Уж и не знаю, Ниночка, когда мои деды-прадеды приехали сюда из России. Одному богу ведомо. Только давно. Очень давно, при какой-то царице Дом-то мой перестроен, а был тут ранее старый, с окнами во двор, и принадлежал он турку. Когда турок выгнали, был он даден моему прадеду за долгую службу на флоте. Да, на флоте В нашем роду все моряки, и мой муж, и сыновья. Море-то сызмалетства в глаза глядит, сманивает
В войну Ганна Николаевна осталась одинокой. Муж и два сына погибли под Феодосией. Были десантниками.
Поначалу-то немцы даже ласковыми прикидывались. Как понаехали на машинах, на танках, все в пылище, грязнущие. Кричат: «Крим! Крим!» Сбрасывают амуницию и в воду. Они так предполагали: на севере будем воевать, а в Крым на отдых. Оттого нас, местных, и старались приручить. Только мало они нашли тут слуг, недолго погоготали со своими шлюхами. Как наши с гор начали шерстить! То дорогу взорвут, то колонну обстреляют. Фрицы осатанели. Комендантский час установили. После семи из дому никуда не смей. Телефонные провода понавешали, и если кто их напротив твоего дома перережет тебе отвечать. Расстреляют. Да А пуще всего голод донимал. Голод, Ниночка Два раза я в степной Крым, в Саки ходила. С тачкой. Барахлишко кое-какое погружу и на пшеничку менять. Обратно-то шла ночами, боялась, что отберут А партизан было немало. Немало, Ниночка. И одежду мы для них собирали, и еду. О-ох, сколько их там порасстреляно и Ганна Николаевна указала взглядом в сторону зубцов Ай-Петри. А двух братьев у нас на площади повесили. Приметь акацию, как будешь проходить возле почты. Зимой повесили, а по весне она ни единого листочка не выпустила. Так и стоит черная
Какое удивительное совпадение, подумала Нина. Конечно, совпадение, а Ганна Николаевна говорит об этом, как о чем-то само собой разумеющемся, и для нее было бы противоестественно, если бы акация по весне расцвела.
Что же я все свое да свое Почему, Ниночка, ты мне ничего о себе не расскажешь?
Мне не о чем, отвечала Нина, мрачнея.
Так уж и не о чем?
Вы рассказываете о Крыме, о партизанах, у вас свое и общее вместе, потому и слушать интересно. А вот у меня только свое.
Несколько раз Ганна Николаевна пыталась узнать что-нибудь о своей странной квартирантке, но безуспешна. Привез ее сюда отец, если посчитать, месяца два назад, когда на севере, в России, еще зима была. «Видать, избалована, коли в такую рань на юг. Но присмотрелась и решила: Больна. Не иначе». Бледненькая, и ничего-то не ест. Отец ей и то, и другое, а она будто не слышит. Глаза в темных впадинах, большущие. Сидит тихо-тихо, а потом как вздохнет глубоко-глубоко. Недели через три отошла немного, и отец уехал, наказав приглядывать за ней.
Ганна Николаевна привыкла к Нине, полюбила ее, и во дворе только и слышалось:
Ниночка, приходи пораньше Ниночка, в магазин я сама схожу
Приезжие, снимающие квартиры у соседей, даже считали их за мать и дочь.
* * *
Прошло много времени, а Нина все еще живет прошлым, в мельчайших подробностях снова и снова вспоминает она события, которые привели ее сюда.
По белой переметенной дороге она шла в больницу к мужу. Морозы ослабли, негреющее яркое солнце слепило глаза. Шла, чуть согнувшись, запахнув руками полы пальто, всем своим существом ощущая, что из нее изъято что-то живое, беспомощное.
Скинула в гардеробе пальто, натянула халат и, волнуясь, поспешила в палату, где лежал Костя. Это была их первая встреча после того, как он пошел на поправку.
Костя лежал на кровати возле окна и свернутой в трубку газетой счищал со стекла белую наледь.
Костя позвала Нина из дверей, и голос ее задрожал.
Он повернулся к ней, высоко вскинул коротко стриженную голову и некоторое время смотрел молча, оторопело.
Костя повторила она его имя, и дрожь губ передалась рукам, всему телу.
Он скинул с ног одеяло, чтобы встать, но она опередила его подбежала к нему и обняла.
Узкогрудый больной в сером халате с шахматной доской под мышкой заглянул из коридора в палату, хотел что-то сказать Косте, но тотчас же ретировался и плотно прикрыл за собой дверь.
