снежные толщи. Никогда еще Нина не видала лес при искусственном освещении. Он был и прекрасен, и страшен. Освещенные до мельчайших подробностей деревья вдруг таинственно исчезали в черноте, но тотчас же возникали впереди, словно перебегали, и казалось, что они что-то замыслили, ждут от кого-то им лишь ведомый сигнал, чтобы разом стиснуться и раздавить людей и машины
В двенадцати километрах от Журавлева по выходе из леса колонна снова застряла, и теперь уже прочно. И Ленькин гений не помог. Толстые пласты наметенного снега перекрыли дорогу, надо прокапываться. Белая пряжа поземки стлалась меж ног, пели пронзительно провода. Ни у кого уже не осталось сил для штурма, поэтому люди забились по двое, по трое в кабины и по очереди лопат было мало выходили раскидывать снег. Где-то близко брезжило утро. Из синей мглы с ветром отчетливо доносился петушиный крик.
Не найдя себе попутчиков, Нина пошла одна. Пусть труден, неимоверно труден путь, она не может ждать!..
* * *
Ты ли это?.. О, господи!
Александра Климовна кинула в снег лопату и побежала навстречу Нине.
Разгребая тропу от калитки, она еще издали увидела, как с угора, от мельницы, идет какая-то женщина, засунув глубоко руки в рукава и пригнувшись вперед. Местные жители так легко одетыми в эту пору не ходят, и она уже не спускала с нее глаз.
Как же это ты? Неужто пешком? обняла невестку и повела в тепло.
Брови и волосы у Нины отдавали сединой, шарф, которым было повязано лицо, намок от дыхания и так промерз, что сделался ломким.
Снегом руки потри! Снегом! И щеки!
Я не обморозилась. Я озябла только, с трудом выговаривала Нина.
Не по нашей зиме ты одета. Ой, не по нашей. Морозы-то вон какие подскочили! Прямо стеклянные! Да с ветром. Тут девчонки в школу пошли. Только поднялись на гору, а оттуда с ревом обратно
Нина прошла вперед, окинула взглядом избу.
А где же Костя?
Костя?.. глаза Александры Климовны враз наполнились слезами. Да ведь он в больнице районной.
В больнице?
У-увезли губы Александры Климовны сморщились, глаза плотно закрылись.
Давно увезли?
Позавчера-а Уж не серчай на меня, Ниночка. Совсем голову потеряла. Надо бы добавить в телеграмме-то два слова, а я Да куда же ты?
Нина, не отвечая, натягивала на себя промерзшее пальто.
Не пущу, не пущу! Александра Климовна заступила дверь. И не смей! Это еще что? Застынуть-то совсем? отняла у Нины пальто и утащила в закуток. Чаю попей, обогрейся. Потом уж решим, как нам быть
Что же случилось, мама? Почему он заболел?
Слово «мама», впервые произнесенное Ниной, снова вызвало у Александры Климовны слезы. Она быстро заговорила:
Не по силам, Ниночка, ношу он брал. Не по силам. А все потому, что в отца. Все хочется, как побыстрее. Ну что бы с ними, с окаянными, сделалось, если бы месяцем позже их вывезли!..
С чем с ними?
Да с бревнами! С лесом! Нарубить-то нарубили, а как его вывезти в эку пору? Ушли туда наши трактора, и ни слуху ни духу. Костя на лыжи да к ним. Я-то думала, он дня за два извернется, а он там остался. У Гурьяна Антиповича с глазами, вишь, беда приключилась. Куриная слепота. Ведет ночью трактор и на дерево наворачивает. Костя и повел колонну. Пробили путь к большаку, ему бы домой, а он опять на лыжи да в лес, к рубщикам. Нешибко те старались, мало заготовили, так он решил их подбодрить. Вот и подбадривал пока жар не свалил. И никого-то ведь там не было, чтобы помочь! Как отрезанные. В чадной землянке жили. Когда машины-то по второму разу пришли, он уж в беспамятстве был. Глаза мутные, никого не узнает
Александра Климовна вдруг уткнулась лицом Нине в колени.
Да что же это вы? Он поправится! Непременно поправится!
О-ой и не знаю, поправится ли, Ниночка! Максим-то Потапыч как посмотрел на него, так и велел сразу же в больницу. Чтобы дома и часу не держать. Глаза мутные-мутные
Это не страшно. Это не страшно, успокаивала Нина Александру Климовну, а сердцем ее овладевала тревога.
