О! Мы с Викторией друзья, она все понимает, решительно все!
Но... она слишком много огорчается, ей рано делить с вами заботы. Посмотрите, какие черточки у нее возле рта.
Нина Васильевна засмеялась.
Ну что вы! Это совсем не плохо, если дети узнают жизнь со всех сторон. По крайней мере разочарований будет меньше... Рассказывайте, как там у нас. Писала я и Астарову и Алексею Павловичу, но ответа не получила. Очевидно, все благополучно. Как практика у пятикурсников? Много было возни?.. Большое вам спасибо!
Вика вернулась. Пока разговаривали и пили кофе, она несколько раз напоминала матери об Олимпии, но та только ласково кивала ей и продолжала говорить о низменных страстях, которыми одержим таллинский инвалид, о том, как она соскучилась без лекций и студентов, о том, как трудно жить молодой женщине, если она одинока.
Вам, Сильвия Александровна, я думаю, не так трудно, у вас северный темперамент. Иначе вы бы давно в кого-нибудь влюбились, хотя бы в Гатеева. Неужели он вам не нравится?
Нет, отчего же...пробормотала Сильвия.
Прелестный человек, прелестный. Некрасив, но какое обаяние! Кстати, как он поживает? Он часто приходит к вам?
Работы много...неопределенно ответила Сильвия.
Да вот подите же, какие странности бывают. Если сравнить его, например, с Астаровым, так ведь тот просто красавецгладкий, холеный, а наш Алексей Павлович словно обгорелый какой-то.Она засмеялась.Как у Блокаопаленный. Может быть, это и привлекает... В тот вечер, когда я уезжала и мы ушли от вас вместе, он совсем вскружил мне голову. Но вдруг ни с того ни с сего вспомнил, что ему нужно отправить телеграмму, посадил меня в такси, а сам убежал. Иначе не знаю, что и было бы. У меня осталось впечатление, что он боялся и за себя и за меня!.. Тем лучше: такие внезапные романы не имеют будущего. Не так ли? Он сейчас одинок, скучает, и это, конечно, почва. Но очень ненадежная! Как вы думаете?
Д-да...сказала Сильвия.Вы, значит, с Таллином покончили?
Начисто! Только бы здесь снова не начали клеветать, дали бы работать. Эльснер, кажется, угомонился, им с Тамарой Леонидовной теперь не до меня... Я предложу ему развестись официально, хочу быть свободной. К чему мне это двусмысленное положение, оно только отпугивает порядочных людей. Не так ли?
Да,с тоской согласилась опять Сильвия.
Наконец мать велела Вике одеваться, и обе ушли.
Сильвия убрала посуду со стола, переменила скатерть. В соседней комнате, тяжело ступая, ходила соседка, передвигала то стул, то кресло. Вероятно, жалеет, что Вика не будет больше спать в кровати внучки...
В голове вертелись всякие несообразные мысли. О чем ей напоминает почти каждая встреча с Ниной Васильевной? И теперь, и раньше... О чем-то очень досадномкак будто кто-то показывает ей, Сильвии, неприглядность женской натуры и издевается: а ты, а ты какая?..
Алексей Павлович застал ее в грустном настроении, удивился, но, вместо того чтобы спросить, в чем дело, сказал:
Не надо грустить, дорогая.
Потом он нежно поцеловал ее и повторил:
Не надо, не надо...
Она жалобно посмотрела ему в глаза. Он чуть-чуть пожал плечами, очевидно, не понимая, как может женщина грустить, когда он ее целует.
Я все хочу спросить,сказала Сильвия, отстраняясь от него и, кажется, этим опять его удивляя,что же было тогда у ректора. Как он принял план Давида Марковича насчет Касимовой?
А мы с Давидом Марковичем потом все-таки решили не партизанить. Он поставит вопрос на бюро...
Гатеев сел в кресло; они поговорили еще о кафедре, о том, о сем. Но мысли Сильвии шли отдельно от разговорадурные мысли... В жизни мужчин, думала она, в холостые периоды их жизни есть одна сторона, которую они будто скрывают сами от себя, точно ее не существует. Кончая холостой период жизни, они вскользь говорят невесте или жене: «Да, у меня иногда бывали встречи так, ни к чему не обязывающие». Невеста или жена обычно мудро пропускает эти признания мимо ушейне стоит придираться к тому, что, собственно, и не существует. А еще чаще добропорядочные люди об этом вовсе не говорят и сами не вспоминают... У Алексея Павловича теперь холостой период, и, следовательно, она, Сильвия, не существует...