Ко-стя без конца повторяла Нина, а он целовал ее мокрые щеки, посиневшие губы.
Что с тобой, Нина? Что с тобой?
Н-не знаю сквозь дрожь выговорила она, силясь улыбнуться, и тем еще усилила искажавшую лицо гримасу.
Он обнимал ее, растирал ее скрючившиеся в кулаки пальцы.
Ну, успокойся, успокойся. Теперь все будет хорошо!
Д-да хорошо
Нервная дрожь проходила, и Нина уткнулась лицом ему в плечо. Обильные слезы хлынули из глаз.
Ну не надо. Не надо.
Не буду
Она глубоко вздохнула и, вдруг отстранившись, глянула на Костю глазами, ослепленными слезами и счастьем.
Живой?
Живой!
Они обнялись и засмеялись.
А я тебя ждал! Сердцем чувствовал, что скоро придешь! Сильно болела, да?
Нина кивнула.
Он тогда не знал еще, что уже не простуда удерживала ее в постели совсем другое. А Нина боялась начать разговор об этом и со страхом думала: все равно, такая минута придет
Мне мать рассказывала, как ты ехала на попутной и простыла Ну, здравствуй! Здравствуй!.. Он осыпал ее поцелуями. А ведь все думали, что мне уже каюк! Так?
Нет не так.
А я вот! Выкарабкался! Он потряс ее за плечи, как бы убеждая в возвращающейся к нему силе. Уже начинаю понемногу ходить! Мы еще с тобой поживем! Поживем! Скоро весна!..
Зачем же ты так необдуманно поехал тогда в лес? спросила Нина. И не собрался как следует.
А ты ехала ко мне обдуманно?
Я торопилась.
Вот и я торопился!
С этого дня она уже не покидала его. Приходила утром и вечером. У Самариных ничто не задерживало ее. Маргарита Алексеевна вернулась домой. Она уехала, полная уверенности, что все сделала так, как надо. Выполнила свой долг. Обещала Валентине Семеновне и ее мужу помочь им перебраться в областной центр, о чем супруги Самарины, оказывается, давно уже мечтали.
Вы так хорошо отнеслись к нам. Я расскажу Диме. Он поможет вам. Непременно.
Нина часто встречала в палате Александру Климовну и Геннадия Семеновича. Тогда Костя еще более оживлялся, расспрашивал их о селе, о делах и людях, сетовал, что так не ко времени заболел.
Прошел январь. В феврале день стал заметно длиннее. На южных скатах крыш появились первые сосульки, и Косте уже не терпелось выписаться из больницы. Но Нина уговаривала его не спешить.
Они вместе написали письма Ладо и Денису. Ладо телеграфировал, что высылает посылку с мандаринами. «Совсем свежие. Из запасов бабушки Марико. Выздоравливай скорее!» А Денис приглашал друга к себе в южноуральский совхоз на весенний кумыс, от которого, по его словам, все болезни исчезают.
Не поехать ли и в самом деле? спросил, смеясь, Костя Нину.
Поезжай.
А потом к Ладо на фрукты! Вот и буду кататься!.. А кто же будет работать?..
В одну из встреч, когда Нина пришла к Косте сразу же после Александры Климовны, он встретил ее какой-то особенно радостный, взял за руки, усадил рядом и заговорил тихо, как бы не поверив окончательно в то, что только что узнал:
Нина
По тому, как он произнес, ее имя мягко, с особой заботливостью, она поняла, что сейчас наступят самые тяжелые минуты их объяснения. Уж лучше бы тут был кто-нибудь из посторонних! Все-таки отсрочка!.. Но те больные, которые лежали в одной палате с Костей, всегда оставляли их вдвоем.
Нина еще мягче повторил он и скользнул взглядом по ее фигуре. Мне мать сказала, что ты беременна. Это правда?
Правда, ответила она. И, немного помедлив, добавила: Была беременна
«Почему я не солгу? Почему?»
Была?.. Как же так? выражение радости на его лице сменилось растерянностью. Где же
Нина с трудом подняла ставшие вдруг свинцовыми веки, взглянула в темноту Костиных глаз.
Его нет
Как нет?
Нашего ребенка нет
Он не понимал то, что она сказала ему, и продолжал спрашивать с той же растерянностью:
Это случилось из-за твоей болезни?
Д-да ответила она без уверенности.
Костя внимательно посмотрел на нее.
Ты от меня что-то скрываешь?
Нина молчала, не находя слов для ответа.
Руки его, сделавшись вялыми, чужими, медленно уползали из ее рук. Он выпрямился, приподнял голову на тонкой шее и смотрел на нее каким-то странным взглядом.