Я вторую ночь глаз не смыкаю и из дому не выхожу Сегодня глянула дом-то наш будто выморочный стоит. И следу к нему нету и она проговорила с трудом: Давно ли Артема Кузьмича схоронили, а вот теперь и другой председатель
Что вы такое говорите! Как вы можете так думать! возмутилась Нина.
Она вдруг почувствовала прилив сил. Отчаяние и беспомощность Александры Климовны вызвали в ней решимость надо действовать! Надо спасать Костю!
Когда Костя заболел? Давно?
Никто толком не знает. Поначалу-то думали устал, притомился от недосыпания. А потом уж видят заговаривается
У него, наверно, воспаление легких. А это нынче не страшно.
В избу вошел Геннадий Семенович. Кто-то из деревенских уже видел Нину и сообщил в правление. Сдернув шапку, он протянул Нине руку.
Что же вы, Нина Дмитриевна, не позвонили? Мы бы машину выслали.
Спасибо. Сама добралась. А теперь вот мне машина потребуется. Я не знала, что Костя в больнице. Думала здесь, дома.
Сейчас все организую. Я тоже с вами поеду.
И он так же внезапно исчез.
Нина выпила два стакана горячего чаю и в нетерпении прошлась по избе. Остановилась перед Костиным столом.
Тут он работал по вечерам. Вот его книги по мелиорации, по рыбоводству Проекты ферм, мастерских Какие-то расчеты, сделанные его рукой. Начатое письмо ей
Нина склонилась над столом и вдруг почувствовала тошноту.
Доченька ладно ли у тебя? Александра Климовна, утерев слезы, внимательно смотрела на нее. Ой!.. Давно ли?
Уже три месяца.
Три месяца!.. А Костя-то, Костя-то знает?
Нет
Ой, милая ты моя! Ой, доченька!.. Да как же мы жить-то теперь будем?
Все будет хорошо! Костя обязательно поправится!
Машина не заставила долго ждать. Под окошками раздались гудки. За рулем сидел Геннадий Семенович.
Александра Климовна дала Нине теплую шаль, валенки, уложила в узелок разной стряпни: «Может, уже пришел в сознание, так поест», и долго стояла у ворот, пока газик не свернул в проулок.
Нина попросила Геннадия Семеновича, чтобы он заехал в Кувшинское. Максим Потапович первым осматривал Костю, и ей было важно поговорить с ним.
Дорогой Геннадий Семенович сокрушенно вздыхал.
Вот ведь как непредвиденно-то, Нина Дмитриевна Любит Константин за все сам браться. Будь бы в его силах, один все дела переделал В лесу, говорят, до рубашки раздевался.
А зачем вам столько лесу потребовалось?
Как зачем! Геннадий Семенович озабоченно поджал крупные губы. Что ни тронь хоть фермы, хоть склады, хоть жилье у колхозников все обновления требует. Раз укрупняться начали не формально, а по существу, тут уж все перекраивать надо.
И кто же теперь заменять будет Костю?
Да как-нибудь обойдемся И недолго же это продлится! Ну, месяц, ну, два, убежденно проговорил Геннадий. Еще пока Константин был здоров, привозили к нам кандидата со стороны. Так и так любите и жалуйте. А колхозники все против. Но и Константина райком все еще не утвердил. Тянут. Теперь, думаю, нажим усилят
Некоторое время ехали молча, и каждый думал о своем. Морозный воздух опалял лица.
Люди-то нынче, Нина Дмитриевна, к руководству повышенные требования предъявляют. Натерпелись от болтунов-краснобаев да транжирщиков-карьеристов. И ценят руководителя, если он не свою выгоду, а общую соблюдает. Это ведь сразу видно, и в Константине эту черту подметили. Предложили мы ему: давай тебе новую избу поставим. А он нет, будем в первую очередь многодетных переселять, вдов А вот случай из другой оперы глаза Геннадия Семеновича засветились насмешливо. Открыли в Нижнеречинске минеральную воду слышали, наверное? Начали строить санаторий. Обратились за помощью к одному директору завода помогите трубами. Он помог. Но выторговал себе право каждое лето всей семьей туда приезжать. С детишками, с тещей. Вот ведь как. Делу помог, но и себя не забыл. А если ковырнуть поглубже, так лишь для себя и старался. Вот такие-то руководители в народе только раздражение вызывают
Максим Потапович встретил Нину строгим испытующим взглядом, и разговор их был недолог.
Да, у Кости пневмония. К тому же воспалена гортань. Помощь ему оказали несвоевременно.
