Сильвия сделала усилие отвернуться, но шея не двигаласьи в это время в окне погас свет. Раз, два, три, четыре... да, это ее окно... Домой, домой, хватит этой муки!
Стыдно? Некогда думать, после, после... Домой тоже после, а сейчас сумасшедший чертежник начертил другой план. Отсюда недалеко до тихой улочки, до той, где никнут за заборами побитые морозом георгины...
Вот и его дом. Да, это здесь, над номером горит лампочка. Забор, деревянная калитка... А в окнах темно.
Сильвия в изнеможении прислонилась к калитке. Неужели ей не совладать с собой, не уйти отсюда?..
Внезапно до нее донесся голоссправа, совсем с другой стороны. Значит, он идет не от Нины Васильевны? Или она ошибается?.. Нет, это его голос, и еще мужские голоса. Кажется, студенты... Куда деваться? Сильвия нажала на калитку, она открылась бесшумно. Свет лампочки до кустов не доходит...
Вот здесь я и живу, до свиданья...
Кто-то ответил... Прощаются.
Звенят ключи, напевает вполголоса... Ах, почему люди не могут проваливаться сквозь землю!..
Гатеев закрыл за собой калитку, еще позвенел ключами. Звон вдруг прекратился. Заметил?.. Еще шаг...
Вы?..изумленно спросил он, вглядываясь.
Да, дабезумие, поцелуй, нежданное счастье, и все же успела мелькнуть мысль: ей подали милостыню у ворот...
26
У пятикурсников началась педагогическая практика. Как и в прошлом году, приходилось ежедневно писать конспекты в виде кошмарных диалогов между придурковатым учителем и таким же учеником, однако без них на уроке было бы еще страшнее, это понимал каждый. Боялись, конечно, не старого Саармана, а учеников: как войти, как выстоять под огнем любопытных, озорных, лукавых взглядов, как унять шалунов, каким голосом спрашивать, как бы самому не влипнуть с вопросами, куда деть рукина уроках их больше, чем две...
В четверг Фаина проснулась затемно, потому что сквозь сон пробилась беспокойная мысль: сегодня надо давать урок. Открыв глаза, она немножко погадала, кто у нее будет на уроке, кроме старого Саармана, и, подсунув ладонь под подушку, нечаянно заснула опять. Снилось ей, что звонил будильник, что Ксения ушла без нее, что урок начался, а в конспекте перепутались страницы и она городит вздор Снилось еще, что Кая тихонько плачет.
Очнувшись наконец и взглянув на стрелки будильника, Фаина перепугаласьтак было поздно. Не идти на первый урок? Юру Поспелова, конечно, можно бы и не слушать, и Саарман не заметит отсутствия, но Сильвия Александровна способна сделать выговор при всех. Вчера и Алексей Павлович был в школе...
А Ксения в самом деле ушла без нее, это не снилось. Может быть, и про Каю не снилось, но сейчас некогда о ней думать, некогда...
В школьный коридор Фаина влетела, запыхавшись, и только на втором этаже замедлила шаг, увидев, что перед ней без всякой спешки продвигаются педагогические тузы: высокая старуха в огромных очках, перепачканный мелом Саарман, молодая учительница в платье мутно-чернильного цвета... Ох, педагогика в общих чертах все-таки наводит ужас!
У закрытых дверей седьмого класса кучкой стояли практиканты. Сильвия Александровна посмотрела на Фаину укоризненно, но ничего не сказала: уже подходили тузы.
В классе Фаина села рядом с Ксенией на последнюю скамью, а Юрий, бедняга, пошел к доске. Ученики вынимали тетради и ручки, шептались, оглядывались. Юрий молча писал на доске крупными кривыми буквами: «Деепричастие».
Фаина, думая о своем уроке, посматривала на дверьАлексей Павлович мог еще прийти. Лучше бы не приходил, при нем она провалится с треском. Ведь пятый же классна переменках кровь льется! Разве она их угомонит!..
Юрий кончил писать, обернулся к столу. Однако! Сильный характер у Сильвии Александровнызаставила причесаться, застегнуть рубашку, и даже нечто вроде галстука повязано. Но что же он молчит?..
Где журнал? Дежурный!
Журнал появился на столе.
Прекратить движение!бодрым басом скомандовал Юрий. Учительница в чернильном платье слегка вздрогнула, класс затих.Откройте тетради! Будем проверять упражнение. Ильвес, читай!
