И не читаю.
Среди ночи, а может быть, под утро, Фаина проснулась. Громко тикал будильник. Фаина потянулась за спичками, посмотреть, который час, но в это время дверь скрипнула.
Кая? Почему так долго? Неужели еще не разошлись?
Кая ответила неохотно:
Расходятся.
Ты все танцевала?
Нет.
А что делала?
Выясняли отношения с Тейном.
Выяснили?
Нет.
Где Ира и Ксения?
Посуду убирают с Антсом.
Который же час? Потише говори, Вельда спит...
Где? Кровать пустая.
Фаина привстала, вгляделасьна кровати никого. Зажгли свет, и тогда обнаружилось, что Вельда исчезла не просто, а вместе со своим чемоданом, верхней одеждой и всеми вещами.
17
Веселое настроение, появившееся у Сильвии Александровны после приезда Гатеева, ей приходилось скрывать, так как обстановка должна была рождать скорее грусть, чем веселье. Ночные дожди, размокшая земля, отсыревшие студенты, собственная простуда, и вдобавок неприятность с Вельдой Саар, которая самовольно бросила работу. Не сказав никому ни слова, девица улизнула утром после вечеринки, а через два дня прислала письмо, достаточно бестолковое, и свидетельство о болезнинеразборчивую латынь. Долетали намеки, что во всем будто бы виноват Тейн, но это не меняло дела.
Между прочим, Тейн успел уже показать себя и Алексею Павловичуприкинулся, что не понимает по-русски.
Способные у вас ученики, Сильвия Александровна,пошутил по этому поводу Гатеев, зайдя к ней в один дождливый вечер.
Сильвия огорчилась больше, чем он ожидал. Заговорила, волнуясь и сбиваясь, о своих неудачах: год начался так плохо, все время точно сквозь колючки продираешься, а этот Тейн, честное слово, самая острая!..
А может быть, за его выпадами попросту скрывается узкий национализм?спросил Гатеев, когда Сильвия оборвала свою речь на полуслове.
Попросту?..усмехнулась она.Нет, Алексей Павлович, Тейн далеко не так прост и однозначен, как вам могло казаться по моим жалобам. Я вот приглядываюсь к нему здесь, он здесь другой, не тот, что в аудитории...И вдруг прижала пальцы к вискам.Ох, и изводит же он меня в этой аудитории!
Да разве нельзя дать отпор? Что за малодушие!..даже возмутился Гатеев.
Алексей Павлович! Я знаю, я брюзжу, как старуха, я иногда всех их вижу в самом черном цвете и свете, но я хочу... ну, как это сказать без пышности... ну, помочь им. Что из того, если мне удастся побить Тейна на словах, он все равно останется при своем темном упрямстве... Дать отпор! Но надо же знать, чему давать отпор! Мне же не все понятно, не на все у меня есть отгадка!..
Гатеев улыбнулся.
Так ли уж загадочен ваш Тейн?
Сильвия прикусила губу. Такая улыбка может остудить самый горячий и искренний разговор...
Загадочен так же, как вы, как я, как все мы,резко ответила она.
Он, кажется, пожалел о своей улыбке, попросил примирительно:
А вы расскажите, какие у вас есть отгадки. Мне очень интересно.
Интерес у вассверху вниз,сказала Сильвия, все еще сердясь.Но это не важно. А отгадки есть некоторые... Вот, например, Тейн не захотел говорить с вами по-русски. Думаю, что тут я знаю отгадку.
Да-а?..
Вероятно, Тейн полагает, что вы должны знать эстонский язык, если вы здесь живете...Сильвия вдруг смутилась.Если вы собираетесь остаться здесь надолго...
Да, я собираюсь остаться здесь надолго,сухо заметил он.
Сейчас его тон мог бы задеть ее больше, чем недавняя улыбка, а вместо того всполыхнула радостная мысльон хочет остаться здесь надолго... не навсегда ли?
Иначе я не бросил бы все в Ленинграде,еще суше договорил он.
Сильвия неслышно перевела дыхание. Боже мой, как мало она знает о нем... Что он бросил? Кто его заставил уйти? Что такое он там покинул, на что и глядеть не хочет... или не может?
Очень у вас многозначительное молчание, Сильвия Александровна,натянуто пошутил он.Остроумные люди в таких случаях спрашивают в упор: о чем вы думаете?