Заложив руки за спину, Максим Потапович шагал от стола к окну и обратно.
За невысокой заборкой, отделявшей его кабинет от приемной, сидели больные, и среди них Нина узнала Ефросинью из Журавлева.
А ведь этого могло и не быть! Максим Потапович остановился перед Ниной. Один из рабочих ходил на лыжах в леспромхоз и был там у врача. Звал его с собой; тот отказался: «Не мой участок! Везите домой!..» Негодяй! Максим Потапович взял со стола листок бумаги и потряс им в воздухе. Я вот пишу в облздрав, требую, чтобы этого убийцу лишили права называться врачом!
Прибежала от роженицы Полина Алексеевна, быстрая, суетливая, и стала звать Нину и Геннадия Семеновича пообедать. Но Нина торопилась.
Теперь к Косте! Скорее к Косте! Той уверенности, которая переполняла ее в разговоре с Александрой Климовной, оставалось все меньше и меньше. Тревога переходила в панику. Оба легкие и гортань! Долго находился без помощи!.. Почему так испытующе глядел на нее Максим Потапыч? И случайно ли у него вырвалось «этого убийцу»?
Нина пыталась представить Костю больным, немощным, но это у нее никак не получалось. Он был на ногах, куда-то мчался на мотоцикле, шутил Силой воли она укладывала его в кровать, под белую простыню, и тихо входила в палату. Он тотчас же вскакивал и кричал: «Нина! Наконец-то приехала!..» И целовал ее, подхватывал на руки! И она уже не могла не улыбаться Ловила на себе недоумевающий взгляд Геннадия Семеновича, твердила себе: «Он болен. Он опасно болен». И опять страх переполнял ее, но был он какой-то беспредметный, не вызванный видением больного Кости. И потому в тот момент, когда в больнице ей накинули на плечи халат и подвели к кровати, молодой мужчина, которого она увидела лежащим с высоко поднятым подбородком, был для нее совсем не Костя незнакомый человек.
Лицо воспалено. Глаза чуть приоткрыты
Она даже глянула на соседние кровати: «Не ошиблась ли сестра?» Но тут Костя резко глотнул воздух и, словно почувствовав ее присутствие, а возможно, это было продолжение все усиливающегося бреда, улыбнулся, и она, вмиг узнав, обхватила его за плечи.
Костя! Костя!..
Что вы делаете! Что вы делаете!
Медсестра загородила собой Костю, а Нина, отталкивая ее, кричала:
Я тоже врач! Тоже врач! Не имеете права! Он увидел меня! Он увидел меня!.. и ей почему-то казалось, что то, что он увидел ее и есть самое главное, что может его спасти.
Успокойтесь. Вам нельзя тут быть
Нину вывели в коридор, и с этого момента все в ее сознании куда-то поплыло, мысли путались, сделалось нестерпимо жарко, словно она попала в парную баню. Она никак не хотела терпеливо сидеть на диване, куда ее усадили, все порывалась встать, чтобы идти к Косте, и Геннадий Семенович, удерживая ее, поражался той силе, которая обнаруживалась в ней.
Я врач Я врач слезы застилали ей глаза. Он видел меня, я это сразу поняла Пустите меня к нему!..
Но ей категорически запретили входить в палату, и они весь день провели в вестибюле. Геннадий Семенович, махнув рукой на все свои дела, не отходил от нее ни на шаг. Успокаивал, как мог. Та разительная перемена, которая произошла с Ниной переход от спокойной уверенности к отчаянию настолько поразила его, что он не знал, чем это объяснить. Щеки у нее горели, взгляд метался с предмета на предмет.
Им принесли по стакану горячего чаю. Нина, чуть глотнув, вдруг спросила тревожно:
Скоро?
Что скоро? не понял он.
А-а она провела рукой по лицу; ей показалось, что они все еще в пути
В сумерках в вестибюль вошел с мороза мужчина, в котором Нина узнала заведующего райздравотделом Самарина и окликнула его:
Борис Романович!
Самарин замедлил шаг, оглянулся.
Борис Романович, помогите ему! Прошу вас!..
Что, что? Кому помочь? не сразу узнал ее Самарин. Ах это вы?.. Нина Дмитриевна? Как вы здесь оказались?
Геннадий Семенович вкратце рассказал, что произошло с Костей.
Так, так Ну конечно, мы сделаем все от нас зависящее. У нас опытные врачи. А где вы остановились? спросил он Нину.
Я я здесь, не понимая, ответила Нина.
Но не будете же вы тут ночевать.