Бело-румяный, с короткой верхней губой, Ильвес оглянулся на учительницу с немым вопросом: читать, что ли?.. Потом вздохнул и прочитал, не выговаривая шипящих:
Девочка молча шла по зеленой лужайке...
Юрий, почесав за ухом, вызвал Ильвеса к доске. На доске тоже получилось шепеляво, все через эс, и на этом оба застрялии учитель и ученик. Минута бежала за минутой, а они все шипели и жужжали вдвоем, не обращая ни на кого внимания. И вдруг оба обрадовались: Ильвес зашипел и зажужжал самостоятельно. Юрий похлопал его по затылку, заулыбался, и ученик тоже расплылся в улыбке, показывая верхние зубы до самых десен. После этого фокуса перешли к деепричастиям, и урок двинулся дальше. Хмурые лица преподавателей прояснились.
Юрий ходил между партами, поглядывал, покрикивал, вызывал к доске.
Ксения шепнула Фаине:
Рубит сплеча, а смотрикаждому что-нибудь да втемяшит!
Потом опять вышла заминка: у одной девочки работа была не выполнена.
Почему?строго спросил Юрий.
Но ему не удалось добиться ответа. Учительница, не выдержав, вмешалась:
Да говори же, Анни, говори!
Анни высморкалась и прошептала!
Не скажу.
У Юрия лицо покраснело, рассердился. Зная его вспыльчивость, Фаина испугаласьне наговорил бы лишнего.
В таком случае...начал он и вдруг запнулся. Фаине не видно было лица девочки, но, вероятно, Юрий увидел в нем то, что заставило его замолчать. Он опустил глаза, а когда поднял их, Фаина и Ксения удивились: неужели Юра Поспелов умеет смотреть так умно и спокойно?..
Мы поговорим с тобой после урока,сказал он девочке.
Оставшиеся пять минут уже никого не волновали. Звонок выпустил Ильвеса на волю, он выбежал первым.
В учительской у практикантов был свой угол, отгороженный полкой, на которой стояли классные журналы. У стола сидел Гатеев, читая газету.
Здравствуйте,сказала ему Сильвия Александровна.
Звук ее голоса поразил Фаину, и одним взглядом она успела поймать и нежность в голубых глазах Сильвии Александровны, и отблеск улыбки Гатеева. Глухо защемило на сердце...
Об уроке Поспелова не говорилион сам еще не пришел из класса. Молодая учительница обратилась к Ксении:
Вы вчера не принесли мне конспекта. Покажите сейчас, я хоть немного просмотрю.
Нет у меня конспекта,небрежно ответила Ксения.
Сильвия Александровна подняла голову. Фаина удивилась: Ксения вчера вечером писала же конспект Желает привлечь к себе внимание публики, что ли?
Если так, я не могу позволить вам идти в класс,сказала учительница.
Поправив очки, Ксения возразила:
Неужели все учителя такие беспамятные, что без конспекта не в силах объяснить детям басню Крылова?
Хлоп! Внимание привлечено: Гатеев прищурился, Сильвия Александровна сдвинула брови, старый Саарман крякнул.
Ксения мило улыбнулась всем троим.
Я пойду давать урок,сказала учительница, надевая вязаную кофту.Холодновато сегодня... Должна заметить, товарищи, что перед нами предстоит задача бороться с разгильдяйством практикантов...
Разрешите вас перебить,крайне вежливо проговорила Ксения.Кажется, я и без конспекта припоминаю, что обычно задача перед нами стоит, а не предстоит.
Учительница вспыхнула заревом, Гатеев едва скрыл усмешку, практиканты оживилисьнаша взяла! Старый Саарман поспешил на помощь, залил пожар волной теоретических рассуждений о нормах языка, и замечание Ксении незаметно уплыло. Только у Иры Селецкой еще извивались насмешливо губки, хотяФаина была уверенадо нее и не дошло, почему там эта задача не может «предстоять перед».
Сильвия Александровна уронила несколько льдинок:
Далматова, конспект завтрашнего урока принесите мне.
Вероятно, в воздухе наметились очертания деканата, а то и ректората, потому что улыбки исчезли, и Ксения сказала:
Хорошо, я принесу.
Появился нахмуренный Юра Поспелов, подошел, зацепившись по дороге за стул. На него оглянулись и чужие учителявон какой парень вымахал, чуть не до потолка.
Поговорили с девочкой?спросила Сильвия Александровна.
Говорил. Молчит, и все. Другая девчонка сказала, что отец там пьяница, буянит дома. Известно, как... Детям тогда не до ученья.