Сильвия посмотрела на него, понимая, что и смотреть так нельзя и нельзя же быть искренней до глупости. Но и лгать не нужно... И она, не солгав, только продолжила свою мысль:
Я думаю... Если вы останетесь здесь надолго, надо все-таки язык выучить. Скучно ведь жить глухому.
Он несколько опешил. Потом засмеялся.
А вы будете меня учить?
Если будете слушаться.
Ну, меня можно приструнить, я такой
Разговор опять прервался, оба молча слушали, как в окна хлещет дождем. Гатеев облокотился о стол председателя, заваленный толстыми папками, из которых выбивались наружу колхозные дела... Стол тяжелый, как и стулья, как и все в этой комнатепрочное, дедовское, не на городских растопырочках, а кряжевое. Но и неповоротливое же, правду сказать. Пожалуй, нелегко было председателю унести свою душу от этих грузных комодов, надеть кепочку и забе́гать по колхозным полям. А он все-таки унес. Мужество... А от чего унес свою душу ленинградец, молодой ученый, доцент? Тоже мужество?..
...или слабость?..нечаянно докончила вслух Сильвия и, испугавшись, что и другие ее мысли полетят в воздух без ее воли, быстро сказала:Алексей Павлович! Я не шучу, перед вами всегда будет закрытая дверь, а ключ к ней одинязык... Поверьте мне! Вы не пожалеете, что потратили время. Это прекрасный язык, к тому же очень конструктивный и точный...
Буду рад, если дверь в самом деле откроется. А то ваш Тейн навел меня на грустные размышленияв шестидесятые годы какая-то первобытная распря: ты говоришь не так, как я, и шкура на тебе не такая, дай я тресну тебя по шее...
Она тоже засмеялась, немного принужденно.
Дверь непременно откроется, и вы увидите за ней много интересного. Кроме Тейна...
Мне бы только азы одолеть с вашей помощью,сказал он,а дальше я сам, я сообразительный...
Посмотрим!Сильвия развернула газету.Зачем откладывать в долгий ящик...
Но часы на стене как раз захрипели и укоризненно отстукали двенадцать. Гатеев вскочил.
Я потерял всякую совесть! Вы простужены, вам пора спать... Простите, Сильвия Александровна! Завтра вечером явлюсь и буду послушнейшим учеником...
Послушнейший ученик приходил три раза, каждый вечер, но только три вечера и осталось до отъезда в город, а там наступило утро, когда подкатил знакомый грузовик и студенты начали взваливать на него свои пожитки. Теперь будто и жалко было расставаться с полянкой под рябинами... Антс принес кошелку яблок на дорогу, усадил возле кошелки Ксению Далматову и, стоя у борта, исправно отвечал на ее прощальные вопросы насчет настроений колхозной молодежи. Томсона вплотную окружили девушки, и он клялся им, что будет писать и телеграфировать. Пришел попрощаться и дядя Сааму, не совсем внятно поговорил о пользе трезвости и помахал Тейну большим носовым платком с розовой каймой.
В последнюю минуту появился председатель, передвинул кепочку со лба на затылок, выразил всем благодарность, а Гатееву соболезнованиеу того был забинтован палец. Сильвия Александровна живо отвернулась, чтоб не рассмеяться. В Алексея Павловича здесь все время впивались занозы, ногти у него обламывались, в глаза залетали соринки...
Дорога, дорога. Залаяла вслед лохматая собачонка, проржал за овином гнедой коняга, раскаиваясь в своих неладах с Калласом, качнулись померкшие гроздья рябины... Вот и лес. Он постарел за эти недели. Скорее, скорее домой, холодно и в лесу, ветер мешает дышать. Очень сильный ветерАлексей Павлович хочет отдать свое пальто Фаине Костровой, но та отказывается, чуть не отбивается...
Дорога странная. Одним она кажется длинной-предлинной, другимтакой короткой, что не успеешь прислониться плечом к плечу, как уже маячат впереди городские крыши. Да и ветер тожекому холоден, кому тепел. Алексей Павлович до ушей закутался в пальто, молчит, поглядывая на упрямую соседку, не зябнет ли, а у той только щеки разгорелись от ветра. Все примолкли, кто улыбаясь, кто хмурясь. Печальней всех молчат Тейн и Кая Тармо. Сидят рядом, и губы у обоих сомкнуты одинаково.