Он заметил наконец что-то неладное и встревожился:
Сильвия, что случилось?
Но она, ответив уклончиво, упустила редкий случай утвердить свое существованиеили исчезнуть насовсем.
Почему не поговорила просто и откровенно обо всем наболевшем? Потому что всякие вопросы и выяснения показались бы ей вымогательством. Так повелось у нее с того вечера... Страшно называть этим словом ее поступок, и можно легко подыскать оправдание себе: не все ли равно, кто сделал первый шаг? разве старомодная бабушкина мораль не ушла в прошлое? Да, да, все так, все правильно... Но почему так тяжко на душе?
29
Кончилась практика; после нее посещение лекций казалось удивительно несложным делом. Дни мчались один за другим без оглядки и внезапно очутились у порога: экзамены, экзамены, сессия! Некогда любить, некогда горевать, некогда ссоритьсянадо закрутить голову полотенцем, чтобы не разлетались утлые мысли, и зубрить. Философия, теория литературы, история литературного языка... боже мой, история языка у Гатеева, да это же зарез, провал, погибель! Не у Гатеева, а у Эльснера! Да что вы, товарищи, Эльснер же заболел... У Гатеева, братцы, как ошибся на каком-нибудь дохлом ударении, тут и аминьпойдет гонять по всему курсу! А Белецкий? А вообще?..
Непонятно, как и выжили, но все-таки выжили. В двадцать третьей комнате тоже все были живы, хотя Кая чуть не застряла, еле-еле выплыла на троечках.
Фаина блестяще сдала экзамен у Алексея Павловича, и это был единственный день за всю сессию, когда она с ним виделась. Благодарю за такую встречу: билет в руках, ноги подкашиваются, во рту сохнет. А холодный взгляд экзаменатора едва прикасается к лицу Фаины Костровой, очередной студентки,сколько там их еще осталось, этих наскучивших студенток? Пять... шесть... восемь... Дайте, пожалуйста, зачетную книжку...
«Дорогой папа, дорогая тетя Настя, я уже переписываю начисто дипломную. Домой приеду только весной, после государственных, но зато уж останусь на целое лето. Сейчас работы много, каждый день хожу в библиотеку...»
Знала Фаина, что, читая ее письмо, будет вздыхать и отец, и тетя Настя, но... надо же каждый день ходить в библиотеку.
Правда, ни разу не пошла она туда ни в четыре часа, ни в пять: в эти часы там бывал Алексей Павлович.
Кая уехала к матери, и, провожая ее, Фаина опять обеспокоилась: на автобусной станции появился какой-то наш современник с длинными сальными волосамивидимо, по уговоруи поехал вместе с Каей. Пусть бы ехал, но Кая опять неестественно смеялась и была непохожа на себя.
Однажды вечером Фаина заговорила о Кае с Ксенией. После истории с Вадимом их общение ограничивалось короткими фразами, без которых не обойтись, живя в одной комнате,и сейчас Ксения, кажется, обрадовалась, решив, что все забыто и прощено. О том, что ей доверила Кая, Фаина умолчала, но Ксения и сама была догадлива. Зеленоватые глаза засветились, как у кошки, и, намолчавшись за время безмолвной ссоры, она с оживлением начала рассуждать о молодежи. Тон у нее при этом, как всегда, был такой, словно лично она не имеет отношения ни к молодежи, ни к человечеству вообще.
Честно говоря, Фаина, положение у вас ложное. Спорт и аскеза? Прелестно, в семнадцать лет спорт и аскеза, в восемнадцать спорт и аскеза, в девятнадцать, в двадцать, в двадцать один... но ведь природа может пробиться и сквозь спорт и сквозь аскезу. А что я могу вам рекомендовать? Ранний брак? А чем вы детей будете кормить? Вы же непременно начнете размножаться!
Конечно, начнем,пошутила Фаина.Но давай еще о Кае. Ты согласна, что она на дурной дороге?
Да. Слушай, Фаинка, а не пойти ли в кафе? Скучно ужинать дома на каникулах. Пойдем, а? У меня настроение поболтать под музычку...
В студенческом кафе отыскался уютный столик. Неяркий свет, тихая музыка, приглушенный говорвсе это облегчало сближение, и Фаина только сейчас поняла, как труден был ей первый шаг, и как им обеим хотелось прежней близости.