Что же ты будешь делать?полюбопытствовала Ксения.
А что с пьяницей сделаешь?
Твоя обязанностьпойти к ним, побеседовать с отцом,авторитетно сказала Ксения.Ты думаешь, учитель должен только конспекты писать?
Сильвия Александровна переглянулась с Гатеевым.
Они, вероятно, поняли друг друга, да и нетрудно было уловить их общую мысль, но в Фаине это вызвало раздражение. Конечно, Ксения только хотела показать себя, но разве сейчас не все одинаково равнодушны к судьбе девочки? Педагогика! Какая бессильная, вялая наука! Движется в четырех стенах, побеждает мелкие, комнатные препятствия, а стоит ей натолкнуться на настоящее препятствие вроде пьяницы, отравляющего жизнь своим детям, и вот она уже отступает, ничего у нее за душой нет, кроме назидательной беседы! Беседовать с пьяным животным?..
Если уж беседовать, так не с отцом!вырвалось у Фаины и, пожалуй, слишком громко, потому что все удивленно обернулись к ней.С матерью надо говорить!
А о чем именно говорить? Как вы себе это представляете?спокойно осведомился Саарман.
О том, что пусть забирает девочку и уходит от пьяницы! Что ее держит?воскликнула Фаина.Зачем женщины терпят пьяниц?
Женщины обычно надеются на перемену,сказал Саарман,надеются исправить.
Его всю жизнь исправлять? А ребенок пусть пропадает?
Вот вы какая строгая,протянул Гатеев.Это прекрасно, товарищ Кострова, но не всегда применимо. Жалость иногда бывает очень сильным чувством, чрезвычайно сильным... и определяющим поступки.
Вот и я думаю...пробормотал Юрий.Станет мать меня слушать, и как это я ей брякнуразводитесь! Для меня-то он пьяница, а для нее, может, ненаглядное сокровище.
Такое сокровище без всякой жалости надо выкинуть за дверь!вспыхнув, сказала Фаина не Юрию, а Гатееву.
Ксения засмеялась. Фаина, идя к двери, услышала отзыв Сильвии Александровны:
Какая она нервная...
На урок Иры Селецкой Фаина не пошла, вспомнив, что с утра у нее крошки во рту не было, надо поесть перед своим уроком. Выпила в буфете чаю, перечитывая конспект и думая о вещах, не относящихся к конспекту. После звонка на всех лестницах и по всем коридорам появились ватаги младших школьников, успевавших на бегу и повертеться юлой, и дернуть приятеля за вихор, и залихватски свистнуть. Фаина, волнуясь от мысли, что через несколько минуток нужно будет давать урок таким сорванцам, остановилась у подоконника, озабоченно перелистывая тетрадь.
За спиной у нее продолжалась кутерьма; шумели, возились, потом немного затихло, но кто-то дышал уже слишком близко, мешая сосредоточиться. Повернув голову, Фаина увидела целую компанию, явно заинтересованную ее особой. Впереди переминались с ноги на ногу две девчушки, смешно похожие одна на другую; их тотчас оттерла в сторону третья, красная и потная, отважная. Руки у нее были закручены в фартук, локти двигались взад-вперед. Она спросила Фаину:
Вы будете у нас в пятом?
Да,серьезно ответила Фаина, чувствуя, что улыбка может обидеть. Компания сильно смахивала на делегацию.
Вот что... мы хотели сказать... Да не лезь, я сама!.. Вот что... Мы выучили! Вам отметки за нас ставят? Мы знаем, что ставят!..
Конечно, ставят,подтвердила Фаина.
Можете быть увереныпятерка! Мы решили!..Она оглянулась на членов делегации.Только Тоомас еще не решил... Тоомас! Ты, наконец, решил?
Тоомас быстро отвернулся, но ясно было, что скорчил рожу.
Спасибо,сказала Фаина.Главноечтобы без шуму.
Можете быть уверены!.. Тоомас, а?
Но Тоомас отошел, так и не пообещав ничего определенного. Вообще всякий мог понять, что такой разговор он считает сентиментальной женской затеей. Но зато по лицам передней шеренги видно было, что на них-то можно положиться без всяких сомнений.