Дорога кончается. Сильвия Александровна рада, что кончается и ее ответственность. Хорошо хоть иногда чувствовать себя просто Сильвией, ни за кого не отвечать, ни за кого не тревожиться...
Но есть примесь горечи в этом освобождении. Никто не разделяет с ней сейчас ни одной ее мысли, ни одного воспоминания... и больше всего она чужда ему, самому близкому, ему, Алексею. Для него все экзотикаи то, что видел он в колхозе, и вся земля, по которой они едут. А ее раннее детство прошло в деревне, вот в таком доме с темной крышей, как тот, что мелькнул за елками. То детство осталось навсегда в ней... закваска ржаного хлеба, с вечера поставленная возле теплой печи.
След остался не только от вечно любимого и давно воспетого, хотя было всеи весенний луг с яркими одуванчиками, и радужные стрекозы, и соловьиный разлив в роще. Но глубже вошло другое: красно-зеленый узоршиповник, вышитый матерью на твердотканом, ею же вытканном, одеяле; шорох и сладкий запах стружек, вьющихся из-под рубанка в руках отца, иглубже всегочерная вспаханная полоса, на которую не смела она ступить ногойтам жили семена... Это всегда будет для него чужим, даже если...
18
Через два дня начались занятия. Это был понедельник, а в среду у математиков организовали собрание со специальной цельюосудить поведение Вельды Саар. Сильвия Александровна пошла туда неохотно. Все известно наперед: констатируют и пригвоздят. Ничего другого тут и предложить нельзя, но такая предрешенность всегда раздражает
Аудитория была полна. Подсудимая сидела, опустив плечи и горестно склонив голову, но лицо было насмешливое и упрямое.
Каллас открыл собрание, но заправлял ходом дела низенький четырехугольный студентик, весь утыканный пуговками и кнопками, как счетная машина.
Заговорил он именно так, как ожидала Сильвия Александровна: констатировал факт несвоевременного ухода с работы и начал пригвождать. Слушали его плохо, двигали стульями, однако не прерывали, пока он не кончил и не ушел в глубину аудитории.
Ладно, картошку мы выкопали и без Вельды Саар,сказал потом Каллас по-человечески,но что это за гадостьсбежать с работы. Поставить себя в такое дурацкое положение!
Вельда вскинула руку.
У меня врачебное свидетельство, я заболела.
Кто-то тихонько свистнул. Томсон корректно попросил слова, напомнил, что Вельда уехала лишь в конце срока, но о свидетельстве высказался так:
К нашему врачу пойди и скажи, что у тебя чума, он сию же минуту напишет: чума.
Сильвия Александровна посмотрела на Вельду и на самодовольные лица судей. Глухое раздражение закипало в ней все сильнее: она не жалела Вельду, но было что-то противное и в общем самодовольстве, и в том, что приговор вынесен сначала, а инсценировка суда идет теперь... Какое недоброе выражение даже у этой кроткой девушки, у Каи Тармо...
Если мы не доверяем своему врачу,сказала Сильвия Александровна,то возникает вопрос о враче. Но пока не доказано, что он выдает ложные свидетельства, мы не имеем права не считаться с ними.
Вельда бросила на нее быстрый удивленный взгляд. Тотчас же прозвучал злой выкрик из аудитории:
Непрошеных защитников нам не надо!
Кому это «нам»?вспыхнула Сильвия Александровна.Кто меня называет непрошеным защитником?
Кто крикнул, не обнаружилось, но из угла пробурчал кто-то другой:
Вельду нельзя оправдывать.
Почему? Нам нужна ясность, если мы взялись судить. Суд может и осудить и оправдать... И давайте организованно, не кричите из углов.
Наступило недолгое молчание, затем из глубины рядов послышался бесстрастный голос:
Я предрекал, что она сбежит. И что потом будет собрание. И что потом будет свидетельство.
Кто это там умеет предрекать?спросила Сильвия Александровна.
Поднялся студент с пуговками и кнопками,
Я. Получилось точно.
Каким методом вы пользовались, предрекая?
Научным. У меня имелись данные прошлого года,ответил студент машиновычислительным тоном.