Ты ты не верила, что я и решила разом, чтоб нас ничего не связывало?
Костя! с отчаянием крикнула Нина.
Он встал с кровати.
Костя, я люблю тебя! И я верила! Верила! Не смотри на меня так! Они они и минуты не давали мне покоя! Говорили, что это нужно и для тебя, и для меня
Он быстро ходил по палате от окна к двери и обратно.
Костя, выслушай же меня!.. умоляла Нина. Только теперь она поняла, что ее поступок может быть истолкован двояко. «А ведь я думала лишь о том, чтобы тебе было лучше» Костя!..
Он резко повернулся к ней и обнял.
Прости меня!.. Сам не знаю, что говорю! Я тебе верю.
Он усадил ее на кровать, целуя и успокаивая.
Почему же ты со мной-то не посоветовалась?
Ты ты был болен. Я боялась за тебя, всхлипывая, говорила она.
Расстались они поздно вечерам, примиренные, веря, что все пройдет, забудется. На следующий день Костя был с ней по-прежнему заботлив, предупредителен и ласков. Но Нина видела, что он потрясен случившимся
Настало время ему выписываться из больницы.
Костя встретил ее в коридоре, усадил в кресло. Сам сел напротив.
Нина я, пожалуй, и в самом деле поеду к Денису на кумыс. Врачи советуют.
Ну конечно, поезжай.
Он взял ее за руку.
Нина я по-прежнему тебя люблю и то, что произошло, не должно нас разъединять.
Она молчала.
А где ты будешь это время? спросил он. Живи у моей матери.
Я вернусь на работу
Не хочется мне отпускать тебя к отцу Впрочем, Костя горько усмехнулся, больше, чем он нам навредил, уже навредить нельзя
Утром следующего дня они расстались. Он уехал в Оренбург.
Нина вернулась домой, но не смогла работать. Днем еще как-то крепилась, а ночью тихо плакала, уткнувшись лицом в подушку. Дмитрий Антонович с Маргаритой Алексеевной не на шутку всполошились, догадываясь, из-за чего все это происходит.
Было решено, что Нине надо сменить обстановку.
Так она оказалась на юге.
* * *
В Крыму рано наступили теплые дни, зацвел миндаль, и Нина стала уходить к морю.
До этого она сутками не покидала постель.
На берегу старалась уединиться. Сев на камень, подолгу прослеживала взглядом пути белоснежных, как из детских сказок, кораблей, стаи кувыркающихся дельфинов.
Стала много читать. Да, выбор книг был довольно необычен, но не случаен. «Илиада» своими волнообразными гекзаметрами уносила ее в жизнь отвлеченную, давнюю, откуда страдания, боль и радость людей доносились лишь как отзвук навсегда ушедшего, отзвучавшего. Детективы цепко стягивали внимание, не позволяя думать. Если и в них встречался хотя бы намек на подлинность человеческих переживаний, она тотчас откладывала книгу.
С юга, перелетом из Турции, начали возвращаться журавли. Они достигали берега уже в сумерках позади целое море! долго с курлыканьем кружились, выбирая место для отдыха. Потом прилетели неисчислимой стаей какие-то незнакомые Нине птички, похожие на попугайчиков. Тупоносые, с острыми хохолками на гребешке. Они настолько ослабли в пути, что более часу неподвижно сидели на ветках. Их даже трудно было спугнуть. Отдышавшись, стали жадно клевать почки. Оголив дерево, перелетали на другое.
И при виде их, истощенных, торопящихся съесть как можно больше, Нина однажды тоже ощутила острый приступ голода. До этого ей была противна всякая еда, запахи жареного мяса, лука. И вдруг ей захотелось черного хлеба с солью. Она, как и птицы, отдохнула. С трудом дождалась обеденного часу. Так сосало под ложечкой до тошноты, до боли! За столом кусала хлеб маленькими кусочками, а хотелось рвать его зубами! С этого дня аппетит уже не проходил. Есть хотелось постоянно. Той еды, что подавалась на стол, было мало, и она сразу же после обеда шла в курортную столовую, где съедала еще один обед, боясь, что Ганна Николаевна как-нибудь застанет ее там.