В учительской Фаину уже ждали. Сильвия Александровна смотрела неприветливокажется, боялась, что и эта практикантка выкинет какой-нибудь номер. Алексей Павлович улыбнулся. Старый Саарман сказал, что он надеется на молодых коллег и потому пойдет в библиотеку. Юрий хлопнул ее по плечу и пробасил: «Не робей, Фаинка!» Остальные зевали, им все трын-трава, у них уроков сегодня больше не будет.
В пятом классе Фаина уже бывала, видела учеников, но они сливались для нее всякий раз в глазастую, вихрастую ораву. А сейчас она сразу узнала свою решительную, красную и потную приятельницу, и двух ее подружек, и еще Тоомаса с круглой стриженой головой и густыми бровями. В классе было тихо, все смотрели прямо на Фаину, очень довольные собой и полные таинственности.
Все шло как по маслу, старались невероятно. К столу выходили, прокашливаясь для чистоты голоса, на место возвращались вприпрыжку. Падежи? Пожалуйста, падежи так и сыпались. На доске ошибка? С первой парты вдвоем побежали ставить пропущенный предлог. Толстая девочка в белой блузке сразу шлепнула соседку по руке, чуть только та зазевалась. Мальчишка в длинных штанах с заглаженной складкой так энергично ввинтил точку на доске, что мел треснул напополам. Девочка с малиновым бантиком на макушке от усердия, что ли, сползла под парту, но ее живо вытащили, встряхнули...
Фаина старалась не смотреть на взрослых слушателей, там все время тихо смеялись, глядя на ребят. Но в середине урока она остановила взгляд на Сильвии Александровне, которая что-то шептала Гатееву. Он слушал, но смотрел на нее, на Фаину, смотрел пристально и грустно. На этом месте урок у Фаины спутался.
Она задала классу какой-то нескладный вопрос, потом слишком долго молчала. Никто не ответил, а она сама начисто забыла, о чем спрашивала. Заметила волнение учительницытой, высокой старухи в очках, увидела злорадную улыбку Иры... Девочки на первой скамейке расстроились, зашептались...
Вдруг в классе что-то случилось. Все головы повернулись к Тоомасу, посмотрела и Фаина. Тоомас тянул руку далеко вперед и ободрительно мигал ей: ничего, мол, я что-нибудь да отвечу, все лучше, чем молчать... И он в самом деле сказал что-то о родительном падеже множественных медведей. Тут же его поправили, зашумели, и Фаина снова выбралась на дорогу.
Потом, в учительской, Фаина никак не могла собраться с мыслями, невнимательно слушала замечания и невпопад улыбалась, вспоминая медведей. Ксения даже шепнула ей:
Что ты все таешь в улыбках? Урок был так себе, не воображай...
Перед уходом Сильвия Александровна еще раз сказала Ксении:
Не забудьте, товарищ Далматова, принести конспект. Урок ответственныйвыпускной класс, литература
Не беспокойтесь, Сильвия Александровна, я постараюсь сделать из литературного произведениянелитературное.
Сильвия Александровна снова переглянулась с Гатеевым. Однако Фаину теперь это не огорчало. Она была уверена... В чем? Да так, отрицательные признаки: не сказал ни словечка об уроке, не разжимал губ, не смотрел. Взял на себя труд не видеть еевот сейчас не видит, опять не видит, еще раз не видит... Какая сладкая ложь... Ну, хорошо, хорошо, все уже поняли, что ему нет никакого дела до этой практикантки.
Все кончилось, все разошлись. Фаина, задержавшись нарочно, одна прошла по длинному коридору с коричневыми панелями, с портретами в белых рамах, с вьющейся зеленью в настенных вазах. Возле стенда с какими-то рисунками несколько пятиклассников обступили молодого учителя. Или практиканта? Потная приятельница опять впереди... Она сейчас, впрочем, не потная и не красная, но на круглом личике та же озабоченность. На Фаину оглянулась равнодушно, и здесь-то Фаина поняла, что давешний урок был организован этой девочкой не по личной симпатии, а по другим причинам. Вероятно, так и будет она жить дальше с решительными поступками, с милой озабоченностьючтобы в мире все было в порядке и чтобы все получали хорошие отметки!
На улице слякоть, сыро. За стеклом цветочного магазина альпийские фиалкипунцовые, белые, вишнево-красные. Девушки выходят из дверей с цветами, бережно завернутыми в бумагу. Спешат домой, украсить комнату, ждать любимого. Любимые тоже идут домой, некоторые забегают в буфет выпить сто граммовстограмм, как у них говорится... Алексею Павловичу, кажется, не понравилось ее антивыпивочное выступление. Ну, как вам угодно.