Ничего подобного!воскликнула Вельда.
Заговорил Алекс, разминая плечи, будто его что давило:
Разрешите о враче. Он лабораторных исследований не делает, может и ошибиться, нельзя же в каждом подозревать симулянта. Если Вельда больна... Вельда, ты и сейчас больна?
Да.
Если Вельда больна, ей надо отправиться в больницу, сделать анализы. Она румяная, но кто ж ее знает. Румяные люди тоже иногда умирают...
Раскат смеха.
У меня направление, я завтра иду в больницу!крикнула Вельда.
Ее сразу заглушили:
Стратегия!
Она десяток врачей обведет вокруг пальца!
Да не пойдет она, неправда!
А ты всегда правдива? Судят, а про свои грешки не помнят!
Ну так что? Судить с учетом своих грешков?
! ! !
К Вельде обратилась Фаина Кострова:
Хорошо, Вельда. Ты заболела, ты больна, но почему ты убежала тихонько из нашей комнаты? Почему не сказалась подругам?
Вельда ответила злобно:
Я отлично знаю, что у подруг сочувствия не найду.
На минуту застыла тишинамимолетное сочувствие отверженному, каков бы он ни был. Потом щелкнуло и раздался бодренький возглас:
Вот видите, какое отношение к коллективу!
Глядя на Вельду, Сильвия Александровна заметила теперь, что та вовсе не так равнодушна к происходящему, как казалось раньше, и было что-то в самом деле болезненное и робкое в ее сжатых плечах.
Не будем больше говорить о болезни,сказала вдруг Кая Тармо, и все повернулись к ней.Но нельзя же молчать о поведении Вельды на вечеринке!..
Ее перебил глухой гром мужских голосов. Удивленная Сильвия Александровна не смогла уловить, к кому относилось неодобрение и почему звучит только мужской хор. Что там стряслось на вечеринке, если открыло рот это молчаливое божье творенье?..
Кая Тармо закрыла лицо руками. Две математички в первом ряду заговорили наперебой:
Да, да, всем девушкам было стыдно перед колхозниками... Конечно, стыд и срам!..
- Почему именно перед колхозниками?осведомился со своего места Тейн и скрестил руки на груди.Не понимаю.
Очень жаль, если не понимаешь,жестко сказала Кострова.Приехали академики и не умеют себя вести!
Чего ж ты не забрала у Вельды бутылку, если уж так следишь за приличиями,пробормотал Томсон.
Я бы и у тебя забрала, да очень крепко все вы за бутылку держитесь.
Не прекратить ли этот разговор?тихо сказал Алекс.Не стоит делать из мухи слона.
Тем более, что я уже беседовал с Вельдой по этому поводу,хмуро заявил Каллас.
В рабочем порядке?насмешливо спросила Селецкая.Тогда и о побеге надо было пошептаться в рабочем порядке... А в общем чепуха! На Прудовой африканский вечер устраивали в одних бусах, и то ничего!
Как ничего? Всех выгнали!..возразила одна из математичек.
Значит, был доносчик!сказала Селецкая и многозначительно посмотрела на Каю Тармо.
Вельда раскаивается... насчет вечеринки. И прошу ближе к делу,перебил Каллас.
Нечего мне раскаиваться,подала голос Вельда.Подумаешь, преступление!
Я хотел сказать... сожалеет.
Сильвия Александровна, потеряв терпение, обратилась к Калласу официальным тоном:
Товарищ комсорг, прошу сообщить мне как шефу, что случилось на вечеринке.
Каллас покраснел, рассердился и ответил не менее замороженно:
Преступления действительно не было. Вельда Саар пришла в амбар в купальном костюме.
В белье,уточнил машиновычислительный.В прозрачном. Нейлон.
Вельда взвилась с места:
Сначала решилимаскарад, потом передумали, а я все равно решилакупальщицей. Вечеринки для того, чтобы весело!.. Подумаешь!
Перестань, Вельда,сказал Томсон.Предадим забвению этот инцидент и внутренне вынесем порицание тем, кто к нему причастен...
Как это внутренне?запротестовал вычислительный.Что это означаетвнутренне? А внешне что?
А внешне вынесем порицание Вельде Саар за самовольный уход с работы без предупреждения.