Море и голод были ее исцелителями. За короткий срок она объехала почти все городки южного берега Крыма: Мисхор, Ливадию, Алушту, Гурзуф автобусами и катерами. Возвращалась усталая, крепко спала, а утром новый маршрут. Ее манили не достопримечательности. Без особого интереса осматривала роскошь Воронцовского дворца, диковинные деревья Никитского ботанического сада. Ей нужна была сутолока дорог, быстрая смена впечатлений. Как тогда, в Москве, ей теперь не сиделось на месте
Вспомнилось, как года три назад вместе со Стасем и Машей Краснянской она поднималась на зубцы Ай-Петри встречать солнце в горах. И Нине захотелось то состояние, которое она пережила тогда, испытать еще раз.
На автобусной станции нашла случайных попутчиков седовласого полковника с женой. Им тоже хотелось побывать на Ай-Петри. Взяли такси. Но сейчас все уже было не так. Все, за исключением, пожалуй, одного: как тогда Маша вдруг вздумала ревновать к ней Стася без всяких на то причин, так теперь осанистая полковничиха с подозрением поглядывала на молодую спутницу, заподозрив во всем этом скрытую авантюру.
Дорога местами была разрушена оползнями, весенними потоками, а на высоте переметена снегом. Ночью здесь бушевал налетевший с севера буран. Недаром вершины гор заволакивались клубами серых туч. Турбаза на Ай-Петри оказалась закрытой, чебуречная тоже. Под ногами черепки изъеденного солнцем льда, грязь. Ну, где тут переночуешь, чтоб встретить солнце? Разве только у сотрудников метеостанции.
А как здесь было весело три года назад! Народу тогда набралось много: туристы, отдыхающие из санаториев, «дикие». После парной Ялты, где на бульварах нежились мимозы, на горах встретил всех леденящий ветер, и даже не верилось, что там, внизу, люди сейчас купаются, загорают, изнемогают от невыносимой жары.
Полковник стоял, обнажив голову, и читал надпись на обелиске: «Народным мстителям, партизанам Крыма, отдавшим жизнь» Жена нетерпеливо ждала его возле такси, не решаясь идти к памятнику по льду и грязи.
«Хорошо бы сложить балладу о тех братьях и о той акации, что не расцвела весной, думала Нина. Хорошо бы с головой уйти в работу и забыть про себя! Работать с утра до ночи и кидаться в постель, зная, что завтра тебя опять ждет работа! Много работы! Нужной, спешной!..»
Как она в эту минуту завидовала всем, кто нашел свой путь в жизни: отцу, Маргарите Алексеевне, Вере Антоновне, Косте Даже тем, кто лежит под этим обелиском, прожив нелегкую, но славную жизнь
Нина медленно поднялась на холм, где был установлен репер географический знак с отметкой 1913 года. Чугунный глобус на каменном столбе весь в пробоинах от пуль. Это развлекались фашисты. Те, что расстреляли героев. Будь бы у них сила, они вот так же продырявили бы и земной шар
Полковник тоже подошел к реперу, что-то поднял с земли, возможно, расплавившуюся пулю.
Митя! кричала ему жена. Ну, что ты там нашел? Лучше набери снегу, да побелее! В Ялте жарынь, а мы привезем снег! Вот будет фурор!
«Да, надо работать. Надо Это единственное, что мне может помочь Я слишком много воли даю своим чувствам, а нужно управлять ими»
И Нина обратилась к полковнику:
Не пора ли нам возвращаться назад?
Да, пожалуй
И снова крутые повороты, тревожные гудки предупреждения встречным машинам
СНОВА В МОСКВЕ
Сначала в купе ехали только вдвоем. Внизу расположилась миниатюрная брюнетка. Бойко рассовав свои вещи чемодан из желтой кожи, множество сумок (все это у нее было на «молниях», так же, как и брючки и свитер), она стала устраивать собачонку, которую везла с собой.
Вы далеко? спросила у Нины.
До Москвы.
О, значит, вместе до конца. Мы тоже до Москвы. Да, Мими?.. Хуже нет, когда пассажиры меняются. Только привыкнешь, и уже надо расставаться.
Нина хотела было тоже занять нижнюю полку, но раздумала: вверху будет спокойнее, не обязательно поддерживать разговор с болтливой соседкой. К тому же лохматая собачонка этот вертящийся клубок шерсти то и дело лезла лапами на колени, тыкалась носом в руки.
Не бойтесь, вы ее не бойтесь! говорила брюнетка. Она вас не запачкает. Лапки у нас чистые. Да, Мими? Их можно даже целовать. Вот так! Вот так! Прямо из комнаты я в сумке принесла ее в вагон, а перед этим мы искупались в ванной, да, Мими?.. Сиди спокойно! Но собачонка прыгала, вертелась, глядя черными пуговками глаз сквозь свесившуюся шерсть.