Выпили кофе, съели по куску орехового торта. Ксения за каждым глотком откликалась на то, что маячило перед глазами: ...видишь, какие детские рубашечки в моде... она обнажила костлявые шенкеля и похожа на недоноска без пеленок... вот эти двое идут по облакам... смотри, на вид все простоживот, руки, ноги, подагра, а сам профессор, а творения велики и многотомны!.. а вот эта, рыженькая, пишет пьесу с античным хором, на манер «Иркутской истории»... Фаинка, выкрасись и ты в рыжий цвет!..
Потом, закурив, Ксения сказала:
Так ты, Фаина, предлагаешьранний брак...
Когда это я предлагала?
Ну, все равно кто... По правде говоря, я не уверена, что счастье в том, чтобы спать рядышком. Понимаешь, любимый в исподнемэто очень далеко от поэзии. Опять же отрыжка, и мало ли что. Вот ты разгневалась на меня за Вадима, а ведь он...Ксения осеклась, встретив взгляд Фаины.Ладно, мимо...сказала она.Я не навязываю тебе своих мнений, ты человек здоровый, реалистка. Словом, я немножко займусь Каей. Цельубрать лоботрясов. А потом пусть падает в законные объятия Тейна!
Имей в виду, что морочить ее я не позволю.
Ксения улыбнулась неожиданно доброй улыбкой.
Не будь такой злопамятной, Фаинка. Я просто попытаюсь воздействовать на нее средствами литературы.
Ох и еще раз ох! Будешь читать ей отрывки из классиков?
Это тоже недурно. Начать с конца восемнадцатого века: опомнитесь, о Селина, очнитесь, о Валерьян!.. Ты, кстати, не знаешь ли, куда делся Валерьян, то есть этот шахматный конь, Тейн? Он в городе?
Ксения! Я боюсь! Ты все испортишь! Не надо, я сама!..
А что ты можешь сама? Ты слишком неопытна.
Посоветуюсь с каким-нибудь умным и сердечным человеком.
Ксения с минуту молча смотрела на Фаину.
Не обижайся, Фаина, но... Говорить откровенно, как раньше?
Конечно.
Не намечен ли уже у тебя этот умный и сердечный человек? И не затем ли ты к нему пойдешь, чтобы развернуть перед ним богатства собственной души? Я знаю, ты очень привязана к Кае, но... ведь так сладко ощутить свою безупречность, особенно перед умным и сердечным человеком. Да и тема такая приятно щекочущаячья-то любовь, чьи-то страдания... Не обижайся!..
Это у меня твердое решениене обижаться на тебя.
Значиттак глубоко обижена, что больше не обижаешься...вздохнув, сказала Ксения.
Она была опечалена, и Фаину это тронуло. В эту минуту ей захотелось уничтожить преграду между ними, быть искренней... и справедливойне носиться так со своей обидой.
Ты знаешь мои слабости, Ксения,тихо сказала она.Иногда я принимаю твои обвинения, хоть и сержусь... Но нельзя же постоянно подлавливать меня, искать за каждым моим словом низкие мысли и побуждения. Поверь мне, я хочу помочь Кае, а не любоваться собой.
Ксения невесело задумалась.
Да, у тебя живые чувства,проговорила она упавшим голосом,а у меня только теория, холодный план. Может быть, я и не знаю, что такое живые чувства...
Зачем ты так, Ксения... Это же не правда или, вернее, не вся правда...
Ксения вдруг вскинула голову, дыхание у нее участилоськажется, Фаина никогда не видела ее в таком волнении...
Слушай, Фаина, сейчас я скажу то, чего никому не говорила... Может быть, ты тогда простишь мне игру с Вадимом. Этот Вадим... вся эта историяискажение моего собственного странного случая, который теперь... ведет за собой мою жизнь. Ты не смотри так, не пугайся! А впрочем, пугайся... Да нет же, я не схожу с ума, хотя тебе это покажется сумасшествием. Не перебивай, а то не скажу совсем...
Фаина не перебивала замолкшую на миг Ксению, молчание тоже нельзя сейчас перебивать.
Я часто валяю дурака,сказала та чуть спокойнее,но для меня литературачудо. Я не о своих писаниях говорю, я о чудесных, их мало...Ксения опять заволновалась.И вот случилосьодно произведение потрясло мне душу... Если бы автор не умер, а он умер несчастным и рано, я перевернула бы всю жизнь, чтобы приблизиться к нему, я хоть бы в домработницы к нему пошла. А те крохи, что у меня есть, отдала бы ему... понимаешь, у него тоже могло бытьвдруг не то слово. Если бы за всю жизнь я подсказала ему пять или шесть слов, я была бы счастлива, они бы остались в его книгах.Ксения резко побледнела.Это и есть любовь, самая бескорыстная, какая существует в мире. Я выучила его вещи наизусть... Его лицо такое же прекрасное... Скажи, кого можно полюбить при таком состоянии души? Юру Поспелова? Или... ну, был, был подобный же Юра, и нравился даже, но это не любовь, и не будет ее у меня... О боги мои!.. Фаинка, прошу тебя, не спрашивай и никогда больше не будем об этом говорить!.. Понимаешь?
Что-то Фаина понимала, но больше жалела Ксению, чем пыталась понять. Ксения же сделала крутой поворот, от которого у Фаины екнуло сердце, хотя его и можно было ожидать:
Тсс... Ты, Фаинка, меня не оплакивай преждевременно! Летом я буду ходить на пляж. Я тыщу раз читала, что любовь начинается на краю какого-нибудь водоема. Герой случайно видит героиню обнаженнойи тут его и прихлопывает возвышенная любовь на всю жизнь. Правда, это происходит с мужчинами, но чем черт не шутит, может быть, повезет и мне!..
В таком роде Ксения болтала дальше. Слушать было неприятно, однако Фаина слушала, жалея ее и помогая ей замкнуть наглухо ту минуту искренности.
Я все-таки хочу спросить тебя,сказала Фаина,как ты собираешься повлиять на Каю?
Так ведь я уже говорила: подходящим литературным произведением. Прежде всего пусть узнает, как к ней относятся ее лоботрясы... Куда ты смотришь, Фаинка? Что там?..
Уйдем...прошептала Фаина.Нас слушают...
Кто? Этот?..Ксения искоса поглядела на молодого человека за соседним столиком, но он поднял такие бледные, пустые глаза, что сразу стало ясноне слушает.Да что он разберет? и зачем ему?..
Все равно, не хочется больше здесь сидеть. Со всех сторон уши...
Однако Ксению трудно было провести, она осмотрелась еще и, тихонько засмеявшись, сказала:
Тебе мешают два умных и сердечных человека, которые пьют кофе вон в том углу.
Это была чистая правдав том углу пили кофе Гатеев и Сильвия Александровна. В другой раз проницательность Ксении раздосадовала бы Фаину, но сейчас она только усмехнулась в ответ, с радостью осознав вдруг, что в их дружеских отношениях сегодня произошла перемена.
Ладно, Ксения. Но не называй ничего определенными словами, а тознаю я тебя!ты из незабудки сделаешь банный веник... Пойдем домой!
Вернулись домой молча, если не считать неодобрительного отзыва Ксении о рыжих усах коменданта, встретившего их в дверях общежития. Молча обе принялись писатьФаина дипломную, Ксения неизвестно что.
Прошел почти час, затем Ксения сказала:
Перванш.
Что, что?..
Перваншцвет барвинка, темно-голубой. Тебе тоже был бы к лицу.
Когда это ты научилась разбираться, что кому к лицу?небрежно спросила Фаина.
Сегодня. На работе эта Сильвия Реканди зануда и придира, а так, за чашкой кофе, прелестная женщина. От волос сияние... И кофточка красиваянастоящий барвинок.
Да,ответила Фаина.
А если уж зашла речь о цветочках, то я все-таки тебе, Фаинка, горячо рекомендую начихать на незабудки, пока они в самом деле не превратились в банный веник.
Доказав таким образом, что она умеет обойтись без определенных слов, Ксения снова замолчала; перо бегало по бумаге до полуночи, писало неизвестно что.
На другой день Фаина работала дома. От вчерашнего вечера осталась мелодия в минореот музыки в кафе, которую она будто и не слышала, а оказывается, принесла домой, и теперь надо делать усилие, чтобы она не звучала. Надо непременно увидеться с ним, что-то переменить, заглушить, пусть звучит иначе... Ксения всего не знает, потому и советует «начихать на незабудки». Довольно противное словосочетание, кстати говоря...
Но когда же будет встреча? Хоть сегодня, если ее чуточку подтасовать. Подтасованная, шулерская?.. А что же делать, если нет терпения...
В пять часов Фаина, с краплеными картами, отправилась в библиотеку. Если его там нет, то можно условно считать, что нечестной игры не было.